— Мне тоже кажется, что ты подарила бы ему одну ночь. Только дай знать заранее, и я сделаю вид, будто ничего не заметил. Или буду служить лакеем, даже выдавать полотенца. Выбор за дамой.
— Ричард, слишком уж легко ты соглашаешься.
— Хочешь, чтобы я ревновал? Но мы на Луне, а я лунарь. Не от рождения, но все же лунарь, а не землеройка, который бьется головой о каменную стену. — Я поцеловал ей руку. — Возлюбленная моя, ты в самом деле маленькая и изящная, но у тебя большое сердце. Ты так изобильна, что тебя, подобно хлебам и рыбам, хватит для стольких мужей и любовников, сколько ты выберешь. Я счастлив быть первым — если это так — среди равных.
— Что это передо мной? Клинок?
— Нет, сосулька.
— В самом деле? Так схватим же ее, пока она не растаяла.
У нас получилось, но едва-едва — я слишком устал.
— Гвен, — спросил я, когда все закончилось, — почему ты хмуришься? Я не оправдал твоих надежд?
— Нет, любимый. Но я все еще думаю о своем вранье… только на этот раз, прошу тебя, не уходи от разговора. Я знаю, что надпись на той латунной табличке — правда. Потому что я знала троих из этой четверки, причем очень хорошо: двое из них меня удочерили. Любимый, я — одна из Отцов-основателей Свободной Луны.
Я промолчал: бывает, что сказать просто нечего. Вскоре Гвен начала ерзать и почти рассерженно бросила:
— Не смотри на меня так! Я знаю, о чем ты думаешь, — с две тысячи семьдесят шестого прошло много времени. Так и есть. Но если ты оденешься, я отведу тебя в Старый Купол, покажу свою подпись и отпечаток пальца на Декларации независимости. Возможно, ты не поверишь, что это моя подпись… но отпечаток не подделать. Давай сходим и посмотрим?
— Нет.
— Почему? Хочешь знать, сколько мне лет? Я родилась на Рождество в две тысячи шестьдесят третьем, так что в момент подписания Декларации мне было двенадцать с половиной. Отсюда легко вычислить мой возраст.
— Милая, когда я решил стать урожденным лунарем или тем, кто неотличим от него, я стал изучать историю Луны, чтобы выглядеть своим. Никакой Гвендолин среди подписавших Декларацию нет. Погоди… я вовсе не говорю, что ты лжешь, я просто хочу сказать, что тебя, видимо, звали иначе.
— Да, конечно. Хейзел. Хейзел Мид Дэвис.
— Хейзел. Впоследствии вышла замуж за одного из банды Стоунов и командовала детскими вспомогательными отрядами. Гм… Хейзел была рыжей.
— Да. Теперь я наконец-то перестану принимать кое-какие мерзкие таблетки, и мои волосы вновь вернут свой естественный цвет. Или ты предпочитаешь нынешний?
— Цвет волос не имеет значения. Но… Хейзел, почему ты вышла за меня?
— По любви, дорогой, — вздохнула она, — и это правда. Чтобы помочь тебе, когда ты попал в беду… и это тоже правда. И еще потому, что это было неизбежно, и это тоже правда. Потому что в исторических хрониках, созданных в другом месте и в другую эпоху, говорится, что Хейзел Стоун вернулась на Луну и вышла замуж за Ричарда Эймса, он же Колин Кэмпбелл… и вместе они спасли Адама Селена, председателя революционного комитета.
— Гм… уже записано? Предопределено?
— Не совсем, любимый. Есть и такие хроники, где говорится, что мы потерпели неудачу… и погибли при попытке.
17
Над ней не властны годы. Не прискучит
Ее разнообразие вовек,
В то время как другие пресыщают.
Она тем больше возбуждает голод,
Чем меньше заставляет голодать.
И вот девочка говорит учительнице: «Мой брат думает, будто он курица». — «Господи! — восклицает та. — И как же вы собираетесь ему помочь?» — «Никак, — отвечает девочка. — Мама говорит, нам нужны яйца».
Стоит ли тревожиться из-за женских фантазий, если они приносят ей счастье? Надо ли отправлять Гвен к психиатру, чтобы тот попытался ее вылечить?
Черт, конечно же нет! Психиатры — слепцы, ведущие слепцов. Даже у лучших из них не больше пары трюков в рукаве. Любому, кто советуется с психиатром, стоит проверить собственную голову.
При внимательном рассмотрении Гвен выглядела на тридцать с небольшим, возможно, около сорока, и уж точно меньше пятидесяти. Так есть ли разумное объяснение ее словам о том, что она родилась сто с лишним лет назад?
Всем известно, что уроженцы Луны стареют медленнее землероек, выросших при силе тяжести в один g. Похоже, в своих фантазиях Гвен полагала, будто на самом деле она из лунарей, а не урожденная землеройка, за которую себя выдавала. Но лунари все же стареют, пусть и не так быстро, и в возрасте ста с лишним лет (я был знаком с несколькими) не выглядят на тридцать с небольшим, а кажутся древними стариками.
Пришлось немало постараться, чтобы убедить Гвен, будто я верю каждому ее слову… не веря на самом деле не единому и убеждая себя, что это не имеет никакого значения. Я знал мужчину, который, будучи в здравом уме, женился на женщине, беспредельно верившей в астрологию. Она постоянно хватала прохожих за пуговицу и расспрашивала, под каким знаком родилась ее жертва. С таким антиобщественным заскоком жить наверняка тяжелее, чем с безвредными фантазиями, как у Гвен.
