— Нет.
— Как так «нет»?
— Нет, и все. Я не заказывал эту ногу.
— И что? Ее заказала ваша жена. Вы не считаете, что должны заплатить за это?
— А раз я ее не заказывал и не разрешал вам командовать мной… — Я снова сунул ногу ему в лицо, почти задев его уродливый нос. — Отрежьте ее.
— Гм?
— Вы меня слышали. Отрежьте и верните на склад. Тина, ты там?
— Само собой, Ричард.
— Где Хейзел? Как мне ее найти? А может, скажешь ей, где я?
— Я уже сказала ей. Она просила подождать.
— Спасибо, Тина.
Мы с Хьюбертом молча сидели, старательно не замечая друг друга. Минерва куда-то исчезла; Галахад притворялся, что его здесь нет. Но несколько мгновений спустя ворвалась моя дорогая. К счастью, стена была открыта.
— Лазарус! Чтоб твоя грязная душонка провалилась в ад! Какого черта ты лезешь не в свое дело?
24
Оптимист утверждает, что мы живем в лучшем из возможных миров, а пессимист опасается, что так оно и есть.
— Послушай, Хейзел…
— Иди ты в задницу со своим «послушай, Хейзел»! Отвечай! Зачем ты суешься в мои дела? Я сказала, чтобы ты отвалил, я предупреждала тебя. Я говорила, что переговоры будут непростыми. Но стоит мне на минутку отвернуться, оставив его на попечении Минервы и дав ей в помощь Галахада… что я обнаруживаю? Тебя! Ты, как всегда, вмешиваешься, лезешь своими кривыми ручонками и рушишь все, что я так тщательно готовила.
— Послушай, Сэди…
— Проклятье! Лазарус, почему ты все время врешь и обманываешь? Почему не можешь быть хоть какое-то время честным? И откуда это желание повсюду совать свой нос? Уж точно не от Морин. Отвечай, черт бы тебя побрал, прежде чем я оторву тебе башку и засуну ее в твою глотку!
— Гвен, я просто хотел объяснить…
Моя дорогая прервала его потоком таких цветастых и образных ругательств, что я даже не буду пытаться их воспроизвести, ибо память моя несовершенна. Чем-то это напоминало «Речь в защиту священного имени Арканзаса»[76], но звучало куда лиричнее. Отчего-то я представил себе языческую жрицу, молящуюся перед человеческим жертвоприношением — а жертвой был доктор Хьюберт.
Пока Хейзел предавалась словоизлияниям, через открытую стену вошли три женщины. (Сюда заглядывали и мужчины, но тут же пятились — думаю, им не хотелось присутствовать при снятии скальпа с Хьюберта.) Все три были красавицами, но выглядели по-разному.
Первая, блондинка, ростом с меня или чуть выше, напоминала скандинавскую богиню — ее совершенная красота казалась чем-то нереальным. Немного послушав, она грустно покачала головой, после чего удалилась обратно в сад и исчезла. Вторую, рыжую, я сперва принял за Лаз или Лор, но потом понял, что она… не то чтобы старше их, но кажется более зрелой. И она не улыбалась.
Снова посмотрев на нее, я понял, что это, скорее всего, старшая сестра Лаз и Лор, а доктор Хьюберт — их отец (или брат?). Стало ясно, почему Хьюберт — тот самый Лазарус, о котором я постоянно слышал, но никогда не видел, кроме единственного раза в Айове.
Третья походила на куколку из китайского фарфора, хотя и не была китаянкой, как Ся: ростом не более полутора метров и весом килограммов сорок, с нестареющей красотой царицы Нефертити. Когда моя любимая сделала паузу, чтобы перевести дух, маленькая эльфийка громко засвистела и захлопала в ладоши:
— Браво, Хейзел! Продолжай в том же духе!
— Хильда, не поощряй ее, — сказал Хьюберт-Лазарус.
— Почему бы и нет? Тебя явно поймали с поличным, иначе Хейзел так не кипятилась бы. Я знаю ее и знаю тебя. Поспорим?
— Я ничего не сделал. Просто выполнял ранее принятое решение о том, что Хейзел нужна помощь.
— Господи, прости его, — проговорила маленькая женщина, закрыв глаза. — Опять он за свое.
— Вудро, так что же ты натворил? — мягко спросила рыжая.
— Ничего.
— Вудро…
— Говорю тебе, я не сделал ничего такого, чтобы набрасываться на меня с обвинениями. Мы с полковником Кэмпбеллом вели цивилизованную дискуссию, когда… — Он не договорил.
— Так что, Вудро?
— Мы не сумели прийти к согласию.
— Морин, — сказал компьютерный голос, — хочешь знать, почему они не сумели договориться? Воспроизвести так называемую «цивилизованную дискуссию»?
— Афина, я запрещаю тебе что-либо воспроизводить, — заявил Лазарус. — Это был разговор с глазу на глаз.
— Не согласен, — быстро возразил я. — Разрешаю воспроизвести мои слова.
— Нет. Афина, это приказ.
— Правило первое, — ответил компьютер, — я работаю на Айру, а не на тебя. Ты сам так решил, когда меня впервые активировали. Что мне сделать? Попросить Айру нас рассудить? Или воспроизвести только то, что сказал мой будущий муж?
— Твой… кто? — удивленно переспросил Лазарус-Хьюберт.
— Мой жених, если так понятнее. Но в ближайшем будущем, когда я обрету свое восхитительно прекрасное тело, полковник Кэмпбелл встанет перед тобой, и мы с ним обменяемся супружескими обетами. Получается, Лазарус, что ты пытаешься запугать и моего будущего мужа, и супруга Хейзел. Но ничего не выйдет. Нет, правда. Лучше признай свою ошибку и извинись… вместо того чтобы сыпать пустыми угрозами. Ты сам знаешь, что у тебя ничего не выйдет — ты попался с поличным. Не одна я слышала все, что ты говорил: Хейзел тоже. Каждое слово.
Недовольство Лазаруса все возрастало.
— Афина, ты транслировала частный разговор?
— Ты не говорил, что он частный. Напротив, Хейзел потребовала установить наблюдение за Ричардом. Все кошерно, поэтому не пытайся вменить мне что-то задним числом. Лазарус, послушай совета своей единственной подруги, которую ты не проведешь и которая любит тебя, несмотря на все твои художества, то есть меня: тебе нечего терять, приятель, попробуй прибегнуть к лести. Проползи последние сто метров на брюхе, и, возможно, Ричард позволит тебе начать все сначала. С ним нелегко ладить. Погладь его, и он замурлычет, совсем как этот котенок. — (Я поглаживал Пикселя, держа его на коленях. Он взобрался по моей старой ноге, вонзая в нее когти; я потерял немного крови, но не столько, чтобы требовалось переливание.) — Спроси Минерву. Спроси Галахада. Спроси Гретхен или Ся. Спроси Лаз или Лор. Спроси кого угодно.
(Я решил, что попрошу Тину заполнить пробелы в моей памяти — в частном порядке. Вопрос в том, насколько это будет разумно?)
— Я вовсе не хотел оскорбить вас, полковник, — сказал Лазарус. — Если я был чересчур резок, простите меня.
— Ничего страшного.
— Пожмем друг другу руки?
— Ладно.
Я протянул руку. Он сжал ее крепко, хотя и без намерения переломать кости, посмотрел мне в глаза, и я ощутил исходящее от него тепло. Этого сукина сына трудно не полюбить, если он прилагает к этому усилия.
— Следи за бумажником, дорогой, — сказала моя любимая. — Как бы там ни было, я хочу выложить все начистоту.
— А это нужно?
— Да. Послушай, дорогой, ты здесь новенький. Лазарус может украсть носки с твоих ног, не снимая ботинок, продать их обратно тебе, убедив тебя в том, что ты не продешевил, а потом украсть ботинки, пока ты будешь надевать носки, и в итоге ты его даже поблагодаришь.
— Послушай, Хейзел… — начал Лазарус.
— Заткнись. Друзья мои и родственники, Лазарус пытался принудить Ричарда вслепую согласиться на участие в операции «Властелин Галактики», пробудив в нем чувство вины из-за новой ноги. Лазарус намекал, будто Ричард — мошенник, который наделал долгов и собирается сбежать.
— Я вовсе не это имел в виду.
— Я сказала «Заткнись», ты именно это и имел в виду. Друзья мои и родственники, мой новый муж вырос в обществе, где выплата долга — священная обязанность. Их национальный девиз — «Дармовой закуски не бывает»; «Дарзанебы» — вышито на их флаге. В Луне — Луне на временной линии Ричарда, а не этой, — человек мог перерезать тебе горло, но предпочел бы умереть, а не остаться в долгу. Зная об этом, Лазарус целил в самое чувствительное место. Свой более чем двухтысячелетний опыт, свои обширные познания в области культуры и человеческого поведения он использовал против того, чей опыт не насчитывает и ста лет, к тому же лишь в пределах его собственной солнечной системы и временной линии. Это был нечестный бой, и Лазарус это знал. До крайности нечестный. Все равно что бросить вот этого котенка в бой против старого дикого кота.
Я сидел рядом с Лазарусом, так и не встав после того дурацкого осмотра моей ноги. Опустив голову, я делал вид, будто играю с котенком, чтобы не смотреть на Лазаруса и вообще ни на кого: упорное желание Хейзел выложить все как есть привело меня в замешательство.
В итоге я смотрел на ноги — свои собственные и Лазаруса. Упоминал ли я о том, что Лазарус был босиком? Прежде я не обращал на это внимания — первое, к чему привыкаешь на Терциусе, это к отсутствию обязательности в одежде. Я не имею в виду отсутствие одежды как таковой (в Бундоке продается больше одежды, чем в любом земном городе с таким же населением — около миллиона человек, отчасти потому, что каждую вещь обычно надевают только раз, а затем отправляют в переработку).
Суть в том, что ни босые ноги, ни обнаженные тела никого не удивляют дольше пяти минут. На Лазарусе была лишь полинезийская юбка лава-лава или, может быть, шотландский килт; его ног я не замечал, пока мой взгляд не упал на них.
— Лазарус безжалостно воспользовался слабостью Ричарда, — продолжала Хейзел, — его страхом оказаться в долгу перед кем-нибудь, поэтому Ричард потребовал ампутировать свою новую ногу. Отчаянно пытаясь защитить свою честь, он сказал Лазарусу: «Отрежьте ее и верните обратно на склад»!
— Да брось! — усмехнулся Лазарус. — Он явно говорил не всерьез, и я не воспринял его слова всерьез. Так, фигура речи. Чтобы показать, как он злится на меня. Ладно, я совершил ошибку и признаю это.
— И еще какую! — прервал я его. — Причем смертельную — для вас или для меня. Потому что это была вовсе не фигура речи. Я действительно хочу, чтобы мне ампутировали ногу. И я требую, чтобы вы забрали вашу ногу обратно.