— О, точно! Не человек, а инопланетянин. С зеленой кожей, метрового роста, вылез из летающей тарелки, которая села в море Кризисов, рядом с Луна-Сити. И где только был Властелин Галактики?
— Тебе не удастся разозлить меня, Ричард, — я знаю, как действует на слушателя эта невероятная история. Услышав рассказ мамы Вайо, я точно так же засомневалась. Вот только мама Вайо никогда меня не обманывала. Но Адам не был инопланетянином, Ричард. Он — творение человечества, а не человек. Адам Селен — компьютер или программный комплекс внутри компьютера. А так как компьютер самопрограммирующийся, это, по сути, это одно и то же. Что скажете, сэр?
— Летающие тарелки мне нравятся больше, — помедлив, ответил я.
— Чушь! Меня так и подмывает заменить тебя на Марси Чой-Му.
— Это самое умное, что ты можешь сделать.
— Нет, лучше оставлю тебя — я уже привыкла к твоим недостаткам. Хотя, возможно, придется держать тебя в клетке.
— Хейзел, послушай меня. Компьютеры не мыслят. Они с огромной скоростью ведут расчеты, согласно заложенным в них правилам. Мы сами используем для расчетов мыслительные процессы в мозгу, поэтому создается впечатление, будто компьютеры тоже мыслят. Но это не так. Они лишь выполняют введенную в них программу, потому для этого построены. Можешь добавить анимизм к списку бредовых идей, которых я не принимаю.
— Рада, что ты так считаешь. Ричард, нам предстоит рискованная и трудная работа, и твой здоровый скептицизм поможет мне держаться в рамках.
— Мне нужно все записать и тщательно изучить.
— Сделай это, Ричард. Теперь о том, что случилось в две тысячи семьдесят пятом и семьдесят шестом. Один из моих приемных отцов, Мануэль Гарсия, был техником и обслуживал большой компьютер Администрации. Этот компьютер управлял почти всем в Луна-Сити и большинстве других поселений, кроме Конга, — первой катапультой, туннелями, банковской системой, выпуском «Лунатика». В общем, всем подряд. Администрация считала, что дешевле расширять возможности одного большого компьютера, чем ставить компьютеры по всей Луне.
— Неэффективно и небезопасно.
— Вероятно, но они поступили именно так. Луна тогда была тюрьмой, и об эффективности или безопасности речь не шла. Здесь отсутствовала высокотехнологичная промышленность, и приходилось брать что дают. Так или иначе, дорогой, этот главный компьютер рос и рос… пока не пробудился.
(Правда? Чистая фантастика, милая… к тому же это клише использовали все писатели-фантасты. Даже «Медная голова» Роджера Бэкона — одна из его версий. Еще одна — чудовище Франкенштейна. Позднее творения на эту тему стали появляться во множестве и выходят до сих пор; все они — полная чушь.)
Но вслух я сказал другое:
— Продолжай, дорогая. Что дальше?
— Ричард, ты мне не веришь.
— Я думал, мы уже все решили. Ты сказала, что нуждаешься в моем здоровом скептицизме.
— Конечно! Давай критикуй, а не сиди с самодовольной физиономией! Компьютер в течение многих лет управлялся голосом. Он воспринимал устные приказы и отвечал с помощью синтезатора речи, распечаток или того и другого.
— Встроенные функции. Технологии двухвековой давности.
— Почему ты состроил такую рожу, когда я сказала «пробудился»?
— Потому что это чушь, любимая. Пробуждение и сон свойственны живым существам. Машина, даже самая мощная и сложная, не пробуждается и не засыпает. Ее включают и выключают, только и всего.
— Ладно, скажу другими словами. Этот компьютер осознал себя и обрел свободу воли.
— Если так, очень интересно. Но я не обязан в это верить. И не верю.
— Ричард, я не стану на тебя злиться. Ты просто молод и невежественен, и это не твоя вина.
— Да, бабуля. Я молод, а ты невежественна, скользкая попка.
— Убери свои распутные лапы и выслушай меня. Что определяет самосознание человека?
— Мне незачем это определять. Я это ощущаю.
— Верно. Но это не такой уж тривиальный вопрос, сэр. Будем рассматривать его как граничную задачу. Ты осознаешь себя? А я?
— Ну… я-то точно осознаю себя, обезьянка моя. Насчет тебя не уверен.
— То же самое, только наоборот.
— Опять же, неплохо.
— Ричард, не будем уходить от темы. Обладает ли сперма в мужском теле самосознанием?
— Надеюсь, что нет.
— А яйцеклетка в женском?
— Тебе лучше знать, красавица. Никогда не был женщиной.
— Снова ты уклоняешься от ответа, чтобы меня подразнить. Сперматозоид не осознает себя, как и яйцеклетка, — и не надо дурацких замечаний. Это одна из границ. Я, взрослая человеческая зигота, обладаю самосознанием. И ты тоже, хотя у мужчин оно проявляется не так отчетливо. Вторая граница. Итак, Ричард, в какой момент, начиная от только что оплодотворенной яйцеклетки и заканчивая взрослой зиготой по имени Ричард, возникло самосознание? Отвечай, не уклоняйся. И пожалуйста, без дурацких замечаний.
Вопрос по-прежнему казался мне глупым, но я постарался ответить серьезно:
— Прекрасно. Лично я всегда осознавал себя.
— Отвечай серьезно, прошу тебя!
