Между тем немец уже со страхом глядел на чащобу и озирался, ища, как бы из нее выбраться.
Вдруг послышался шорох, и из куста толокнянки выскочил прехорошенький розовый поросенок. У себя в деревне немец никогда еще не видал, чтобы поросята вот так бегали себе по лесу. Отпустив веревку, на которой он вел корову, немец бросился за поросенком. А Коччинелла, почувствовав свободу, тотчас же затрусила в чащу леса, где – чуяла она – было полным-полно друзей.
Наконец-то Джуа мог стрелять. Немец суетился возле поросенка, стараясь обеими руками удержать его на месте, но тот вырывался и норовил улизнуть.
Джуа уже начал было давить на курок, как вдруг рядом с ним появились двое ребятишек – мальчик постарше и совсем крошечная девочка. Оба в шерстяных беретиках с помпонами и в длинных чулках. Ребята вот-вот готовы были расплакаться.
– Прицелься хорошенько, дядя Джуа, пожалуйста! – наперебой запищали они. – Если ты убьешь поросеночка, у нас больше ничего не останется!
Ружье в руках у Джуа Дей Фики заплясало тарантеллу. Нет, он не мог стрелять, у него было слишком нежное сердце, и он слишком волновался. Не потому, что собирался убить немца, а потому, что боялся задеть поросенка, принадлежавшего этим бедным ребятишкам.
В это время немец, натыкаясь на камни и кусты, вертелся во все стороны, вцепившись в поросенка, который вырывался и визжал. «Гуи-и-и!.. Гуи-и-и!.. Гуи-и-и!..» – разносилось по всему лесу.
В ответ на эти вопли неожиданно послышалось протяжное «бе-е-е», и из небольшой пещерки вышел ягненок. Немец выпустил поросенка, который стремглав бросился в кусты, и устремился за новой жертвой.
«Странный лес, – думал он, – поросята лазают по кустам, ягнята живут в норах…»
Изловчившись, он поймал отчаянно блеявшего ягненка за ногу, взвалил на спину, словно Добрый Пастырь[9], и отправился дальше. Джуа Дей Фики крался за ним по пятам.
«Теперь-то ты не уйдешь, – бормотал он. – Теперь попался…»
С этими словами он прицелился, но тут чья-то рука ухватилась за стволы его ружья и подняла их вверх.
Перед Джуа стоял старый белобородый пастух.
– Джуа, – проговорил старик, умоляюще сложив руки, – не убей мне ягненка. Этого застрели, но смотри не убей мне ягненка. Прицелься хорошенько, ну, хоть раз прицелься хорошенько!
Но Джуа совсем уже обалдел и даже не мог нащупать пальцем курок.
Шагая по лесу, немец на каждом шагу делал такие открытия, что ему оставалось только разевать рот от изумления. Чуть ли не на каждом дереве сидели цыплята, то тут, то там из дупла высовывались морские свинки. Настоящий Ноев ковчег! Вот на ветке сосны, распустив веером хвост, сидит самый настоящий индюк. Немец быстро поднял руку, чтобы схватить его, однако индюк подпрыгнул и уселся на сучок повыше, поминутно свертывая и вновь распуская свой хвост. Солдат не выдержал и, поставив на землю ягненка, полез на сосну. Однако стоило ему подняться на сучок повыше, как индюк тоже поднимался на один сучок, невозмутимый, чопорный, с болтающейся у щек бородкой, которая горела, словно язычок пламени.
Джуа, нацепив одну ветку себе на голову, две другие на плечи и привязав еще одну к стволам своего ружья, начал подкрадываться к сосне. Но тут перед ним появилась молоденькая толстушка в красной косынке.
– Эй, Джуа, – промолвила толстушка, – послушай, что я тебе скажу. Если ты застрелишь немца, то можешь взять меня… в жены, а если попадешь в индюка, то я тебе кишки выпущу, так и знай!
Джуа, который, хоть и был уже не первой молодости, все еще ходил в холостяках и слыл скромником, покраснел как рак, и его ружье закрутилось, словно вертел.
А немец добрался уже до самых тоненьких веточек, но продолжал подниматься, пока один из сучков не подломился у него под ногами и он не рухнул вниз, чуть-чуть не придавив Джуа Дей Фики. Однако на этот раз он был расторопнее и вовремя успел убраться из-под дерева, оставив на земле ветки, которыми маскировался. Таким образом, немец свалился на мягкую подстилку и нисколько не пострадал.
Очутившись на земле, солдат тотчас же увидел на тропинке зайца, который, впрочем, совсем не был похож на зайца. Он был пузатенький, кругленький и, услышав шум, не побежал стремглав прочь, а прижался к земле. Кролик! Немец, не мешкая, схватил его за уши и, держа таким образом, отправился дальше. Но кролик извивался и вырывался всеми возможными способами, поэтому, чтобы не упустить добычу, болтавшуюся у него в руке, немцу тоже приходилось скакать то в одну, то в другую сторону. Между тем весь лес оглашался мычанием, блеянием, кудахтаньем, и на каждом шагу попадались самые невероятные животные; на ветке падуба удобно устроился попугай, в маленьком бассейне перед ключом резвились три золотые рыбки.
Взгромоздившись на толстый сук столетнего дуба, Джуа следил за пируэтами немца. Однако прицелиться в него было очень нелегко, потому что кролик все время вертелся и дрыгался в разные стороны, упорно попадая на мушку. Вдруг Джуа почувствовал, что кто-то дергает его за жилетку. Взглянув вниз, он увидел веснушчатую девочку с косичками.
