— Тетя Хейзел, мы дома.
«Дом» оказался плоской крышей большого здания; было уже поздно, солнце клонилось к закату. Космолету подошло бы имя «Чеширский кот». Но его звали Гэй. Или ее? А, не важно!
Здание оказалось больницей. Обычно попадая в больницу, ты ждешь один час и сорок минут, пока не разберутся со всеми бумагами. Потом тебя раздевают, кладут на каталку, накрывают тонким одеялом, из-под которого на холодном сквозняке торчат твои голые ноги, и заставляют ждать за порогом рентгеновской лаборатории. Наконец тебе дают пластмассовую утку и требуют сдать мочу для анализа; юная леди ждет ее, скучая, уставившись в потолок.
Но эти люди понятия не имели о больничных порядках. Наши здоровые телом товарищи (те, кто пострадал лишь от перегрузки) уже ехали в роскошных тележках для гольфа, а меня снова подняли и уложили на другую тележку (каталку, инвалидную коляску, летающее кресло). Там же был и ребе Эзра в своем инвалидном кресле. Нас сопровождала Хейзел, неся Древо-сан и пакет с этикеткой «Сирс», в котором лежал костюм Наоми. Космолет исчез — я едва успел сказать Лаз (Лор?), что доктор Хьюберт любит ее и просил это передать.
— Если он считает, будто лесть поможет ему искупить грехи, пусть подумает как следует, — фыркнула она. Но соски ее сморщились: думаю, ей было приятно.
На крыше остались четверо — мы трое и женщина из больницы, маленькая, темнокожая, которая, казалось, взяла все лучшее от матери Евы и матери Марии, но не выставляла напоказ этих своих достоинств. Бросив пакет сверху на меня, Хейзел передала бонсай ребе Эзре и кинулась ей на шею.
— Тамми!
— Arli sool, m’temqa! — воскликнула женщина и по-матерински расцеловала Хейзел.
— Reksi, reksi! Сколько времени прошло!
Затем женщины разжали объятия, и Хейзел сказала:
— Тамми, это мой любимый, Ричард.
Я заработал поцелуй в губы. Тамми даже отодвинула в сторону пакет, чтобы сделать все как полагается. Поцелуй Тамми остается с мужчиной еще много часов спустя, даже если он ранен, а поцелуй длился недолго.
— А это наш дорогой друг, преподобный ребе Эзра бен Давид.
К нему отнеслись иначе — Тамми лишь присела в глубоком реверансе и поцеловала ему руку. Я остался в явном выигрыше.
— Внутрь я должна вас доставлять быстро, чтобы мы смогли заняться Ричардом, — сказала Тамми (Тамара). — Но оба вы будете моими дорогими гостями на некороткое время. Хейзел? Та комната, что ты с Джубалом делила, нет?
— Тамми, это отличная идея, потому что мне придется иногда отлучаться. Джентльмены, согласны поселиться вместе на время лечения?
Я уже собирался сказать: «Да, конечно, но…», когда ребе Эзра перебил меня:
— Похоже, произошло недоразумение. Госпожа Гвендолин, пожалуйста, объясните уважаемой даме, что я не пациент и не кандидат на госпитализацию. Я совершенно здоров. Ни насморка, ни даже заусениц.
Тамара удивленно посмотрела на него — не с тревогой, скорее с огромным участием. Подойдя ближе, она мягко коснулась его левой культи.
— Не хотим наши ноги вернуть?
Ребе Эзра перестал улыбаться.
— Спасибо за добрые намерения, но я не могу носить протезы. Нет, правда, не могу.
Тамара заговорила с Хейзел на каком-то другом языке. Та выслушала ее и ответила:
— Отец Эзра, Тамара говорит о настоящих ногах. Из плоти и крови. Они могут сделать это. И даже тремя способами.
Ребе Эзра глубоко вздохнул, выдохнул и посмотрел на Тамару:
— Дочь моя, если ты можешь вернуть мне ноги… то сделай это! Пожалуйста.
Он добавил еще что-то — вероятно, на иврите.
Книга третьяСвет в конце туннеля
21
Бог создал женщин, чтобы укрощать мужчин.
Я медленно просыпался, и душа понемногу возвращалась в тело. Не открывая глаз, я восстанавливал события в памяти, вспоминая, кто я, где я, что произошло.
Ах да, я женился на Гвен Новак! Совершенно неожиданно, но до чего же восхитительная идея! А потом мы… эй, это же было не вчера! Вчера ты…
Парень, до чего же хлопотливый день был у тебя вчера! Сначала Луна-Сити, потом прыжок в Гриннел… как? Не важно. Прими как данность. Потом ты прыгнул на… как ее называла Гвен? Эй, погоди: на самом деле, не Гвен, а Хейзел. Или не Хейзел? Ладно, это потом. Хейзел называла ее «Третья Земля», Теллус Терциус. Тамми называла ее как-то иначе. Тамми? Ну да, конечно, Тамара. Все знают Тамару.
Тамми никого не подпускала к моей раненой ноге, пока я был в сознании. Как, черт побери, я получил эту рану? Неужели к старости я теряю сноровку? Или все случилось из-за того, что я разглядел Билла среди лжехрамовников? Если ты настоящий профессионал, неожиданные события не должны замедлять реакцию. Настоящий профи среагировал бы мгновенно. Дерешься и вдруг увидел свою бабушку? Если посреди боя наткнулся на свою бабушку — пристрели ее и двигайся дальше.
Как ты понял, что это не храмовники? Все просто: храмовники — мужчины средних лет с брюшком, а эти были молодыми, крепкими парнями, готовыми к бою.
