— Билл, где ты взял эти деньги?
Он посмотрел на нее и отвел взгляд:
— Это мои.
— Чушь. Ты покинул «Золотое правило» без гроша в кармане. Все свои деньги ты получил от меня. Вчера вечером ты солгал мне, утаив их.
Билл упрямо молчал.
— Билл, вернись к себе в номер, — сказал я. — Мы позавтракаем и придем туда. И вытянем из тебя всю правду.
Он посмотрел на меня с едва скрываемой яростью:
— Сенатор, это не ваше собачье дело!
— Посмотрим. Возвращайся в «Раффлз». Идем, Гвен.
— Но я хочу, чтобы Билл вернул мне деньги. Немедленно!
— После завтрака. На этот раз будет по-моему. Идешь?
Гвен замолчала, и мы вернулись в ресторан. Я постарался сделать так, чтобы мы больше не говорили о Билле, — некоторые темы плохо влияют на пищеварение. Примерно через полчаса я спросил:
— Еще вафлю, дорогая?
— Нет, спасибо, Ричард. Мне хватит. Они не так хороши, как твои.
— Ну, я ведь прирожденный гений. Давай доедим, а потом займемся Биллом. Сдерем с него заживо кожу или просто посадим на кол?
— Я намерена допросить его на дыбе. Жизнь потеряла очарование, Ричард, когда наркотик правды заменил винты для пальцев и раскаленные клещи.
— Любовь моя, ты маленькая кровожадная негодница. Еще кофе?
— Ты просто хочешь мне польстить. Нет, спасибо.
Вернувшись в «Раффлз», мы пошли к номеру Билла, постучали, но нам никто не открыл. Мы снова направились к стойке, за которой стоял регистрировавший меня мизантроп.
— Вы не видели Уильяма Джонсона из номера «КК»? — спросил я.
— Да. Около получаса назад он забрал залог за ключ и ушел.
— Но ведь это я платила за ключ! — срывающимся голосом воскликнула Гвен.
— Gospazha, — невозмутимо ответил администратор, — я это знаю. Но мы отдаем залог в обмен на ключ. Не важно, кто снимал номер. — Он снял со стены ключ-карточку с буквами «КК». — Залог едва окупает смену магнитного кода, если ключ не возвращают, и уж точно не окупает лишние неудобства. Если вы роняете карточку в коридоре, а кто-то подбирает ее и приносит нам, вы получаете залог… и вносите его заново, чтобы попасть к себе в номер.
Я крепко взял Гвен за локоть:
— Что ж, все честно. Если он вдруг появится, дайте нам знать, хорошо? Номер «Л».
Администратор посмотрел на Гвен:
— Номер «КК» вам не нужен?
— Нет.
Он переключился на меня:
— Вы заплатили за номер «Л» в расчете на одного. За двоих мы берем больше.
Внезапно я почувствовал, что сыт по горло всей этой хренью, попытками командовать мной, окружающим меня идиотизмом.
— Попробуйте взять с меня хоть крону — я уволоку вас на Дно и откручу вам башку! Идем, дорогая.
Все еще злясь, я пропустил Гвен в номер и запер дверь.
— Гвен, пора убираться с Луны. Здесь все изменилось. К худшему.
— И куда ты хочешь отправиться, Ричард?
Судя по ее виду и голосу, Гвен была сильно расстроена.
— Гм… я предпочел бы вообще эмигрировать из Системы — на Ботани-Бэй, Проксиму или что-нибудь вроде этого, будь я моложе и с двумя ногами, — вздохнул я. — Порой я чувствую себя как ребенок, потерявший мать.
— Дорогой…
— Да, милая?
— У тебя есть я. И я хочу стать тебе матерью. Я пойду за тобой куда угодно, хоть на край Галактики. Но мне пока не хочется покидать Луна-Сити… если, конечно, ты согласишься. Можно поискать другое пристанище. Но вдруг ребе Эзра прав и мы ничего не найдем? Может быть, мы сможем потерпеть этого угрюмого клерка до понедельника? А тогда что-нибудь обязательно отыщется.
Я сосредоточился, пытаясь унять сердцебиение:
— Да, Гвен. Если не найдем ничего подходящего, можем перебраться в другое место после выходных, когда храмовники разъедутся. Мне плевать на этого придурка за стойкой, если к понедельнику у нас будет подходящее помещение.
— Да, сэр. Можно рассказать, почему я пока не хочу покидать Луна-Сити?
— Гм… Конечно. Да и мне стоит на время прекратить разъезды. Кое-что написать, заработать денег — я сильно поиздержался за эту неделю…
— Ричард, я устала это повторять. О деньгах можешь не беспокоиться.
— Гвен, о деньгах всегда стоит беспокоиться. Я не собираюсь тратить твои сбережения. Можешь считать, что я мачо, но я намерен тебя содержать.
— Да, Ричард. Спасибо. Но тебя никто не торопит. Я могу раздобыть столько денег, сколько нужно. И быстро.
— Вот как? Смелое заявление.
— Таким оно и задумывалось, сэр. Ричард, я перестала тебе лгать. Пришла пора для новой порции правды.
Я отмахнулся от нее обеими руками:
— Гвен, я ведь ясно сказал: меня не волнует, какую чушь ты мне наговорила, сколько тебе лет, кем ты была. Начнем все с нуля — только ты и я.
— Ричард, перестань обращаться со мной как с ребенком!
