Но я помню, что мы отлично провели время — Чой-Му, Ся, Эзра, отец Хендрик и (после того, как Тина ее нашла, а Хейзел поговорила с ней) Гретхен. Там были все, кто бежал из «Раффлза» — даже две пары рыжих, которые спасли нас, Кас с Полом и Лаз с Лор. Неплохие ребята. Как я узнал позднее, они старше меня, но по ним это незаметно. На Терциусе возраст — понятие растяжимое.
Жилище Ся было слишком тесным для стольких гостей, но в тесноте даже веселее.
Рыжие ушли, а я, ощущая усталость, лег на кровать Ся. В другой комнате шла какая-то убийственная игра в карты на фанты; похоже, Хейзел все время выигрывала. Ся продулась в пух и прах, после чего пришла ко мне. Гретхен сделала неудачную ставку и заняла другую сторону постели, воспользовавшись моим левым плечом вместо подушки — на правое уже заявила права Ся. Из другой комнаты послышался голос Хейзел:
— Принимаю и добавляю одну галактику.
— Младенец! Да ты сосунок против папочки! — усмехнулся отец Хендрик. — Большой взрыв за тройные фанты, дорогая. Плати.
Больше я ничего не помню.
Что-то щекотало мой подбородок. Я медленно просыпался, потом медленно открывал глаза и наконец обнаружил, что смотрю в самые голубые глаза из всех когда-либо виденных мной. Глаза принадлежали котенку ярко-оранжевого окраса, среди предков которого могли быть сиамцы. Стоя на моей груди к югу от адамова яблока, он довольно мурлыкнул, сказал «Мррэм?» и продолжил лизать мой подбородок. Его шершавый язычок и был причиной щекотки, от которой я проснулся.
— Мррэм, — ответил я и попытался поднять руку, чтобы погладить его, но не смог: на моих плечах все еще покоились две головы, а с обеих сторон ко мне прижимались теплые тела.
Я повернул голову вправо, собираясь сказать Ся, что мне нужно встать и найти кабинку освежителя. Но выяснилось, что мое правое плечо служит подушкой вовсе не Ся, а Минерве.
Быстро оценив ситуацию, я понял, что данных недостаточно, и вместо того, чтобы обратиться к Минерве с надлежащим почтением, которое могло оказаться уместным, а может, и неуместным, я просто поцеловал ее — или позволил себя поцеловать, выразив соответствующее желание. Зажатый с обеих сторон, с котенком на груди, я был беспомощен — почти так же, как Гулливер, — и не мог сам подарить поцелуй.
Однако Минерва не нуждалась в моей помощи — ей хватало собственных талантов. Когда она отпустила меня, как следует расцелованного, я услышал голос слева от себя:
— А меня?
У Гретхен было сопрано, а это был чей-то тенор. Повернув голову, я увидел Галахада.
Я лежал в постели со своим врачом. Вернее, с двумя моими врачами.
Когда я был мальчишкой в Айове, меня учили, что если я окажусь в такой ситуации, лучше всего с воплем бежать прочь, чтобы спасти свою «честь» или ее мужской аналог. Девушка могла бы пожертвовать своей «честью», многие так и поступали. Но если она вела себя благоразумно и в конце концов выходила замуж, пусть даже на седьмом месяце, «честь» вскоре отрастала заново, и официально считалось, что она вступила в брак девственницей, имея полное право презирать согрешивших женщин.
А вот с «честью» парней было сложнее. Лишившись ее с другим мужчиной (то есть в том случае, если его застукали), парень мог, если повезет, в конце концов оказаться в Госдепартаменте — а если не повезет, перебраться в Калифорнию. Но в Айове места для него не было.
Все эти мысли промелькнули у меня в голове в один миг, а следом за ними всплыло загнанное вглубь воспоминание — бойскаутский поход в средней школе и двухместная палатка, которую я делил с помощником нашего скаут-мастера. Всего один раз, в ночной тишине, нарушаемой лишь уханьем совы… Несколько недель спустя вожатый уехал в Гарвард… и, конечно же, всего этого словно и не было.
O tempora, o mores[75] — это случилось давно и далеко отсюда. Три года спустя я записался в армию, дослужился до офицера… и всегда вел себя крайне осмотрительно: офицер, который поддается искушению и забавляется со своими солдатами, не может поддерживать дисциплину. До истории с Уокером Эвансом у меня никогда не было причин бояться шантажа.
Я слегка напряг левую руку.
— Конечно. Только осторожнее — похоже, на мне завелась живность.
Галахад проявил осторожность, не потревожив котенка. Пожалуй, Галахад целуется не хуже Минервы, но и не лучше. В конце концов я решил примириться с неизбежным и получать удовольствие. Терциус — не Айова, Бундок — не Гриннел, и нет причин связывать себя обычаями давно вымершего племени.
— Спасибо, — сказал я, — и доброе утро. Нельзя ли избавить меня от кота? Если он останется там, где он сейчас, я могу случайно утопить его.
Галахад обхватил котенка левой рукой:
— Это Пиксель. Пиксель, познакомься с Ричардом. Ричард, это великая честь для нас — к нам присоединился Лорд Пиксель, местный кадет из семейства кошачьих.
— Привет, Пиксель!
— Мррэм.
— Спасибо. А как насчет кабинки освежителя? Она мне очень нужна!
