– Обиделся на своих, – догадалась Оля.
– Замучили они его, вот как вы меня, – сказал Олин папа.
Из-за озера ветер гнал тёмные тучи. Они летели чёрными некрасивыми клочьями, как будто на небе кто-то ссорился, дрался и пускал «клочки по закоулочкам».
– Там у них фабрика тёмных туч, что ли? – спросил Олин папа. – Не знают, что туч уже полно, и всё продолжают их делать.
– А я знаю, из чего делают тучи! Из недоставленных эсэмэсок и символов, которые не может прочитать Word, – сказала Оля. – Нам на «окружающем мире» практиканты говорили.
– Это пурга, – поправил папа.
– Пурга из снега, а тучи точно из недоставленных эсэмэсок.
– А из того, что остаётся и не годится даже для туч, из этих остатков делают крабовые палочки, – решил папа.
Оля обожала крабовые палочки и огорчалась, что ей запрещают съедать по пять упаковок сразу.
– Крабовые палочки делают из туалетной бумаги, это всем известно, – сказал Тимофей.
– Из использованной, – добавила папа.
Оля покосилась на Тимофея и на папу.
– Да, – подтвердил папа. – Гадость эти крабовые палочки. А вот железо не помешает растущему организму.
Все помолчали, глядя на мокрых аистов.
– В магазин, что ли, зайти? – поёжился папа.
В магазине продавщица тётя Надя смотрела телевизор. Начинался дневной сериал. На экране мелькали всякие белобрысые тёти с большими красными губами, и мужской голос встревоженно говорил:
– Краткое содержание предыдущих серий. Лесные пожары, борьбой с которыми заняты все герои телеромана, продолжают бушевать. Неожиданно Раиса узнаёт от Ларисы, что Алиса уже предупредила Олесю о том, что Роман знает, что Леонард Акиндинович – не его сын. Неожиданно возвращается из тюрьмы Богдан. Он по-прежнему безумно любит Оксану, но, не застав её дома, женится на Айгуль… Неожиданно начинается наводнение…
Тётя Надя слушала, открыв рот.
Папа спросил погромче:
– Есть у вас вентиляторы или фены большие?
Тётя Надя вздрогнула и уставилась на папу.
– Нам аистов надо подсушить, а то сидят, как мокрые курицы, стыдно гостям показать.
– Вон, берите, в углу стоит, деньги потом занесёте…
– А гво́здики есть какие-никакие? Детям железо необходимо, хоть погрызут…
– Берите, берите, только сами взвесьте…
И опять повернулась к телевизору, как намагниченная.
Но папа не отставал:
– И ещё, пожалуйста, вон тот сборник финских анекдотов на русском языке.
Тут тётя Надя на миг оторвалась от сериала, взглянула, куда показывал папа, и сказала с укоризной:
– Это житие местного святого, блаженного Пролетария.
– Но там дядька с рыбой, вроде, нарисован? – прищурился папа. – Или я опять не те линзы надел?
– Вот по этому чуду с рыбой его местный художник и нарисовал, – уважительно сказала тётя Надя, жадно впучиваясь обратно в телевизор.
– Тёть Надь, нам бы ещё ножей каких, пил, вил, сейчас пойдём с детишками по деревне, может, зарежем кого, – жалобно попросил папа.
Это он нарочно такое сказал, чтобы тётя Надя отвлеклась от телевизора.
Но тётя Надя только рукой махнула.
– Берите-берите, деньги потом занесёте, я же вас знаю.
Но пилы и ножи они брать не стали.
Встали там, где луг начинает спускаться к озеру и кричали на тот берег, на фабрику чёрных туч:
– Прекратите делать тучи!
Но не помогло.
Тогда папа прокашлялся и сказал с выражением:
– Дорогой и уважаемый блаженный Пролетарий! Извините, что мы про вас ничего не знаем. Мы только первое лето тут живём. Как покровитель этих мест, вы не могли бы остановить на некоторое время работу фабрики чёрных туч?
Но чёрные клочья всё летели и летели из-за озера.
– Надо хоть узнать про него что-нибудь. А то невежливо получается, – решил папа. – Зря книжку не купили.
– Ну, он ещё лет сто назад такой тут жил… – попытался рассказать Тимофей. – С завода из города приехал… Помогать там, чтобы новая жизнь, после этой, как её, после революции… Была война, только не с фашистами, а эта, как её… Ну такой чудак, короче, он был… Баба Валя из церкви наверняка знает.
– У вас кто историю преподаёт? – спросил папа.
– Снежана Леонидовна, только она улетела. Замуж за лётчика вышла. Тут вертолётная часть в Высоком, у нас все учительницы, которых присылают, сразу замуж за лётчиков выходят и улетают.
– Разберёмся на досуге, – пообещал папа и опять сказал погромче: – Торжественно обещаем, дорогой блаженный Пролетарий, что выучим наизусть ваш полный испытаний и чудес жизненный путь, дорогой блаженный Пролетарий, – пообещал папа.
– Да! – крикнула Оля, задрав голову, а Тимофей молча кивнул.
Подействовало. Чёрные тучи стали лететь помедленнее, а потом вообще кончились.
Небо посветлело и как будто поднялось, и в белизне тёплым пятном проглядывало солнце. От мокрой травы, от дороги и особенно от озера поднимался туман…
– Ну, пошли с нами обедать? – пригласил папа.
– Мне у чужих не разрешают, – нахмурился Тимофей.
– Ну, будь ты другом, думаешь, мне сильно весело с одними девчонками? Сядем на улице, под сосной, как люди…
Это папа нарочно сказал, чтобы Тимофей не боялся, что заставят разуваться.
– Не разрешают, – покачал головой Тимофей.
