— Случайностей не бывает, — сказал Харшоу. — Теория мира как мифа намного проще прежней телеологии в одном отношении: в ней нет никаких случайных событий и нет совпадений.
— Джубал? — спросил дядя Джок. — У меня нет нужных полномочий.
— Зато у меня есть, — Харшоу встал. — Думаю, они есть у нас обоих.
Мой дядя тоже встал.
— Дикки, малыш, подожди нас здесь, мы выйдем минут на пять. Есть одно дело.
Когда они ушли, встал и Дэвис.
— Прошу прощения, мне нужно сменить руку.
— Конечно, папа Манни. Нет-нет, Пиксель! Пиво — не для котят.
Судя по моему «Сонихрону», они отсутствовали семь минут, но в их времени все было явно по-другому. Дядя отрастил бороду, а у Харшоу появился свежий розовый шрам от ножа на левой щеке.
— Во имя Духа Рождества! Что случилось?
— Много чего. Пиво еще осталось? Сисси, — спросил дядя, не повышая голоса, — можно нам пива? И еще мы с Джубалом были без еды какое-то время. Несколько часов. А может, и дней.
— Сейчас, — ответил бестелесный голос тети Сисси. — Дорогой, думаю, тебе стоит вздремнуть.
— Потом.
— Как только поешь. Через сорок минут.
— Хватит ворчать. Можно мне томатного супа? И Джубалу тоже.
— Сейчас принесу суп и то, что осталось от вашего пикника. Через сорок пять минут ляжешь спать. Это приказ Тил.
— Напомни, чтобы я отлупил тебя как следует.
— Да, дорогой. Но не сегодня — ты устал.
— Идет. — дядя Джок повернулся ко мне. — Так… с чего начнем? С тех луноходов? Этим занимался твой друг Хендрик Шульц. Будь уверен, он докопался до самой сути. Следователь из него просто ichiban[100]. Нет, у тебя не было паранойи, Дикки, забудь об этом. Речь идет о двух соперничающих группировках, Повелителях Времени и Сценаристах… и обе они охотятся за тобой и друг за другом. У тебя очаровательная жизнь, сынок, — ты рожден, чтобы быть повешенным.
— В каком смысле — Повелители Времени и Сценаристы? И почему именно я?
— Сами они могут называть себя иначе. Повелители и Сценаристы занимаются примерно тем же самым, что и Круг… но они смотрят на ситуацию иначе, чем мы. Дикки, ты ведь не думаешь, что во всех вселенных, которых Число зверя или даже больше, только мы в Круге познали истину и пытаемся что-то сделать?
— Ничего об этом не знаю. И не могу сказать ни да, ни нет.
— Полковник, — вмешался доктор Харшоу, — главный недостаток мира как мифа заключается в том, что мы противостоим… часто проигрывая… противникам трех видов. Во-первых, это закоренелые злодеи, такие как Властелин Галактики. Во-вторых, группы вроде нашей, но действующие с другими намерениями, для нас — дурными, для них — возможно, добрыми. В-третьих, это самые могущественные соперники, мифотворцы как таковые — Гомер, Твен, Шекспир, Баум, Свифт и их коллеги по пантеону. Но не те, кого я перечислил. Их тела мертвы, и они живут лишь благодаря бессмертным мифам, которые они создали. Эти мифы не меняются, и, следовательно, не представляют для нас угрозы. Но есть и живые мифотворцы: каждый из них крайне опасен, они небрежно относятся к своим творениям, когда пересматривают сюжеты или стирают персонажей — Харшоу мрачно улыбнулся. — Как жить со знанием этого? Понять, что иного не дано и что это совсем не больно — быть стертым, вычеркнутым из истории.
— Откуда вы знаете, что это не больно?
— Я отказываюсь принимать другую теорию, вот и все! Ну что, продолжим наш отчет?
— Дикки, малыш, ты спрашивал: «Почему именно я?» По этой же причине мы с Джубалом покинули обед в приятной компании и потратили немало сил, отправив множество людей в трудную и опасную разведку на нескольких временных линиях. Это из-за миссии «Адам Селен» и твоей ключевой роли в ней. Насколько мы понимаем, Повелители Времени стремятся похитить Майка, а Сценаристы хотят его уничтожить. Но и те и другие желают твоей смерти: ты угрожаешь их планам.