– Смотри не убей моего кролика, Джуа: ведь что ты его убьешь, что немец его унесет, все равно.
Тем временем солдат дошел до голого места, сплошь усыпанного серыми камнями, покрытыми голубыми и зелеными лишайниками. Вокруг торчало только несколько тощих, как скелеты, сосен, а дальше начинался крутой склон. Землю покрывал толстый ковер сухой хвои, в которой рылась курица. Бросившись за ней, немец упустил кролика, который немедленно задал стрекача.
Наверное, никому еще не приходилось видеть такую худую, старую и облезлую курицу. Она принадлежала старой Джирумине, беднее которой не было никого во всей деревне. И вот теперь эту курицу сцапал немец.
Джуа устроился наверху между скал и начал строить из камней упор для своего ружья, даже больше того, целую крепость с узкой бойницей, в которую можно было просунуть только ствол ружья. Теперь он мог стрелять без всякой опаски, потому что, даже если он убьет эту облезлую курицу, беда невелика.
Однако в ту же минуту рядом с ним появилась старая Джирумина, замотанная в драную черную шаль, и произнесла следующее внушение:
– Джуа, если бы немцы унесли все мое достояние – мою бедную курицу, мне было бы очень горько. Но если ты своими руками застрелишь ее из ружья, мне будет еще горше.
Поняв, какая ответственность легла на его плечи, Джуа задрожал пуще прежнего. Но он сейчас же взял себя в руки и спустил курок.
Немец услышал выстрел, и в то же мгновение курица, которая билась у него в руке, осталась без хвоста. Новый выстрел, и у курицы отвалилось крыло. Уж не заколдована ли эта курица, которая взрывается у него в руках и исчезает по кускам? После следующего выстрела курица оказалась полностью ощипанной и совершенно готовой для супа, но продолжала бешено трепыхаться. Немец стал приходить в ужас. Схватив курицу за шею, он старался держать ее как можно дальше от себя. Четвертым зарядом Джуа перерезал вытянутую куриную шею буквально под самой рукой немца, в ладони которого не осталось ничего, кроме куриной головы, все еще продолжавшей шевелиться. Бросив ее на землю, немец побежал прочь. Но теперь он не находил даже следов тропинки. Перед ним открывался обрывистый склон, а над ним возвышалось рожковое дерево, на одной из веток которого примостилась большая кошка. Теперь солдат уже перестал удивляться тому, что весь лес кишит разными домашними животными. Он протянул руку, чтобы погладить кошку, потом взял ее за загривок в надежде утешиться кошачьим мурлыканьем.
Но тут надо сказать, что этот лес уже давно подвергался набегам свирепого дикого кота, который безжалостно истреблял пернатых, а иногда даже появлялся в деревне и залезал в курятники. И немец, надеявшийся услышать знакомое мяуканье, вдруг увидел, что на него кидается ощетинившийся, взъерошенный хищник, и почувствовал, как страшные когти начинают рвать его на куски. Вслед за этим последовала яростная схватка, и человек вместе со зверем кубарем покатились по крутому откосу.
Вот как получилось, что самый никудышный стрелок Джуа Дей Фики прославился как самый отважный во всей деревне партизан и охотник. А бедной Джирумине всем миром купили целый выводок цыплят.
Предательская деревняПеревод А. Короткова
Во сне ему казалось, что какая-то тварь вроде скорпиона или рака больно вцепилась ему в бедро. Он проснулся. Солнце стояло высоко, и в первую минуту Том был ослеплен его сиянием. Куда бы он ни смотрел, перед его глазами мелькала мозаика, составленная из осколков неба, блестевшего между ветвями сосен. Потом он узнал место, где, смертельно усталый и измученный невыносимой болью в раненой ноге, свалился на землю, поняв, что в такой темноте ему не найти дороги, по которой ушли товарищи. Он тотчас же взглянул на свою ногу. Повязка присохла к ране, на этом месте проступало жесткое почти черное пятно, нога вся распухла.
А ведь дело-то казалось пустяковым. Когда во время боя пуля чиркнула ему по бедру, он даже не обратил на это внимания. Ошибку он сделал позднее, когда, отступая с товарищами из лесу, сказал: «Нет, нет, я прекрасно дойду сам». Но ведь ему тогда на самом деле казалось, что он только слегка прихрамывал. Потом между деревьями прострекотала автоматная очередь, партизаны мгновенно рассеялись, а он остался позади. Кричать он не мог, поэтому начал блуждать наудачу, пока не настала ночь. Тогда он бросился на сухую хвою, устилавшую землю, и проспал бог знает сколько времени. Теперь уже белый день на дворе. Его немного лихорадило. И он совершенно не знал, где находится.
Он поднялся. Закинул за плечи карабин и немного постоял, опираясь на толстую ветку орешника, которая со вчерашнего дня служила ему костылем. В какую сторону идти, он не знал. Вокруг стоял лес, и за ним ничего не было видно. На склоне горы выделялась серая скала. Том с трудом вскарабкался на нее. Перед ним открылась долина. В самой ее середине, прикрытая неподвижным куполом неба, виднелась деревушка, примостившаяся на вершине холма и окруженная тощими виноградниками, ступенями спускавшимися по склонам. Пыльная проселочная дорога, извиваясь, сбегала вниз. Все было неподвижно и безмолвно. Ни около домов, ни в поле – ни единого человека. Ни единой птицы в небе. Пустая дорога, бегущая по солнцепеку, будто ее проложил