Гретхен присела в реверансе.
— У них все хорошо, доктор Чань. Передают вам привет. Разрешите представить наших гостей: мистера сенатора Ричарда, госпожу Гвен и мистера Билла.
Он поклонился, не вставая, и пожал руку самому себе.
— Всегда рад приветствовать гостей семьи Хендерсон в моем доме.
Гвен присела, я поклонился, а за мной и Билл, когда я ткнул его под ребра; доктор Чань явно заметил это, хотя и не подал виду. Я пробормотал подходящую формулу вежливости.
— Нам хотелось бы сегодня переночевать у вас, доктор Чань, — продолжала Гвен, — если, конечно, вы нас примете. В этом случае не найдется ли четырех мест так, чтобы они были рядом?
— Найдется. Твоя любезная матушка уже говорила со мной. Ваши места — номер четыре, три, два и один.
— Отлично! Спасибо, дедушка Чань.
Я заплатил — за троих, а не за четверых. Не знаю, что сделала Гретхен — заплатила наличными, или чеком, или еще как-нибудь; я не видел, чтобы деньги переходили из рук в руки. Пять крон с человека за ночь, включая туалет, душ — еще две кроны, вода в душе без ограничений. Дополнительное мыло — полкроны.
— А вашему деревцу-бонсай не нужна вода? — спросил доктор Чань, покончив с делами.
Мы хором согласились: конечно нужна! Наш гостеприимный хозяин внимательно оглядел пластиковую пленку, разрезал ее и с величайшей осторожностью извлек деревце и горшок. Ваза на его столе оказалась графином с водой; наполнив стакан, он погрузил в него кончики пальцев и несколько раз опрыскал бонсай. Пока он проделывал все это, я не устоял перед любопытством и взглянул на его книгу. Это оказалось «Отступление десяти тысяч»[43] на греческом языке.
Мы оставили у него Древо-сан, а также чемодан Гвен.
Следующим пунктом маршрута был «Стейк-хаус Джейка». Джейк был китайцем, как и доктор Чань, но принадлежал к другому поколению, что чувствовалось по его манерам. Он встретил нас словами:
— Привет, ребята. Что будем? Гамбургеры? Или омлет? Кофе или пиво?
Гретхен заговорила с ним на каком-то тональном языке — вероятно, на кантонском диалекте. Джейк с досадой возразил, Гретхен ответила, и последовал ожесточенный обмен репликами. Наконец он буркнул с недовольным видом: «Ладно. Сорок минут», повернулся и вышел.
— Идем, — сказала Гретхен. — Поговорим с Чарли Ваном насчет скафандров.
Когда мы отошли подальше, она добавила, понизив голос:
— Джейк отказывался готовить свои лучшие блюда, потому что с ними больше возни. Но сильнее всего мы поспорили о цене. Он хотел взять с вас как с туристов и чтобы я при этом молчала. Я сказала, что если он возьмет с вас больше, чем взял бы с папы, тот явится сюда, отрежет Джейку уши и скормит ему сырыми. Джейк знает, что папа именно так и поступит. — Гретхен улыбнулась смущенно, но гордо. — Папу очень уважают в «Счастливом драконе». Когда я была маленькой, он прикончил тут одного старателя, который вздумал не заплатить девушке-чансань[44]. Об этом все помнят. Девушки-чансань «Счастливого дракона» приняли нас с мамой в почетные члены своей гильдии.
Табличка гласила: «Ван Чай-Ли, мужская и женская одежда на заказ. Профессиональный ремонт скафандров». Гретхен снова представила нас и объяснила, что нужно сделать. Чарли Ван кивнул.
— Лунобус отходит в полдень? Приходите сюда в десять тридцать. В Конге вернете скафандры моему двоюродному брату Джонни Вану в «Сирс Монтгомери», отдел скафандров. Я ему позвоню.
Затем мы снова отправились в «Стейк-хаус Джейка». То, что нам подали, не было ни стейком, ни чоп-суем, ни чоу-мейном, но прямо-таки таяло во рту. Мы наелись до отвала.
Когда мы вернулись в туннель «Спокойные сны», верхний свет уже погасили и многие места были заняты постояльцами. Вдоль боковой стороны полки со спальными местами тянулась светящаяся полоса: свет не попадал в глаза спящим, но позволял видеть проход. На столе доктора Чаня горел ночник, с одной стороны прикрытый колпаком, чтобы не мешать уснувшим гостям. Похоже, он корпел над бухгалтерскими записями: одна рука — на клавишах терминала, другая — на костяшках счетов. Чань беззвучно поздоровался с нами, и мы шепотом пожелали ему спокойной ночи.
Под руководством Гретхен мы приготовились ко сну, положив вместо подушки под голову свернутую одежду с обувью. Я добавил к этому свою пробковую ногу, но остался в трусах, увидев, что Гвен и Гретхен не сняли трусиков. Билл заметил это слишком поздно — и снова натянул трусы. Затем мы все направились в туалет.
Даже эту относительную дань скромности мы отдавали недолго — под душ встали все вместе. Войдя, мы обнаружили в душевой троих мужчин, совсем раздетых. Мы вспомнили древнюю заповедь: «Наготу часто видят, но никогда на нее не смотрят». Ну а те трое строго следовали правилу: «Нас тут не было, мы невидимки». (Правда, я уверен, что ни один мужчина не в состоянии полностью игнорировать Гвен и Гретхен.)