Да, но это лишь рациональное объяснение, ты его только что придумал. И что? Да ничего, тем не менее это правда. Но вчера ты так не рассуждал. Черт побери, конечно нет — в момент истины думать некогда. Ты просто смотришь на какого-нибудь типа, что-то внутри тебя кричит «Враг!», и ты бросаешься на него, прежде чем он набросится на тебя. Если во время схватки ты тщательно раскладываешь впечатления внутри собственного черепа, взвешивая их на весах логики, — значит ты труп! Нужно действовать, и все.
Вчера я действовал недостаточно быстро.
Но мы ведь выбрали удачного партнера для схватки — проворную коралловую змейку по имени Хейзел. И любая драка, из которой мы выходим с температурой тела в тридцать семь градусов, не может считаться полным поражением.
Хватит себя обманывать. Со сколькими ты разделался? С двумя? А она разделалась с остальными. И ей пришлось тебя оттуда вытаскивать… иначе ты был бы покойником.
Может, я и есть покойник? Надо проверить. Я открыл глаза.
Эта комната — настоящий рай! Выходит, ты вовсе не мертв, ведь рай — не для тебя. К тому же все говорят, что после смерти ты сперва проходишь сквозь длинный туннель, в конце которого свет, и там тебя ждет любимая. Но со мной ничего такого не было. Ни туннеля, ни света в конце туннеля. И как это ни печально, здесь не было Хейзел.
Значит, я не мертв и это не рай, но непохоже, что я в больнице. Ни одна больница мира так не выглядит, и ни в одной из них не пахнет так хорошо. И где положенный по уставу шум больничных коридоров? Я слышу только пение птиц и струнное трио где-то вдалеке.
Эй, это же Древо-сан!
Выходит, Хейзел должна быть рядом. Где ты, милая моя девочка? Мне нужна помощь. Найди мою ногу и подай ее мне, будь так любезна. Я не могу рисковать, прыгая на одной ноге при здешней силе тяжести, — я потерял форму, и… черт побери, мне надо отлить, и побыстрее. Меня здорово приперло!
— Вижу, ты проснулся, — послышался негромкий голос за моим правым ухом. Повернув голову, я увидел идущую ко мне молодую женщину, миловидную и стройную, с маленькой грудью и длинными каштановыми волосами. Перехватив мой взгляд, она улыбнулась. — Я Минерва. Что хочешь на завтрак? Хейзел сказала, что ты любишь вафли. Но ты можешь попросить все, чего пожелаешь.
— «Что пожелаешь»? — Я задумался. — Как насчет зажаренного на медленном огне бронтозавра?
— Да, конечно. Но его дольше готовить, чем вафли, — со всей серьезностью ответила она. — Какие-нибудь закуски, пока ты ждешь?
— На ваш выбор. Хватит меня дурачить. Кстати, вы не видели мою искусственную ногу? До завтрака мне нужно зайти в туалет, а для этого нужна пробковая нога. Сила тяжести, знаете ли.
Минерва тут же объяснила, что нужно сделать:
— В кровати есть встроенные удобства, к тому же обычным туалетом ты пользоваться пока не можешь — позвоночник от талии и ниже под блокадой. Но наше оборудование прекрасно работает, так что действуй. Делай любые свои дела.
— Гм… я… не могу.
(Я и в самом деле не мог. Когда мне отрезали ногу, санитары в госпитале потратили на меня уйму времени. В конце концов мне поставили катетер и воткнули трубку в зад на то время, пока я не смогу добираться до сортира на костылях.)
— Ты сможешь, вот увидишь. Все будет хорошо.
— Гм… — Я не мог пошевелить ни одной ногой, ни короткой, ни длинной. — Госпожа Минерва, нельзя ли дать мне обычную больничную утку?
Она озабоченно посмотрела на меня.
— Как хочешь. Но толку от нее будет мало. — Ее озабоченный взгляд сделался задумчивым. — Пойду поищу, но это займет какое-то время — минут десять уж точно, и ни мгновением меньше. И запру дверь, чтобы тебя никто не беспокоил. Десять минут, — повторила она и направилась к пустой стене. Та внезапно расступилась, и Минерва исчезла.
Я немедленно откинул одеяло, желая узнать, что сделали с моей единственной здоровой ногой.
Одеяло не откинулось.
Я вцепился в него и потянул.
Но одеяло оказалось чересчур упрямым.
Я попытался его перехитрить — в конце концов, одеяло не может быть умнее человека. Или может?
Да, может.
«Так мы ни к чему не придем, приятель, — наконец сказал я себе. — Предположим, что госпожа Минерва говорит истинную правду: кровать снабжена встроенным санузлом, способным обеспечить все потребности лежачего больного, даже в самом худшем случае». Параллельно я решил в уме пару задач из области баллистики — замысловатых эмпирических проблем, способных отвлечь внимание даже у ожидающего гильотины.
Выпустив из себя пол-литра, я вздохнул и избавился еще от полулитра. Нет, кровать, похоже, не намокла.
— Хороший мальчик! — проворковал женский голос.
Я поспешно огляделся вокруг, но не увидел обладательницы голоса.
— Кто это сказал? И где вы?
— Я Тина, сестра Минервы. Я не дальше твоего локтя, но при этом нахожусь в полукилометре отсюда и на двести метров ниже. Если тебе что-то нужно, просто попроси меня. Если чего-то не найдется, сделаем сами или выполним подделку. Чудеса совершаются мгновенно, а все остальное — еще быстрее. Кроме девственниц по особому заказу… в среднем на это уходит четырнадцать лет. Для девственниц, восстановленных фабричным способом, — четырнадцать минут.