очень неуютно — он попал между равновеликих волшебных сил. Как бы пух и перья не полетели вместо должности Учёного Ворона. Вот оно как — учёным-то быть.
Кот полез по стволу, ловко цепляясь когтями, тихо мурлыча и сверкая зелёными глазами. Ворон, сжимая добычу, мелкими шажками отступал к краю ветки, коготки хватались уже за длинные сосновые иголки — ветка была толщиной со спицу. Кот лёг пузом на ветвь, пополз к ворону, но испугался — ветка закачалась, затрещала. Ворон молчал, и Кот заворчав, отступил. Так повторялось несколько раз, но Кот каждый раз начинал бояться — падать высоко, коты не расположены к полётам. Страшный зверь что-то ласково пел, мурлыкающая трель лилась сквозь его острые зубы — но, ворон только усмехался, щурил глазки, клюв не открывал. Наконец Кот слез с дерева, погрозил птице лапой, отряхнулся, зашёл за дерево, вскоре вышел оттуда бледным человеком. Ворон едва не захохотал своим вороньим смехом, но вовремя спохватился.
— Вот ведь ворьё! — заорал Коттин, — Только волшебное вино переводить! Правильно этих наглых птиц назвали — ворон, вор он и есть.
Пернатый покачал головой. Итак, молитвы, ласковые уговоры, шишки и длинные котовьи лапы цели не достигли. Плюясь и ругаясь на позабытом шипящем языке, Коттин велел молодым уйти с поляны, спрятаться за кусты и не подсматривать. Стефан взял Мишну за руку, они медленно пошли к заиндевевшему лесу, выворачивая уши, чтобы услышать — что там происходит?
— У тебя есть карман внутри накидки, — тихо и монотонно прошептал Стефан, чтоб ни услышал бывший Кот.
— У какой девушки нет кармана, интересно? А куда же зеркальце прятать?
— У тебя есть зерцало? — загорелся юноша. — Давай, доставай — посмотрим немного, что там…
— Господин Коттин сказал ведь — не подглядывать, — засомневалась Мишна. — Узнает, осердится! Хотя зеркальце-то маленькое…
Мишна достала бронзовый, тщательно отполированный кружок в оправе, от его поверхности сразу же отскочил солнечный зайчик, ускакал на облака. Молодые уставились в зеркало — видно было мутно и искажённо, как из-под воды, сквозь рябь мелкой волны. Тесно прижавшись розовыми щеками, вытирая рукавами поверхность от воды, Стефан и Мишна увидели, как господин Коттин что-то говорит ворону, а тот недоверчиво посматривает на странника, естественно, не разевая клюв. Коттин что-то доказывает, злится, разводит руками — ворон тупо вертит головой. Молчит. Наконец, Коттин, оглянувшись, что-то показывает ворону — и тут раздаётся громкое ошеломлённое: Каррррр!
Коттин, радостно заорав, бросается к волшебному колечку, ложиться на него грудью, ворон от ужаса закрывает крыльями голову.
Молодые завизжали, согнувшись пополам, повалились в снег, долго там рыдали от смеха, размазывая по щекам дорожки, проложенные слезами. Одна из нелепых шуточек странного существа сработала.
Пока Коттин дремал, прислонившись к шершавому стволу старой ели, Стефан осторожно раздвинул разлапистые ветви, прятавшие путников, посмотрел в небо.
— Иди сюда, погляди, — одними губами прошептал он, обращаясь к Мишне. Снаружи что-то тихо шуршало, хлопало в быстром полёте крыльями. Девушка, вытянув шею, посмотрела сквозь зелёные веточки — над лесом летела стая давешних воронов, только во главе их бултыхалась большая ступа, в которой стояла женщина, рассматривая лесные дебри.
— Вот она, эта Древняя колдунья, о которой нам говорил господин Коттин. И вправду, молодая. Но это волшебство. Она, видать, тоже бессмертная, как и он, — девушка кивнула на дремлющего странника. Тот почуял движение и звуки, открыл светло-серые холодные глаза, потянулся к рукоятке меча.
— Что? Уже летят?
— Вороны показывают дорогу. Видать, ведьма знает, что волшебная вещица вернулась к хозяину. Полетели к той сосне…
— Думаешь, Баба Яга такая глупая?
И действительно, стая, захлопав крыльями, расселась по прозрачным кронам берёз, а ступа, нырнув пару раз передом, опустилась на полянку.
— Эй, вороны, ищите его по всему лесу! Он идёт к избушке и у него волшебное кольцо! Может быть, он даже умеет им пользоваться!
Вороны сразу же взлетели, зашумели, заглядывая под каждую ель. Один чернокрылый сунулся меж колючих веток, стал с любопытством вертеть головой, блестя чёрными бусинками глаз. Вдруг открыл клюв, заорал… Старая ведьма, которую чудь называла Бабой Ягой, обернулась, молодо выпрыгнула из ступы, направилась к дереву быстрым шагом.
Стефан крепко сжал руку девушки, та задрожала, дёрнулась, попыталась вырваться и убежать. Бывший Кот лихорадочно рылся в заплечном мешке, отложив в сторону меч и лук, видимо, справедливо рассудив, что при встрече с Ягой такое оружие не понадобится. Потом он что-то надумал, забросил мешок за спину.
— Бежим, она нас нашла, — закричала Мишна, выдернув руку, и поднырнула под хвойный занавес красавицы-ели. Стефан дёрнулся за ней, но, увидев, как неловко, на четвереньках бежит девушка, пытаясь скрыться в вечнозелёной хвойной поросли, а сверху кричат вороны, не давая Мишне скрыться, бросился вперёд, заметив краем глаза, что странник вдруг исчез. Это настолько поразило юношу, что он, уже выскочив на поляну, остановился, повернулся к Яге спиной, заглянул под еловую юбку. Да, древнего Кота там не было — он исчез вместе с мешком, мечом и шляпой пирожком. Дикий вопль бойца, возникший было в глотке Стефана, вдруг затих сам собой, энергия, распиравшая его, ушла в землю, или в небо — а, может быть, спряталась обратно в горячее сердце.