Что до меня, я не мог совсем уж не замечать Гретхен, да и не пытался. Раздетая, она выглядела на несколько лет старше и восхитительно соблазнительной. Думаю, свой загар она получила под ультрафиолетовой лампой. Я обнаружил у нее ямочки там, где раньше их не видел. Не вижу смысла вдаваться в подробности — все женщины прекрасны в пору созревания, а красоту Гретхен дополняли отличная фигура и жизнерадостность. В самый раз, чтобы искушать святого Антония.
Гвен протянула мне мыло:
— Ладно, дорогой, можешь потереть ей спинку, но спереди она управится сама.
— Не понимаю, о чем ты, — с достоинством ответил я. — Я не собираюсь никому мыть спину: мне нужна свободная рука, чтобы держаться. Забыла, что я будущая мать?
— Вот именно, «мать». Ничего больше на ум не приходит.
— Что еще за матерные разговоры? Буду крайне признателен, если ты постараешься держаться в рамках приличия.
— Ричард, вести такие разговоры — ниже моего достоинства. Гретхен, потри ему спину, так будет безопаснее. А я побуду арбитром.
В итоге каждый мыл те места, до которых мог дотянуться, даже Билл: толку вышло мало, зато было много веселья и смеха. Когда вокруг тебя особы противоположного пола — это само по себе весело.
К двадцати часам мы расположились на ночлег — Гретхен у стены, рядом с ней Гвен, затем я и Билл. При одной шестой g каменная полка кажется мягче матраса из пенки в Айове, и я быстро заснул.
Какое-то время спустя — час, два? — я проснулся от прикосновения теплого тела.
— Что, прямо сейчас, дорогая? — прошептал я, после чего совсем проснулся. — Гвен?
— Это я, мистер Ричард. Хотите в самом деле увидеть, как краснеет моя попка? И услышать, как я плачу?
— Вернись к стенке, милая, — напряженно прошептал я.
— Ну пожалуйста.
— Нет, дорогая моя.
— Гретхен, — мягко сказала Гвен, — вернись на свое место, дорогая… пока не разбудила других. Я помогу тебе перебраться через меня.
И она действительно помогла Гретхен, а потом обняла ее, словно ребенка, и стала о чем-то с ней говорить. В конце концов, они (как мне кажется) заснули.
Но сам я заснул далеко не сразу.
12
Мы слишком горды, чтобы сражаться.
Насилие никогда ничего не решает.
Мыши решили повесить на кота колокольчик.
Прощальные поцелуи в герметичных скафандрах удручающе антисептичны. Я так считаю и уверен, что Гретхен тоже. Но так уж вышло.
Прошлой ночью Гвен спасла меня от «участи хуже смерти», за что я ей благодарен… скажем так, более или менее благодарен. Старик, который крутит шашни с едва созревшей девушкой (Гретхен исполнялось четырнадцать лишь через два месяца), выглядит смешным и достоин презрения здравомыслящих людей. Но с той ночи, когда Гретхен дала понять, что не считает меня таким уж старым, я начал чувствовать себя все моложе и моложе и опасался, что к заходу солнца окончательно впаду в детство.
Поэтому я заявляю, что я благодарен ей. Это официальная версия.
Не сомневаюсь, что Гвен вздохнула с облегчением, когда в полдень Гретхен помахала нам из кабины отцовского грузовика-лунохода, и мы покатили на юг в лунобусе тетушки Лилибет под названием «Услышь меня, Иисус».
«Услышь меня» был намного больше грузовика Джинкса и выглядел куда красочней, весь расписанный пейзажами Святой земли и цитатами из Библии. В нем помещалось восемнадцать пассажиров, а также груз, водитель и ружье, установленное в башенке над креслом водителя. Громадные шины, вдвое больше моего роста, возвышались над салоном, пол которого располагался вровень с осями, то есть на высоте моей головы. К дверям между передними и задними шинами с обеих сторон поднимались лесенки.
Из-за больших шин сквозь боковые окна не было видно почти ничего. Лунарей, однако, мало интересуют пейзажи: Луна выглядит интересно лишь с орбиты. Поверхность Моря Спокойствия между Кавказом и Гемскими горами, где пролегал наш маршрут, обладает скрытым очарованием — тщательно скрытым. Большей частью плоская, словно блин, она представляет такой же интерес, как остывшие блины без масла или сиропа.
Несмотря на все это, я был рад, что тетушка Лилибет посадила нас в первом ряду справа: у окна — Гвен, затем я, слева от меня — Билл. Мы видели то же самое, что видел водитель, глядя перед собой, и кое-что справа, недоступное его взгляду, — передняя ось проходила за нашими местами, и шина не полностью загораживала обзор. Вид справа был мутноватым — герметичное пластмассовое окно потрескалось и пожелтело от старости. Однако тетушка Лилибет подняла лобовое стекло и закрепила его в этом положении, поэтому мы все прекрасно видели — насколько позволяли шлемы. Снаряжение, взятое напрокат у Чарли Вана, принимало на себя яростный удар солнечных лучей, почти не уменьшая видимости, как хорошие солнцезащитные очки.