– Погоди. Потом пошлем.
Архаров беспокоился о Дуньке. У нее и так размолвка с покровителем, а тут еще этого покровителя полиция разыскивать станет, вопросы задавать, кому приятно? Марфа рассказала, что ссора вышла нешуточная - Захаров решительно объявил, что коли Дунька собралась вести себя в светском обществе, как базарная торговка, не разумея приличий, так он ей купит корзину, горшки и усадит торговать пареной репой. И на эти доходы она впредь будет жить!
Однако же разузнать о покойнике надо.
Архаров велел положить тело в мертвецкой, предварительно обыскав карманы. Из карманов выгребли черепаховую табакерку, платок, серебряные часы, кошелек со скромным содержимым - семьдесят копеек. И кое-что забавное - дамскую брошь в виде банта, усеянного мелкими бриллиантами.
– Вот то, что нам требуется. Тимофей! - позвал Архаров. - Марфа растолкует, куда это отнести. Потребуй господина Захарова. Скажи - обер-полицмейстер полагает, что сия безделушка в его доме у кого-то из гостей украдена. Будет задавать вопросы - ты ни хрена не знаешь, пусть с вопросами ко мне едет. Пошел.
Он здраво рассудил, что коли Захаров сам пожалует на Лубянку, то и разговор выйдет другой. А он пожалует - он уже остыл после ночной суматохи, да и непременно захочет узнать подробности о краже. Так что спервоначалу он сам будет задавать вопросы, а Архаров таким образом попадает в выгодное положение - как всякий держатель важных для визитера сведений. Возможно, к Захарову уже присылали спрашивать - не нашлась ли брошка, и он уже чувствует определенную неловкость от того, что пропажа случилась в его доме. Опять же, Тимофей - не Левушка, он рассудителен, внушает доверие, умеет себя вести со старшими по званию.
Пока отправляли Тимофея, прибыла карета с Клаварошем на козлах. Ее поставили в переулке и обыскали уже более тщательно. Марфа первым делом потребовала вязание.
– А гарус-то дешевенький, - отозвалась она о пряже. - И, вон, петля спущена. Старушка, поди, вязала. Небогатое рукоделье.
Архаров покивал. Он уже по рассказу Клавароша понял, что карета вряд ли принадлежала мошенникам. Не ездят столь роскошно одетые дамы, носящие на себе многотысячные украшения, в таких жалких экипажах.
– А про это что скажешь, кума? - он протянул пузырек с настойкой.
Марфа понюхала и поморщилась.
– Это, сударь, для бодрости. Настойка из оленьего рога - так называется. Да еще чего-то, кроме скобленого рога, туда подмешивают. У нас на Москве - в большом ходу.
– Спрячьте все обратно под подушки, - распорядился Архаров.
– Поплетусь я, - сказала Марфа. - Спать охота - сил нет!
– А можешь и у нас прикорнуть, - предложил Архаров. - У черной души в чуланчике.
Марфа в ужасе перекрестилась и поспешила прочь.
Когда Архаров вернулся в кабинет, доложили о посетителе.
Посетителем оказался человек, чем-то смахивавший на Шварца - такой же на вид незначительный, узкоплечий, с сухим личиком, похожий на чиновника в каком-то скучнейшем и бесполезнейшем учреждении, однако голосистый. Едва перекрестив лоб на Николая-угодника, этот человек, даже не представившись, заговорил весьма сварливо.
– Ваша милость, что ж это такое делается? При предшественнике вашем, господине Юшкове, таких безобразий не слыхано было! Воры уж до того обнаглели, что ночью во дворы вламываются, хозяйничают, как у себя дома! Я человек небогатый, не чиновный, для меня пятиалтынный на извозчика потратить - уже немало, слыханное ли дело - пятиалтынный, однако ж издеваться над собой не позволю! Во вверенном вам городе творится воровство и разврат!
Архаров молча сидел и слушал, шуметь не мешал, имени-прозвания не спрашивал.
На крик в кабинет заглянул без спросу Левушка.
– Вы, сударь, как с господином обер-полицмейстером разговаривать изволите? - возмутился он.
– Сообразно тому воровству, какое его милость допускает! Штат полицейских содержите, про их дурачества вся Москва знает! И ничего, окромя дурачеств! Воры обнаглели беспредельно! Ну, кошелек, бывало, из кармана выдернут, ну, табакерку, ну, белье, что бабы постирали, со двора унесут, но чтобы под покровом ночи!…
– Успокойтесь, сударь, - сказал наконец Архаров. - Мы раньше вашу пропажу сыскали, чем вы о ней спохватиться изволили. Тучков, вели Макарке отвести господина в переулок. А вы, сударь, вперед извольте быть любезны в присутственном месте. И супруге вашей кланяйтесь. В ее годы лишиться кареты было бы весьма огорчительно. Не пешком же к внучатам добираться. Да и вам-то, при вашем слабом здоровье…
Посетитель онемел.
– Ваше сиятельство!… непослушными губами произнес он.
– Ступайте, ступайте с Богом, - скучным голосом велел ему Архаров. - Коли надобно, наш парнишка сядет на козлы, довезет вас до дому. И велите кучеру упряжь наконец починить. Мои люди умаялись, пока ваше имущество сюда доставили.
Посетитель, пятясь и не сводя с Архарова безумных глаз, вышел.
– Тучков, проследи, чтобы его расспросили - кто таков и где проживает, - негромко сказал Архаров. - И, когда он домой поедет, непременно кого-то из наших следом пошли. Можно Ушакова.