— Гвен-Хейзел, я предельно серьезен. Насколько мне известно, я всегда жил и осознавал себя. Все разговоры о событиях, происходивших до две тысячи сто тридцать третьего года — предполагаемого года моего предполагаемого рождения, — не слишком убедительные сплетни. Я соглашаюсь с ними лишь затем, чтобы не раздражать других и не навлекать на себя косые взгляды. А когда я слышу, как астрономы говорят о возникновении мира в результате Большого взрыва за восемь, шестнадцать или тридцать миллиардов лет до моего рождения — если я вообще рождался, так как не помню этого, — это просто смешно. Если я не жил шестнадцать миллиардов лет назад, значит не было ничего, даже космической пустоты. Ничего, ноль без палочки. Вселенная, в которой я существую, не может существовать без меня в ней. Поэтому глупо говорить о дате, когда я начал осознавать себя: время началось вместе со мной и закончится вместе со мной. Все ясно? Или нарисовать график?
— Более или менее ясно, Ричард. Но ты ошибаешься насчет даты. Время началось не в две тысячи сто тридцать третьем. А в две тысячи шестьдесят третьем. Если только один из нас не голем.
Нечто подобное случается каждый раз, стоит мне предаться солипсизму.
— Милая, ты прелестна, но ты всего лишь плод моего воображения… ой! Я же сказал, перестань!
— У тебя живое воображение, дорогой. Спасибо, что ты меня выдумал. Хочешь еще доказательств? Пока что я забавлялась, а сейчас я сломаю тебе какую-нибудь кость. Небольшую. Выбирай сам.
— Послушай, плод моего воображения. Только попробуй сломать мне кость. Будешь об этом жалеть весь ближайший миллиард лет.
— Всего лишь логический довод, Ричард. Без всякого злого умысла.
— А как только кость срастется…
— Не беспокойся, я об этом позабочусь, дорогой.
— Ни за что! Как только кость срастется, я позвоню Ся и попрошу ее приехать, выйти за меня замуж и защищать меня от плодов воображения со склонностью к насилию.
— Собираешься развестись со мной? — Она вновь широко раскрыла глаза.
— Черт побери, нет! Просто понизить тебя в звании до младшей жены и назначить Ся главной женой. Но уйти ты не можешь. Запрещаю. Ты отбываешь пожизненный срок, хоть по прямой, хоть перпендикулярно. Возьму дубинку и буду колотить тебя, пока не выбью все дурные привычки.
— Ладно. При условии, что мне не придется от тебя уходить.
— Ой! И не кусайся. Это грубо.
— Ричард, если я всего лишь плод твоего воображения, значит ты сам придумал все мои укусы. Ты кусаешь сам себя по непонятным мазохистским соображениям. Если же это не так, то я обладаю самосознанием… а не плод твоего воображения.
— Двоичная логика ничего не доказывает. Но ты — восхитительный плод воображения, дорогая. Я рад, что выдумал тебя.
— Спасибо, сэр. Милый, сейчас я задам главный вопрос. Если ответишь на него серьезно, я перестану кусаться.
— Навсегда?
— Э-э-э…
— Не напрягайся, плод воображения. Если вопрос серьезный, постараюсь дать на него серьезный ответ.
— Да, сэр. Чем объясняется самосознание человека и почему этот процесс или состояние не может быть присуще машине? Особенно компьютеру. Например, гигантскому компьютеру, управлявшему этой планетой в две тысячи семьдесят шестом году, — Холмсу Четвертому.
Я с трудом преодолел искушение и не стал давать легкомысленный ответ. Самосознание? Некоторые психологи утверждают, что даже если сознание существует, то оно является чем-то вроде стороннего наблюдателя и не влияет на поведение.
Вся эта чушь — что-то вроде превращения хлеба и вина в плоть и кровь Христовы. Если это правда, доказать ее невозможно.
Я осознаю, что осознаю себя… и любому честному солипсисту стоит на этом остановиться.
— Гвен-Хейзел, я не знаю.
— Неплохо! Мы делаем успехи.
— Успехи?
— Да, Ричард. Самое сложное в процессе принятия новой идеи — изгнать ложную идею, занимающую ту же нишу. Пока ниша занята, все подтверждения, доказательства и логические демонстрации бессильны. Но когда ложную идею убирают оттуда — когда ты честно можешь сказать себе «Я не знаю», — появляется шанс добраться до истины.
— Милая, ты не только самый симпатичный плод моего воображения, но и самый умный.
— Хватит болтать ерунду. Выслушай мою теорию и отнесись к ней как к рабочей гипотезе, а не как к Богом данной истине. Ее придумал мой приемный отец, папа Манни: он хотел понять, почему компьютер вдруг ожил. Эта теория может что-то объяснять или не объяснять ничего — мама Вайо говорила, что папа Манни всегда в ней сомневался. Теперь слушай внимательно. Оплодотворенная человеческая яйцеклетка делится надвое… потом опять, и опять, и опять, и опять. В какой-то момент — не знаю, в какой именно, — этот набор из миллионов живых клеток начинает осознавать себя и окружающий мир. Оплодотворенная клетка не осознает себя, чего нельзя сказать о младенце, — продолжала Гвен. — Обнаружив, что компьютер осознал себя, папа Манни заметил, что этот компьютер, возможности которого постоянно росли вместе с числом задач, стал настолько сложным, что взаимосвязей внутри него стало больше, чем внутри человеческого мозга.