Минерва помогла мне подняться с кровати и придержала меня, положив мою правую руку себе на плечи. Галахад принес мою трость, и они вдвоем повели меня в кабинку. Оказалось, что мы не у Ся — кабинка переместилась на другую сторону спальни и была просторнее, как и сама спальня.
А я узнал о Терциусе еще кое-что: оборудование здешних освежителей было настолько разнообразным и сложным, что по сравнению с ним привычные мне санузлы в «Золотом правиле», Луна-Сити и так далее выглядели примитивно, как деревенские нужники, до сих пор встречающиеся в отдаленных уголках Айовы.
Ни Минерва, ни Галахад не дали мне попасть впросак из-за незнания особенностей терцианской сантехники. Когда я выбрал не то приспособление и собрался справить мучившую меня нужду, Минерва просто сказала:
— Галахад, лучше сам покажи Ричарду — у меня нет нужного оснащения.
И Галахад показал. Ну, тут я вынужден был признать, что Галахад оснащен куда лучше меня. Вообразите Давида Микеланджело (Галахад вполне сравним с ним по красоте) с орудием втрое большим, чем то, которым наделил Микеланджело своего Давида, — и вы получите представление о Галахаде.
Никогда не понимал, почему Микеланджело, с учетом его вкусов, так предвзято относился к изображаемым им мужчинам, неизменно уменьшая размеры их естества.
Закончив утренний туалет, мы втроем вернулись в спальню, где меня ждал очередной сюрприз — я даже не успел набраться смелости и спросить, где и как мы оказались, что стало с остальными, особенно с моей ненаглядной… когда я слышал ее голос в последний раз, она швырялась галактиками, делая безрассудные ставки. А может, прыгала среди галактик. Или делала то и другое.
Одна стена спальни исчезла, кровать превратилась в кушетку, за исчезнувшей стеной оказался великолепный сад — а на кушетке, играя с котенком, сидел человек, с которым я мимоходом встречался в Айове две тысячи лет назад. По крайней мере, так говорили другие — сам я до сих пор сомневался насчет двух тысяч лет. Впрочем, мне было трудно переварить даже то, что Гретхен стала старше на пять лет. Или на шесть. Или на сколько-то там.
Я уставился на него:
— Доктор Хьюберт?
— Привет. — Доктор Хьюберт посадил котенка рядом с собой. — Идите сюда и покажите ногу.
— Гм… — (Это его чертово высокомерие!) — Сначала вам нужно поговорить с моим врачом.
— Господи! — Он пристально посмотрел на меня. — Неужели все должно быть по уставу? Ладно.
— Дайте ему осмотреть ваш трансплантат, Ричард, — тихо сказал за моей спиной Галахад. — Если вы не против.
— Как скажете.
Я поднял свою новую ногу и ткнул ею в лицо Хьюберта, остановив ее в сантиметре от его огромного носа. Он даже не вздрогнул — получилось, что я сделал это впустую, — и не спеша склонил голову влево.
— Будьте любезны, положите ее мне на колено. Так будет удобнее для нас обоих.
— Ладно, валяйте.
И я оперся на трость, чувствуя себя достаточно устойчиво.
Галахад и Минерва молча держались в стороне, пока доктор Хьюберт осматривал и ощупывал мою ногу. Но действия доктора казались мне не слишком профессиональными: у него не было инструментов, так что он пользовался лишь невооруженным глазом и пальцами, пощипывая и потирая кожу, всматриваясь в заживший шрам. Внезапно он поскреб подошву ногтем большого пальца. Каким должен быть рефлекс? Пальцы поджимаются или наоборот? Я всегда подозревал, что врачи проделывают это лишь из вредности.
Доктор Хьюберт поднял мою ногу и знаком дал понять, что я могу поставить ее на пол. Я так и поступил.
— Хорошая работа, — сказал он Галахаду.
— Спасибо, доктор.
— Сядьте, полковник. Вы уже завтракали? Я завтракал, но не откажусь от добавки. Минерва, сделаешь заказ для нас? Хорошая девочка. Полковник, я хотел бы, чтобы вы немедленно заключили контракт. На какое звание вы рассчитываете? Замечу, что это не так уж важно: плата одинакова, и какое бы звание вы ни выбрали, Хейзел будет на один ранг выше вас. Мне нужно, чтобы главной была она, а не наоборот.
— Погодите… какой контракт? С чего вы взяли, будто я хочу куда-то записаться?
— Контракт с Корпусом времени, разумеется. Такой же, как у вашей жены. И разумеется, с целью спасения компьютерной личности, известной как Адам Селен. Послушайте, полковник, не стройте из себя тупицу: я знаю, что Хейзел обсуждала это с вами, и знаю, что вам остается только помочь ей. — Он показал на мою ногу. — Зачем, по-вашему, вам пересадили вот это? Теперь, когда у вас есть обе ноги, вам потребуется кое-что еще: курсы переподготовки, обучение работе с незнакомым оружием, пройти омоложение. Все это стоит денег, и самый простой способ оплатить услуги — заключить контракт с Корпусом. Да вы и сами понимаете. Сколько вам нужно времени, чтобы прийти к этому очевидному заключению? Десять минут? Пятнадцать?
(Этому говоруну стоило бы продавать старые предвыборные обещания.)
— Намного меньше. Я уже все обдумал.
— Отлично, — улыбнулся он. — Поднимите правую руку. Повторяйте за мной…