– Будет сделано, - пообещал Левушка. И вдруг зевнул - до скрежета за ушами.
Зевота заразительна - Архаров тоже испытал позыв. И вдруг засмеялся, вспомнив лицо посетителя.
Засмеялся и Левушка.
Зная Москву, он представлял себе, как дальше сложится день обокраденного чиновника. Вернув себе экипаж, он тут же, не починив упряжи, поедет по родне рассказывать о своем приключении. А Москве не вредно знать, что обер-полицмейстер отыскивает покражи еще до того, как они были замечены. И зрит насквозь!
– Как это ты понял, что он карету ищет? - спросил Левушка.
– Он пятиалтынный извозчику дал - и от того в ужас пришел, стало быть, давно на извозчиках не ездил. И далековато живет. Сболтнул, что воры во дворе похозяйничали. Кабы в доме - не так бы вопил. И влетел с таким задором, как ежели бы у него со двора арабского жеребца свели. Да - и еще с гордостью вопил. Не у каждого карету крадут, теперь двадцать лет будет о чем вспоминать.
– А я думал - опять на роже написано… - расстроился Левушка. - Матвей не объявлялся?
– А что? Полагаешь, и это тело нужно осматривать?
– Да нет, я про накладные зубы вспомнил.
– Этого Матвея стоит о чем попросить - так тут же у него душа горит, заливать надобно, - буркнул Архаров. - Напрасно я его в Москву перетащил. В столице у него больше знакомств было, больше визитов, а тут он от безделья не знает, к чему себя применить.
– А что, Николаша, неужто полиции свой доктор не требуется? Тело осмотреть, или когда кто из наших пострадает?
Архаров задумался.
– Требуется, поди… Без работы он тут не останется.
– И отдать его под начало к Шварцу!
Немец пьянства не любил, считая его нарушением порядка. Хотя крепкие напитки признавал - скажем, по субботам или по воскресеньям, в определенное время и в постоянной компании можно пить жженку, получая от этого изрядное, но не чрезмерное удовольствие. Прелести многодневного запоя Шварц не понимал и, будь его воля, вылечил бы Матвея скоро и решительно - батогами.
Посетитель пропавшую карету опознал и проболтался: держит ее обыкновенно не в каретном сарае, а прямо у крыльца, сарай от ветхости стал опасен, а разобрать и поставить новый руки все не доходят. Так что вывести ее со двора на пару часов ночного времени, дав гривенник сторожу, чтобы привязал на задворках собаку, несложно. А вот с лошадьми недоразумение - в карету впряжены какие-то совсем посторонние лошади.
Макарка, исполнив роль кучера, вернулся на одной из этих, тоже явно где-то украденных, кобыл, вторую ведя в поводу. И доложил - посетитель, оказавшийся чиновником таможенной службы Прохоровым, проживает на Зацепе, у храма Пресвятой Богородицы. То бишь, опять же - Замоскворечье.
– Не так уж далеко от места, где господин Тучков с Клаварошем ночью воевали, - сказал случившийся при Макаркином докладе коренной москвич Демка. - Стоило эту шавозку взад-вперед таскать…
– А почему Зацепа? - спросил Архаров, знавший далеко не все московские улицы и всякий раз любопытствовавший, откуда берутся их причудливые названия.
– А там в прежние времена таможенную цепь натягивали, - объяснил Демка. - За ней ждали, пока ищут на возах непоказанное вино. Улица, выходит, была за цепью.
– А господин Прохоров - потомственный таможенный служитель… Костемаров, ты рисовать можешь? - вдруг спросил Архаров.
– Смотря на чем! - обрадовался Демка. - Коли углем кляп на заборе…
– Дурак. Я тебе дело говорю. Надобно нарисовать всю эту замоскворецкую местность - где храм Богородицы, где Успенский, где тот дедка живет, что платье принес.
– Ага-а… - протянул Демка и поглядел на Архарова уважительно.
– Сыщи Федьку. Он там целыми днями околачивается и тоже наверняка что-то занятное приметил.
– Да уж не более моего! - обиделся Демка.
Архаров поглядел на него внимательно.
Демка Костемаров, хотя и сделался архаровцем, еще точно не определился - хочет ли он честно служить в московской полиции, или же пережидает, пока его былые подвиги несколько забудутся. В свое время, осенью семьдесят первого, Орлов, единым махом определив на службу в полицию чуть ли не три десятка вчерашних воров, грабителей и убийц, спас их от наказания - хотя и смягченного за службу в мортусах, однако наказания. И Демка некоторое время вел себя очень тихо. В последние же месяцы осмелел. И началось у него некоторое своеобразное раздвоение личности.
Ее воровская часть тосковала о свободе, это Архаров понимал, о внезапных больших деньгах и разгуле, об азарте и дорогих девках - награде удачливому шуру.
Ее полицейская же часть, независимо от воровской, стремилась подниматься со ступеньки на ступеньку и делать карьеру. Причем своим соперником Демка не без оснований считал Федьку Савина. Он видел, что Федька находится под особым покровительством Архарова, и его это раздражало - он не понимал причины покровительства. Они почти ровесники, но Федька - не московский, города не знает и никогда так не будет знать, как Демка, - это раз. Связей в мире шуров у него никогда не было и содействовать в выкупе, скажем, украденного столового серебра, или же узнать подробности какого-то безобразия он не может - это два. А тем не менее Архаров более благоволит Федьке… Обидно, право!