Я одарил ее долгим нежным поцелуем:
— Рад, что я на тебе женился. Но на самом деле я не могу не писать.
— Но тебе же это не нравится, а деньги нам не нужны. Нет, правда, не нужны!
— Спасибо, любовь моя. Но я еще не сказал о другом коварном свойстве писательства. От него невозможно отказаться. Писатели продолжают писать даже после того, как в этом отпадает финансовая необходимость… поскольку, когда пишешь, страдаешь намного меньше, чем когда не пишешь.
— Не понимаю.
— Я тоже не понимал, пока не сделал первого рокового шага — это был всего лишь короткий рассказ, и я искренне полагал, что могу его бросить в любой момент. Не важно, дорогая. Лет через десять поймешь сама. Просто не обращай внимания на мое нытье. Оно ничего не значит — всего лишь болезненная привычка, от которой нельзя избавиться.
— О, Ричард, а если обратиться к психоаналитику?
— Не хочу рисковать. Я знал писателя, который попробовал этот способ. Да, его излечили от писательства, но не от потребности писать. Последний раз, когда я его видел, он сидел на корточках в углу и весь дрожал — считалось, что он находится в спокойном состоянии. Но один лишь вид текстового редактора вызывал у него припадок.
— Э-э-э… Это опять твоя склонность к легкому преувеличению?
— Да что ты, Гвен! Могу сводить тебя к нему — показать его могилу. Не важно, дорогая. Сейчас позвоню в Управление, в отдел размещения.
Я повернулся к терминалу, и в то же мгновение он вспыхнул, словно рождественская елка, издавая тревожный звон. Я нажал клавишу ответа.
— Эймс слушает! У нас пробоина?
Помимо голоса, по экрану побежали буквы, а принтер начал печатать без моей команды — ненавижу, когда он так делает.
— Официальное сообщение для доктора Ричарда Эймса. Ввиду срочной необходимости Управление предлагает незамедлительно освободить занимаемый вами жилой модуль семьсот пятнадцать тысяч триста один по адресу шестьдесят пять-пятнадцать-ноль четыре. Арендная плата будет перечислена на ваш счет вместе с необлагаемым бонусом в размере пятидесяти крон за доставленные неудобства. Распоряжение подписано Артуром Мидлгеффом, заместителем Управляющего по вопросам размещения. Приятного дня!
4
Я продолжаю работать по той же причине, по которой курица продолжает нести яйца.
Я вытаращил глаза.
— Ох какие пусечки! Целых пятьдесят крон — ну и ну! Гвен! Теперь можешь выйти за меня замуж ради моих денег!
— Ты в своем уме, дорогой? Вчера ты заплатил больше за бутылку вина. По-моему, это свинство с их стороны. Оскорбление в чистом виде.
— Конечно, дорогая. Им хочется разозлить меня, ну и, конечно, доставить неудобства, связанные с переездом. Но у них ничего не выйдет.
— Ты не будешь переезжать?
— Нет-нет. Тотчас же перееду. Есть разные способы бороться с властями, но отказ переезжать к ним не относится — пока заместитель Управляющего может отключить электричество, вентиляцию, воду и канализацию. Нет, дорогая, они намерены разозлить меня, чтобы я перестал трезво мыслить и начал угрожать им, хотя все угрозы окажутся пустыми. — Я улыбнулся своей любимой. — Так что я не стану злиться и сразу же выеду, покорный, как ягненок… а злость моя останется внутри, невидимая для других, пока она не сможет приносить пользу. К тому же это ничего не меняет, ведь я все равно собирался просить модуль побольше для нас двоих. Хотя бы с одной дополнительной комнатой. Сейчас перезвоню ему — в смысле, уважаемому господину Мидлгеффу.
Я снова вызвал справочник, не помня номера отдела по размещению, и нажал клавишу «ввод». На экране появилась надпись:
ТЕРМИНАЛ НЕ ОБСЛУЖИВАЕТСЯ
Я уставился на него, считая от десяти до одного на санскрите. Уважаемый господин Мидлгефф, или сам Управляющий, или кто-то еще изо всех сил пытался вывести меня из себя, чего я никак не мог допустить. Я старался думать спокойно, не спеша, словно факир, лежащий на доске с гвоздями. Хотя, пожалуй, я с удовольствием представил бы себе поджаренные на обед яйца виновника случившегося, если бы узнал его имя. С соевым соусом? Или в чесночном масле с щепоткой соли?
Размышления на кулинарную тему слегка успокоили меня. Поэтому я нисколько не удивился и не ощутил особой досады, когда надпись «ТЕРМИНАЛ НЕ ОБСЛУЖИВАЕТСЯ» сменилась другой — «ЭНЕРГОСНАБЖЕНИЕ И ЗАВИСИМЫЕ ОТ НЕГО СЛУЖБЫ БУДУТ ОТКЛЮЧЕНЫ В 13:00». Затем надпись сменили часы с крупными цифрами «12:31», на моих глазах превратившимися в «12:32».
— Ричард, что они творят, черт побери?
— Полагаю, все еще пытаются вывести меня из себя. Но мы им этого не позволим. Лучше потратим двадцать восемь минут — нет, двадцать семь — на то, чтобы избавиться от накопившегося за пять лет хлама.
— Есть, сэр. Чем могу помочь?