Но тот человек, похоже, был счастлив. Его жена прекрасно готовила, была женщиной, приятной во всех отношениях (не считая навязчивой идеи), а в постели, возможно, превосходила Длинноногую Лил. А раз так, зачем ему было беспокоиться из-за ее отклонения? С ним она была счастлива, хотя и раздражала других. Думаю, ее муж не возражал против интеллектуального вакуума в своем доме, пока ему там было комфортно.
Освободив свою симпатичную грудь от тяготившего ее груза, Гвен тотчас же заснула, а следом за ней — и я. То был долгий счастливый сон без всяких сновидений. Проснулся я бодрым и радостным, чувствуя, что готов сразиться с гремучей змеей, предоставив ей право первых двух укусов.
Или сожрать гремучую змею. В понедельник мне предстояло найти для нас новое жилище. Обычно я охотно обедаю и ужинаю вне дома, но завтрак должен быть готов до того, как ты окажешься лицом к лицу с миром. Это не единственная причина для женитьбы, но довольно веская. Конечно, есть и другие способы соорудить завтрак дома, но, полагаю, самая распространенная стратегия — обучить жену.
Затем я окончательно проснулся и подумал, что мы могли бы позавтракать прямо здесь. Или нет? В какие часы работает кухня? И сколько сейчас времени? Я взглянул на табличку над кухонным лифтом, и та повергла меня в уныние.
Я уже почистил зубы, пристегнул ногу и натягивал штаны (отметив про себя, что нужно сегодня же купить одежду — состояние брюк приближалось к критическому), когда проснулась Гвен.
— Мы знакомы? — спросила она, открыв один глаз.
— У нас в Бостоне считалось бы, что официально мы не представлены друг другу, но я готов купить тебе завтрак, настолько ты мне понравилась. Чего ты хочешь? В этом клоповнике предлагают лишь какой-то «кофейный набор». Звучит уныло. Если хочешь чего-нибудь поприличнее, придется выползти из дома и тащиться в «Ленивого Джо».
— Давай обратно в постель.
— Женщина, ты намерена получить мою страховку? Так как — в «Ленивого Джо»? Или заказать тебе чашку тепловатого «Нескафе», черствый круассан и стакан синтетического апельсинового сока? Сойдет за роскошный завтрак в постели?
— Ты обещал мне вафли каждое утро. Обещал. Обещал.
— Да. Вафли в «Ленивом Джо». Именно туда я направляюсь. Идешь со мной? Или заказать тебе фирменный завтрак отеля «Раффлз»?
Гвен продолжала ворчать и стонать, обвиняя меня в невыразимых преступлениях и предлагая умереть, как подобает мужчине, но при этом быстро и ловко встала, привела себя в порядок и оделась. Выглядела она как с иголочки, хотя уже три дня носила одну и ту же одежду. Что ж, на нас обоих было новенькое нижнее белье, мы недавно помылись в горячей воде, и предполагалось, что души наши чисты, как и ногти… но она выглядела свеженькой, а я — как свинья, вылезшая из лужи. Но это была ее проблема, а не моя, — до чего же здорово проснуться рядом с Гвен! Меня просто распирало от счастья.
Когда мы вышли из номера «Л», она взяла меня за руку и крепко сжала ее.
— Спасибо, что пригласили меня на завтрак, мистер.
— Не за что, девочка моя. В каком номере Билл?
Она тут же посерьезнела:
— Ричард, я бы не советовала тебе встречаться с Биллом до завтрака. Может, так лучше?
— Гм… черт побери, я терпеть не могу ждать завтрака и не вижу никаких причин, чтобы Биллу тоже пришлось его ждать. Нам вовсе незачем на него смотреть. Я возьму столик на двоих, а Билл может посидеть у стойки.
— Ричард, ты мягкосердая размазня. Я люблю тебя.
— Не называй меня мягкосердой размазней, мягкосердая хамка. Кто щедро тратил на него деньги?
— Я, и это была ошибка. Я забрала у него деньги, и больше такого не повторится.
— Ты забрала только часть денег.
— Я забрала то, что у него осталось. И пожалуйста, не приставай ко мне с этим. Я была идиоткой, Ричард. Правда.
— Ладно, забудем. Это его номер?
Билла в номере не оказалось. Администратор подтвердил предположение, возникшее после стука в дверь: Билл ушел. Полчаса назад. Думаю, Гвен вздохнула с облегчением. Я — точно. Наше проблемное дитя доставляло столько же неприятностей, сколько Хайберский проход[55]. Мне пришлось напомнить себе, что он спас тетушку, — чтобы увидеть в нем хоть что-то хорошее.
Несколько минут спустя мы вошли в местный «Ленивый Джо». Я озирался в поисках свободного столика на двоих, когда Гвен сжала мою руку. Я посмотрел туда же, куда и она.
Возле кассы стоял Билл, расплачиваясь банкнотой в двадцать пять крон.
Мы ждали. Повернувшись, он увидел нас и, похоже, хотел сбежать. Но бежать было некуда, единственный путь вел мимо нас.
Нам удалось вывести Билла за дверь без скандала. В коридоре Гвен холодно посмотрела на него, не скрывая отвращения: