— Кому тут, черт побери, нужны девственницы? Госпожа Тина, вы считаете вежливым наблюдать за тем, как я мочусь?
— Мальчик, не пытайся учить свою бабушку воровать овец. Одна из моих обязанностей — наблюдать за всем происходящим в этом балагане и предотвращать ошибки до того, как их совершат. Во-вторых, я сама девственница, и могу это доказать… а из-за этой оскорбительной реплики в адрес девственниц ты еще пожалеешь, что родился мужчиной.
(О, черт!)
— Госпожа Тина, я вовсе не хотел вас обидеть. Просто слегка растерялся, только и всего. И поэтому сказал не подумав. Но я все же считаю, что мочеиспускание и все в этом роде должно совершаться без свидетелей.
— Только не в больнице, приятель. Это важные детали клинической картины.
— Гм…
— Вон идет моя сестра. Если не веришь мне, спроси ее.
Пару секунд спустя стена расступилась, и вошла госпожа Минерва, неся старомодную больничную утку — без всякой автоматики и электронного управления.
— Спасибо, — сказал я. — Но мне больше не нужно. Ваша сестра наверняка уже сообщила об этом.
— Да, сообщила. Но не сама же она сказала об этом?
— Нет, я сделал соответствующий вывод. Это правда, что она сидит где-то в подвале и подглядывает за каждым пациентом? Ей не скучно?
— Вообще-то, она не обращает на них внимания, если нет причины. У нее есть тысячи других дел, куда интереснее…
— Намного интереснее! — прервал ее безликий голос. — Минни, ему не нравятся девственницы. Я сказала ему, что я тоже из их числа. Подтверди, сестренка: мне хочется, чтобы он убедился раз и навсегда.
— Тина, не издевайся над ним.
— Почему бы и нет? Над мужчинами приятно издеваться — они так забавно дергаются, стоит их задеть за больное место. Если честно, не понимаю, что Хейзел в нем нашла. Полная бестолочь.
— Тина! Полковник, Афина сказала тебе, что она компьютер?
— Что?
— Афина — компьютер. Она контролирует всю планету; другие компьютеры — просто неразумные машины. Афина управляет всем, как некогда Майкрофт Холмс управлял всем на Луне. Хейзел рассказывала тебе о нем, я знаю. — Минерва слегка улыбнулась. — Поэтому Тина вправе говорить, что она девственница. Формально это так, компьютер не может вступать в плотскую связь…
— Но я все знаю об этих связях!
— Да, сестренка… если речь о мужчине. Но когда она переместится в тело из плоти и крови, став человеком, то формально перестанет быть девственницей: ее плева атрофируется на этапе развития плода, а любая остаточная ткань будет удалена еще до того, как сформируется тело. Так же было и со мной.
— Ты, видать, совсем из ума выжила, Минни, если Иштар тебя уболтала. Но со мной такое не пройдет. Я решила, что у меня все будет как полагается. Настоящая девственность, а затем дефлорация, ритуальная и физическая. А если получится, даже платье невесты и свадьба. Как думаешь, сумеем убедить Лазаруса?
— Сильно сомневаюсь. С твоей стороны это было бы глупой ошибкой. Ненужная боль при первом сношении — и то, что должно доставлять лишь радость, породит дурные привычки. Сестренка, секс — главный довод в пользу того, чтобы стать человеком. Зачем портить себе удовольствие?
— Тамми говорит, что это не так больно.
— Зачем вообще делать себе больно? В любом случае ты не уговоришь Лазаруса на официальную свадьбу. Он обещал, что ты войдешь в наше Семейство, и не более того.
— Может, привлечь полковника Зеро в качестве добровольца? Тогда он будет многим мне обязан, а Морин говорит, что на жениха все равно никто не обращает внимания. Что скажешь, солдатик? Только представь, какая честь — быть моим женихом на шикарной июньской свадьбе. Подумай, прежде чем ответить.
У меня звенело в ушах, я ощущал, как приближается головная боль. Быть может, стоит закрыть глаза, и я вновь окажусь в своем холостяцком жилище, в «Золотом правиле»?
Я попробовал сделать это, потом снова открыл глаза.
— Отвечай, — настаивал бестелесный голос.
— Минерва, кто пересадил мой маленький клен?
— Я. Тамми сказала, что ему не хватает места, он не сможет дышать, а тем более расти, и попросила меня найти горшок побольше. Я…
— Это я его нашла.
— Тина нашла горшок, и я пересадила деревце. Видишь, каким счастливым оно выглядит? Выросло на десять с лишним сантиметров.
Я посмотрел на деревце, потом посмотрел на него еще раз.
— Сколько дней я провел в этой больнице?
Лицо Минервы внезапно стало непроницаемым.
— Ты не сказал, какого размера бронтозавра ты хочешь на завтрак, — произнес голос Тины. — Наверное, лучше приготовить маленького: у старых ужасно жесткое мясо. По крайней мере, все так говорят.
Десять сантиметров… Хейзел говорила, что навестит меня утром. Утром какого дня, дорогая? Это было две недели назад? Или больше?
— Не такое уж жесткое, если его хорошенько провялить. Но мне не хочется ждать, пока мясо дойдет. С вафлями тоже задержка?