— Умная девочка! Вываливай все из этого шкафчика и большого в спальне на эту кровать. В большом шкафу, на полке, лежит большая дорожная сумка. Пихай все туда, и как можно плотнее. Ничего не сортируй. Возьми халат, в котором завтракала, сделай из него узел и засунь туда все, что не поместится в сумку, а потом завяжи поясом.
— А твои туалетные принадлежности?
— Ах да! В кладовой есть автомат с пластиковыми пакетами, возьми один — просто кинь их туда и сунь пакет в тот же узел. Милая, из тебя получится чудесная жена!
— Ты совершенно прав. У меня долгая практика, дорогой, — из вдов всегда получаются лучшие жены. Рассказать тебе про моих мужей?
— Да, но не сейчас. Прибереги для какого-нибудь долгого вечера, когда у тебя будет болеть голова, а я слишком устану.
Свалив девяносто процентов работы на Гвен, я занялся остальными десятью, самыми трудными, — своими деловыми записями и файлами.
Писатели, как правило, те еще барахольщики, тогда как профессиональные военные учатся путешествовать налегке — опять же, как правило. От подобной двойственности впору было стать шизофреником, если бы не лучшее изобретение для писателей со времен карандаша с резинкой: электронные файлы.
Я пользуюсь мегадисками «Сони», диаметром в два сантиметра и толщиной в три миллиметра, объемом в полмиллиона слов. Информация упакована так плотно, что даже трудно представить. Сев за терминал, я снял протез (или, если угодно, искусственную ногу) и открыл его верх. Затем извлек из селектора терминала все диски памяти, вложил их в цилиндр, являющийся «берцовой костью» протеза, закрыл его и снова надел.
Теперь при мне находились все файлы, необходимые для моего бизнеса, — контракты, деловые письма, копии моих работ, защищенных авторским правом, общая переписка, заметки для будущих рассказов, налоговые выписки и так далее, et cetera, ad nauseam[11]. В прежнюю, доэлектронную эпоху эти записи потребовали бы полторы тонны бумаги и полтонны стали для хранилища объемом в несколько кубометров. Теперь же они весили несколько граммов и занимали столько же места, сколько мой средний палец, — двадцать миллионов слов в заархивированных файлах.
«Кость», в которой лежали диски, надежно защищала их от кражи, потери и повреждений. Кто стал бы воровать чужой протез? Как может инвалид забыть свою искусственную ногу? Допустим, он снимает ее на ночь, но утром, вставая с постели, первым делом тянется за ней.
Даже грабители не обращают внимания на протезы. Что касается моего, то большинство людей вообще не догадывались о нем. Я расставался с ним лишь однажды — мой коллега (не друг) забрал протез, заперев меня на ночь после того, как мы разошлись во мнениях по одному деловому вопросу. Но я сумел выбраться, прыгая на одной ноге, настучал ему по башке каминной кочергой, взял свою ногу вместе с кое-какими бумагами и ушел. Будни писателя — это, как правило, сидячая работа, но порой жизнь их разнообразит.
Когда часы на терминале показывали 12:54, мы уже почти закончили сборы. Книг — переплетенных и отпечатанных на бумаге — у меня было немного: все необходимые мне данные я добывал из терминала. Гвен сунула книги в узел, сделанный из моего халата.
— Что еще? — спросила она.
— Пожалуй, все. Сейчас осмотрюсь по-быстрому. Если мы что-то упустили, вынесем в коридор, а потом решим, что с этим делать, после того как отключат свет.
— Как насчет этого деревца-бонсай? — поинтересовалась Гвен, глядя на мой сахарный клен, лет восьмидесяти от роду, высотой всего тридцать девять сантиметров.
— Его никак не упакуешь, дорогая. К тому же его нужно поливать несколько раз в день. Самое разумное — оставить его следующему жильцу.
— Хрен тебе, шеф. Понесешь его на руках ко мне, а я поволоку остальной багаж.
Вообще-то, я собирался добавить, что это «самое разумное» мне тоже не по душе.
— Мы что, идем к тебе?
— А куда еще, дорогой? Нам, конечно, нужно жилье побольше, но сейчас сгодится любая крыша над головой. Судя по всему, к вечеру выпадет снег.
— Что ж, значит, так тому и быть! Гвен, напомни, чтобы я сказал тебе, как я рад, что решил жениться на тебе.
— Ничего подобного. Мужчинам это никогда не приходит в голову.
— Серьезно?
— Истинная правда. Но я все равно напомню.
— Напомни. Я рад, что ты решила выйти за меня. И рад, что ты вышла за меня. Обещаешь проследить за тем, чтобы я больше не делал ничего разумного?
Пообещать она не успела — свет дважды мигнул, и у нас внезапно появилась куча дел. Гвен выносила все в коридор, пока я в последний раз лихорадочно озирался вокруг. Свет снова мигнул, я схватил трость и выскочил наружу за мгновение до того, как дверь захлопнулась за мной.
— Ух!
— Спокойно, босс. Дыши медленнее. Сосчитай до десяти и не спеша выдохни, — посоветовала Гвен и похлопала меня по спине.
— Надо было нам поехать на Ниагарский водопад. Я тебе говорил. Говорил.
— Да, Ричард. Бери деревце. При здешней силе тяжести я могу нести и сумку, и узел: сумка в одной руке, узел — в другой. Прямо наверх, в зону невесомости?