Стефан повернулся и встретился с карими глазами молодой ведьмы:
— О, добрый молодец! В гости не заглянешь? Про Кота Баюна не расскажешь? Я тебя накормлю, напою, да и спать положу!
Проклиная коварного Кота, беспокоясь о Мишне (крики воронов затихали вдали), добрый молодец посмотрел в горячие глаза ведьмы, услышал внутренним слухом где-то далеко-далеко тихую песню, которая звала его, успокаивала, убаюкивала, ему стало хорошо, тепло, спокойно… и он покорно полез в ступу.
— Ну, что вы на меня уставились! Конечно, я испугалась! Вы что, думаете, я каждый день вижу, как Баба Яга на ступе летает?
— Каррр! — отвечали чёрные вороны, перелетая с ветки на ветку.
— Она ваша Хозяйка? Молодая, красивая! А я думала — она древняя ведьма!
— Каррр! — радостно хлопали крыльями птицы.
— Баба Яга повела господина Коттина и Стефана к себе? Да? Конечно к себе, куда же ещё! Но, ничего! Господин Коттин хитрый! Кстати, а где живёт Баба Яга? В чаще леса?
— Каррр! — потешались мудрые птицы, подпрыгивая на тонких ножках.
— Ну и меня проводите!
— Проводим, карр! Кривая дорожка выведет! Каррр! — вдруг скрипучим голосом сказал самый старый ворон.
— Кар-кар, — скривив губку, передразнила Мишна. — Нечего было ночью на нас нападать, наше имущество воровать — лучше бы вы сделали всё по-хорошему! Ну, пошли!
— Пошли! И куда ты, глупая, побежала от Яги? Хозяйка бы тебя не обидела! Но колдовская игрушка всё равно наша! Карр!
— Кыш, дурная птица! — Мишна замахала на ворона руками. — Эту игрушку господину Коттину за службу пожаловали!
Так, переругиваясь и мельтеша, девушка и вороны удалялись в дремучую чащу, не замечая, что по их следу идёт кто-то очень хитрый и довольный.
Полёт юноша помнил плохо — в ступе сильно дуло, деревянное днище уходило из-под ног. Стефан вцепился в край ступы, у него даже побелели костяшки пальцев. Рядом мелькали верхушки деревьев, так, что захватывало дух — казалось, что ступа напорется днищем на остриё ели, но ведьмина посудина всегда умудрялась увильнуть, а ель проносилась рядом — только руку протяни. Печальные голые берёзы краснели грудками снегирей, птицы лихорадочно разлетались уже после того, как мимо них совершенно тихо проносился неопознанный летающий объект — лишь иногда лесная ведьма громко и заливисто смеялась. Стефан же молчал — его зубы были сжаты так плотно, что он опасался за их сохранность.
Мелкорослый сосновый лес радовал глаз красками, колючими вечнозелёными островами на белом фоне начавшейся зимы. Вдруг лес кончился, нырнул в обрыв — Стефан увидел далеко внизу изгиб сияющей белой змеи, и с ужасом осознал, что это замёрзшая река, только далеко-далеко внизу, а зелёные хвощи — никакие не хвощи, а высокие ели. Ступа с летунами резко нырнула вниз, юноша почувствовал, что ещё немного, и он полетит самостоятельно, без колдовства Бабы Яги, но строго вниз, а не туда, куда положено. Стефан заорал, наконец, разжав сведённые челюсти, вцепился руками в борт посудины. Молодая баба повернулась, уставилась озорными карими очами на Стефана, заглянула прямо в душу, отчего у юноши перехватило дыхание. Потом, вытянув яркие губы в трубочку, поцеловала его в румяную щёку, весело засмеялась. Наконец, ступа спикировала вниз, к избушке на заснеженной полянке, окружённой страшными кольями с ухмыляющимися черепами.
Мишна, сопровождаемая притихшими воронами, остановилась на самом краю ельника — впереди, на полянке, на огромном почерневшем от времени, но ещё крепком пне, с ветвящимися, вросшими в землю корнями, стояла симпатичная избушка. Это зрелище было столь неожиданным, что девушка вцепилась в колючую еловую ветвь, чтобы не ахнуть. Уже стемнело, лес притих, мёртвую тишину не нарушал ни единый звук, только где-то далеко пискнула глупая синичка, да по кронам пронёсся глухой шум, словно тяжко вздохнула сама чащоба.
В окошке, за тонким прозрачным слюдяным листом, тепло и ярко горела лучина. Огонёк играл, от этого тени на стенах ёжились, дрожали, корчились и подпрыгивали. Крыльцо в три ступени вело к дверям из двух толстых, скреплённых металлической скобой, досок. Над двускатной крышей из тонкой жерди, крытой листами сушёного мха и сухой травой, торчала квадратная труба. Из трубы шёл светлый лёгкий дымок — дрова в печи уже прогорели, в полутьме были заметны искры, взлетающие вверх, и тут же гаснущие.
На другом краю поляны, за красноватыми сухими прутьями малинника виднелся сарай с продавленной крышей, что одним скатом спускалась почти до земли. Девушка задумалась, что это — кузница? Кухня? Зачем лесной ведьме в такой глухомани кухня? Смешно! А кузница зачем? Мишна представила давешнюю Бабу с молотом в руках, улыбнулась. Правда, последний раз они видела кузнеца давно, когда была ещё совсем маленькой. А было это до проклятого Фавна…