— Вовсе нет, — ответил голос Тины. — Вафли здесь подают редко, но Морин знает о них все. Она говорит, что выросла всего в нескольких километрах от тех мест, где рос ты, и почти в то же самое время, плюс-минус столетие. Видишь, она знает, к какой еде ты привык. Морин рассказала мне все о вафельницах, и я экспериментировала до тех пор, пока не сделала такую, какую она хотела. Сколько вафель ты можешь съесть, толстячок?
— Пятьсот семь.
Последовала короткая пауза, затем Тина спросила:
— Минерва?
— Не знаю…
— Но, — продолжал я, — сейчас я на диете, так что обойдусь тремя.
— Не уверена, что хочу видеть тебя своим женихом.
— В любом случае ты не посоветовалась с Хейзел. С моей женой.
— Это не проблема: мы с Хейзел дружим уже много лет. И если ты мне понадобишься, она тебя заставит. Правда, я не очень уверена насчет тебя, малыш Дикки: слишком уж ты переменчив.
— Гм… «малыш Дикки»? Вы знаете моего дядю Джока? Джока Кэмпбелла?
— Серебристого Лиса? Знаю ли я дядю Джока? Мы не станем его приглашать, Дикки, иначе он будет требовать jus primae noctis[67].
— Его придется пригласить, госпожа Тина, — он мой ближайший родственник. Ладно, выступлю в роли жениха, а дядя Джок позаботится о том, чтобы дефлорировать новобрачную. И дело с концом.
— Минерва?
— Полковник Ричард, думаю, Афине не стоит этого делать. Я знаю доктора Джока Кэмпбелла много лет, а он знает меня. Если Афина не бросит свою глупую идею, доктор Кэмпбелл не должен стать у нее первым. Может, через год-другой, когда она будет знать… — Минерва пожала плечами. — Это свободные люди.
— Тина может все решить, поговорив с Хейзел и Джоком. Идея ведь не моя. Когда должно свершиться это преступление?
— Очень скоро. Клон Афины почти созрел. Примерно через три твоих года.
— Я думал, речь идет о следующей неделе. Тогда можно не беспокоиться — вдруг к тому времени ишак сдохнет.
— Какой еще ишак?
— Осел. А теперь о вафлях. Госпожа Минерва, не разделите ли со мной трапезу? Не могу смотреть, как вы стоите, пуская слюни и умирая от голода, пока я купаюсь в вафлях.
— Я уже завтракала…
— Очень жаль.
— …но это было несколько часов назад, и я с удовольствием попробую вафли — их хвалили и Хейзел, и Морин. Спасибо, принимаю предложение.
— А меня вы не пригласили?
— Моя будущая юная невеста Тина, если вы исполните свою угрозу, мой стол станет вашим, и приглашение к нему выглядело бы тавтологично чрезмерным избытком излишних повторов, которые могут показаться оскорбительными. Морин говорила, как следует подавать вафли? С топленым маслом, кленовым сиропом и хрустящим беконом… плюс фруктовый сок и кофе. Сок должен быть ледяным, остальное — горячим.
— Три минуты, красавчик.
Я уже собирался ответить, когда иллюзорная стена вновь расступилась и вошел ребе Эзра. Именно вошел — на костылях, но на двух ногах.
Улыбнувшись мне, он помахал костылем.
— Доктор Эймс! Рад вас видеть!
— И я тоже рад вас видеть, ребе Эзра. Госпожа Тина, нам, пожалуйста, три порции, всего понемножку.
— Уже. С копченым лососем, рогаликами и клубничным джемом.
За завтраком все были в приподнятом настроении, несмотря на множество вопросов, крутившихся у меня в голове. Еда была отличная, а я успел проголодаться. К тому же Минерва и Эзра — и Тина — были приятными собеседниками.
— Ребе Эзра, — спросил я, подбирая сироп последним кусочком первой вафли, — вы не видели сегодня утром Хейзел, мою жену? Я думал, она придет сюда.
Казалось, он заколебался, и вместо него ответила Тина:
— Придет, но позже. Она не может болтаться тут, Дикки, в ожидании, когда ты очнешься. У нее есть другие дела. И другие мужчины.
— Тина, хватит меня злить. Иначе я на тебе не женюсь, даже если Хейзел с Джоком согласятся.
— Поспорим? Попробуй только бросить меня, грубиян, и я прогоню тебя с этой планеты. Тебе никто не подаст еды, перед тобой закроются все двери, тебя ошпарит водой в туалете, собаки станут кусать тебя. И ты будешь чесаться.
— Сестренка…
— Ну, Минни…
— Не обращай внимания на мою сестру, — продолжала Минерва, повернувшись ко мне. — Она дразнится, потому что ей хочется общества и внимания. Но она — этически безупречный и вполне надежный компьютер.
— Не сомневаюсь, Минерва. Но нельзя издеваться надо мной и угрожать мне, ожидая при этом, что я встану перед судьей, священником или еще кем-нибудь и пообещаю любить ее, чтить и слушаться. Впрочем, слушаться ее мне, скорее всего, не захочется.
— Можешь не обещать слушаться меня, малыш Дикки, — ответил компьютерный голос. — Я выдрессирую тебя позже. Обучу самому простому — «к ноге», «апорт», «сидеть», «лежать», «на спину», «умереть». Ничего сложного от мужчины я не ожидаю — пусть работает жеребцом, и все. Но здесь твоя слава бежит впереди тебя.
— Что вы имеете в виду? — Я отшвырнул салфетку. — Все кончено! Свадьба отменяется.
— Друг мой Ричард…