– Тогда до следующего раза, – решил папа.
За обедом бабушка просила Олиного папу:
– На какое число намечен наш переезд в Москву? Всё-таки, уже конец августа, Оленьке скоро в школу.
Оле тут же есть расхотелось.
А папа посмотрел на бабушку и на маму и сказал с удовольствием:
– Ни на какое. Понимаете? В Москву нам теперь ехать не за чем. Что там делать? Работы у меня больше нет, банк лопнул, вы это прекрасно знаете.
Папа встал из-за стола и принялся ходить по веранде, а мама и бабушка, как кошки, следили за ним глазами.
– Теперь мы будем жить здесь, потому что деньги быстро кончаются, а в Москве жить дорого. Прекрасно помню, что вы, милые дамы, возражали против покупки деревенского дома. Вам дачу в Черногории подавай. Зато теперь-то как хорошо! Мы будем жить в деревне. Чтобы сэкономить на бензине, будем ездить на великах. А потом вообще машину продадим. «Ниву» купим, вот. Не машина – зверь! Разведём большой огород… В школу Оля здесь будет ходить.
– Ура! – завопила Оля. – Тётя Ира добрая!
Действительно, учительница начальных классов в деревенской школе была очень добрая и красивая, не то что Олина учительница в Москве, похожая на старого накрашенного карлика с большими зубами.
– А я буду ходить по дворам, помогать, кому что надо. Может, повезёт, на лесопилку возьмут. А то песни могу петь на площади перед магазином. Ты, Дашенька, научишься плести лапти и валять валенки. Вы с Олей ещё можете собирать ягоды. А Иннессу Вадимовну посадим у магазина продавать ягоды, валенки и лапти богатым дачникам из Москвы. У неё вид жалобный, все покупать будут, бедную старушку поддержать.
Бабушка, считавшая себя девушкой, поджала губы.
– Ага, – сказала мама. – Тут уже был блаженный Пролетарий какой-то. А ты, значит, следующий? Блаженный Банкирий, что ли?
– Ничего смешного, Дашенька, – строго сказал папа и сел за стол. – Иди в Интернет, пока деньги на счету не кончились, и смотри, как лапти плести.
Мама хотела обидеться, но посмотрела в окно и удивилась:
– А это ещё кто?
Собаки у Оли не было, и никто из обедающих не заметил, что под окнами возле крыльца стоит парень в брезентовой штормовке и в забинтованной руке держит большую бутылку с мутноватой жижей.
Папа тоже посмотрел на парня, не понимая, но встал из-за стола и вышел на крыльцо и поздоровался с парнем за руку.
– Чего ты, земляк? – спросил папа.
Парень застенчиво улыбнулся и молча показал папе бутылку.
– Чудно́й ты! Я по жизни не больно-то выпиваю и тебя в первый раз вижу, – сказал папа. – Иди своей дорогой, не обижайся.
Парень потоптался у крыльца и ушёл. Папа сел обедать дальше. А Оля вспомнила:
– Пап, да это же с лесопилки, ты его в больницу возил, помнишь? Ну, ты однажды в пятницу вечером приехал, мы только ужинать сели, а тут девушка прибежала, плачет, говорит, брат руку на пилораме порезал, а в больницу отвезти некому, потому что пятница, вечер, и все уже никакие. Помнишь? А ты говоришь, да, конечно, отвезу, а бабушка говорит, отбивнушки остынут, а ты говоришь, что же, пацану из-за моих отбивнушек без руки оставаться? Ну, помнишь? И ты его в больницу возил, и там ждал ещё, пока ему руку зашьют, и обратно привёз.
– А! – вспомнил папа, посмотрел в окно и увидел, что парень идёт обратно, и вместе с ним идёт дядька постарше, точно такой же и в такой же штормовке.
– Батю привёл, – догадался Олин папа. – Ничего не попишешь, надо уважить.
И встал из-за стола, чтобы выйти на крыльцо.
– Митя, – очень чётко сказала мама. – У тебя гастрит.
Папа вышел на крыльцо, поздоровался за руки с обоими и сказал:
– Не могу, братцы. Доктора не велят. Ты вот руку подлечил, а мне тоже организм подлечить надо. Никак не могу. К тому же, – папа оглянулся на дверь и сказал потише: – Дома жена с тёщей.
Двое переглянулись и ушли.
Папа вернулся к столу.
– Митя, – опять очень чётко сказала Олина мама. – Не вздумай пить вот это вот, что у них в бутылке. Спроси сначала, из чего у них оно.
– И есть ли разрешение санэпидемнадзора, – прибавила бабушка.
– Угу, – сказал папа. – И рекомендовано ли это программой Елены Малышевой.
Оля увидела, что двое в штормовках опять идут к крылечку, а с ними идёт…
– Папа, это же дядя Лёша Осипов! – обрадовалась Оля. Она давно хотела познакомить папу с дядей Лёшей, ей казалось, что они подружатся. – Это же папа Святослава, Аньки и Машки! У них самый красивый дом с башенками и балкончиками, резной, прямо теремок, и всегда навалом живности, даже лисёнок однажды жил, и дядя Лёша мне разрешил его погладить! Ну я тебе столько раз рассказывала! Папа!!!
Папа в третий раз вышел на крыльцо.
– Прости, хозяин, одичали они на своей лесопилке, – стал объяснять дядя Лёша. – Пришли спасибо говорить, а сами молчат, как упыри. Нет бы сказать по культурке – выпьем, мол, Дмитрий Маркыч, за здравие раба Божьего раздудуя Антония и за его трудовую руку, которая уцелевши, Дмитрий Маркыч, только благодаря твою человечную отзывчивость.