— Гвен, я вовсе не отношусь к тебе как к ребенку. Я всего лишь говорю, что принимаю тебя такой, какая ты есть. Сегодня. Сейчас. Твое прошлое касается только тебя.
Она печально посмотрела на меня:
— Любимый, ты не веришь, что я — Хейзел Стоун?
Пора соврать! Но от лжи нет толку, если в нее не верят (конечно, есть ложь, в которую и не должны верить, — но не в этом случае). Настало время танцев с опахалами.
— Милая, я хочу сказать, что мне все равно, кто ты — Хейзел Стоун, Сэди Липшиц или Покахонтас. Ты — моя любимая жена. И не будем омрачать этот блистательный факт несущественными деталями.
— Ричард, Ричард! Послушай меня. Дай мне сказать. — Она вздохнула. — Иначе…
— Иначе что?
— Ты ведь отлично знаешь — сам использовал это «иначе» против меня. Если не станешь слушать, мне придется вернуться и доложить о провале миссии.
— Куда вернуться? Кому доложить? Какой миссии?
— Если не станешь слушать, это не важно.
— Ты же сама просила не отпускать тебя!
— Я вовсе не собираюсь тебя бросать — быстро сделаю кое-что и вернусь. Если хочешь, можешь составить мне компанию, я буду только рада! Но мне нужно доложить о своем провале и подать в отставку… а потом я могу отправиться с тобой хоть на край Вселенной. Но я должна именно подать в отставку, а не дезертировать. Ты солдат, ты должен понимать.
— Ты — солдат?
— Не совсем. Агент.
— Гм… agente provocateuse?[56]
— Ну… вроде того, — криво усмехнулась она. — Скорее, наверное, agente amoureuse[57]. Правда, мне не говорили, что я должна в тебя влюбиться — только выйти за тебя замуж. Но я действительно в тебя влюбилась, Ричард, и, возможно, это угробило мою карьеру агента. Я должна доложить о провале. Ты со мной? Пожалуйста!
С каждой минутой я понимал все меньше.
— Гвен, с каждой минутой я понимаю все меньше.
— Тогда почему ты не даешь мне все объяснить?
— Гм… Гвен, это невозможно объяснить. Ты утверждаешь, будто ты — Хейзел Стоун.
— Так и есть.
— Черт побери, я умею считать. Хейзел Стоун, если она все еще жива, давно перешагнула столетний рубеж.
— Совершенно верно. Мне далеко за сто, — улыбнулась она. — Так что я совратила младенца, дорогой.
— Ради всего святого! Послушай, дорогая, последние пять ночей я провел с тобой в постели. Ты удивительно горяча для старой кошелки!
— Спасибо, дорогой, — усмехнулась она. — Этим я обязана овощной смеси Лидии Пинкхэм[58].
— Правда? Патентованная панацея убрала кальций из твоих суставов, вернув его обратно в кости, разгладила морщины на лице, восстановила гормональный баланс и прочистила артерии? Закажи мне целую бочку, а то я что-то прихожу в упадок.
— Миссис Пинкхэм пользовалась помощью опытных специалистов, дорогой. Ричард, если ты позволишь мне доказать это посредством отпечатка пальца на Декларации Независимости, твоему разуму откроется правда, пусть и весьма странная. Жаль, я не могу предложить тебе идентификацию по образцу сетчатки… но тогда мою сетчатку не фотографировали. Но есть отпечаток пальца. И группа крови.
Я ощутил легкую панику — как поступит Гвен, когда ее фантазии рассыплются в прах? И тут я кое-что вспомнил.
— Гвен, Гретхен что-то говорила о Хейзел Стоун.
— Да, говорила. Гретхен — моя праправнучка, Ричард. Я вышла замуж за Слима Лемке из банды Стоунов, когда мне исполнилось четырнадцать, и в день земного равноденствия две тысячи семьдесят восьмого года родила своего первенца, мальчика, которого назвала Роджером, в честь моего отца. В две тысячи восьмидесятом родилась моя первая дочь…
— Погоди. Ты говорила, что, когда я командовал спасательной операцией, твоя старшая дочь училась в университете имени Персиваля Лоуэлла.
— Это все из тех трех коробов вранья, Ричард. На самом деле там училась моя внучка. Так что я все равно тебе за это благодарна. Но мне пришлось подправить детали, чтобы соответствовать видимому возрасту. Первую мою дочь назвали Ингрид, в честь матери Слима… а Ингрид Хендерсон назвали в честь ее бабушки и моей дочери, Ингрид Стоун. Ричард, ты не мог догадаться, как мне было тяжело тогда, в «Высохших костях»: впервые встретить пятерых кровных родственников — и не иметь возможности в этом признаться.
Но я не могу быть бабушкой Хейзел, если я Гвен Новак. Я ни в чем не призналась… и такое случается не впервые. У меня множество потомков — за сорок четыре года, от первых месячных до климакса, я родила шестнадцать детей от четырех мужей и троих посторонних мужчин. После смерти четвертого мужа я перебралась к своему сыну, Роджеру Стоуну, и снова взяла фамилию Стоун.
Я воспитала четверых детей Роджера от его второй жены — она медик, и ей нужна была бабушка, которая возится с внуками. Я женила троих из них, кроме младшего, который теперь работает главным врачом в больнице на Церере и, возможно, никогда не женится — потому что красив и эгоистичен и верит в старую мудрость: «Зачем держать корову?»
А потом я начала принимать овощную смесь, и вот она я, вновь способная рожать и готовая растить очередное потомство. — Она улыбнулась и погладила себя по животу. — Давай вернемся в постель.