— Но в то время я даже не слышал о Майке-компьютере!
— Разве это не самый подходящий момент, чтобы убить тебя? Сисси, ты не только очень красива, но и приятна в общении, и это не считая твоих скрытых талантов. Поставь, мы сами себя обслужим.
— Blagueur et gros menteur[101]. Тебе все-таки нужно поспать. Тил просила передать, что не пустит тебя за стол, пока ты не сбреешь эту бороденку.
— Скажи этой нахалке, что я скорее умру с голоду, чем буду у нее под каблуком.
— Да, сэр. Я разделяю ее мнение.
— Успокойся, женщина.
— Поэтому я сама тебя побрею. И подстригу тебе волосы.
— Согласен.
— Сразу же после того, как проснешься.
— Сгинь. Джубал, ты пробовал этот салат-желе? Тил отлично готовит его… хотя все три мои хозяйки — прекрасные поварихи.
— Можешь изложить это в письменном виде?
— Я же сказал, исчезни. Джубал, жизнь с тремя женщинами требует немалой стойкости.
— Знаю. Сам много лет так жил. Стойкости и ангельского характера. А также любви к праздности. Но групповой брак, как в нашем Семействе Лонгов, сочетает преимущества холостой жизни, моногамии и полигамии, без присущих им недостатков.
— Не буду спорить, но останусь со своими тремя грациями, пока они терпят меня. Что ж, посмотрим… Энрико Шульц. Такого персонажа нет.
— То есть? — удивился я. — Он оставил несколько жутких пятен на моей скатерти.
— Значит, его звали иначе. Но ты и сам это знал. Скорее всего, он входит в ту же банду, что и твой дружок Билл… улыбчивый злодей, если злодеи вообще способны улыбаться, и превосходный актер. Мы называем их Ревизионистами. Он затеял все это из-за Адама Селена, а не из-за Уокера Эванса.
— Тогда почему он упомянул Эванса?
— Может, хотел тебя встряхнуть? Дикки, я ничего не знал о генерале Эвансе, пока ты сам о нем не заговорил. Для меня это поражение все еще в будущем — в моем нормальном будущем. Могу понять, каким бременем оно лежит на твоей душе. Будет лежать. Не забывай, я не знал, что тебя списали по инвалидности из Андоррских контрактников-крестоносцев, пока ты сам мне не рассказал. Так или иначе, все «друзья Уокера Эванса» мертвы, кроме тебя и еще одного: он улетел в Пояс астероидов, и теперь его не найти. Таково положение на десятое июля две тысячи сто восемьдесят восьмого года, которое наступит через одиннадцать лет. Разве что ты хочешь поговорить с кем-то из тех, кто жив до этого дня.
— Не вижу необходимости.
— И мы тоже. Теперь о самом Эвансе. Этим занялся Лазарус… слегка изменив мир, отчасти из желания показать, на что мы способны. Попыток пересмотреть исход сражения не предпринималось. Из две тысячи сто семьдесят седьмого сложно было изменить битву, состоявшуюся в две тысячи сто семьдесят восьмом году, не поменяв полностью твою жизнь. Либо тебя убивают в том году, либо ты не теряешь ногу и остаешься на службе — да, теперь я знаю про твою ногу, хотя это еще впереди. В любом случае ты не отправляешься в «Золотое правило», не женишься на Хейзел… и мы с тобой не сидим здесь и не разговариваем об этом. Менять мир опасно, Дикки, и лучше всего делать это в гомеопатических дозах.
Лазарус просил передать тебе две вещи. Он говорит, что ты не должен чувствовать личной вины за то поражение. Это глупо. Как если бы подчиненный Кастера[102] чувствовал вину за Литтл-Бигхорн… хотя Кастер был куда более выдающимся военачальником, чем Эванс. Лазарус знает, что говорит: он прошел путь от рядового до главнокомандующего и за многие века участвовал в семнадцати войнах.
Это первое, что он просил передать. И второе: «Скажи своему племяннику, что люди приходят от этого в ужас, но такое случается. Лишь те, кто заходит туда, где нет уличных фонарей и тротуаров, знают, как такое может произойти». Он говорит, что Уокер Эванс наверняка не обиделся бы на тебя. Дикки, о чем это он?
— Если бы он хотел, то рассказал бы тебе сам.
— Разумно. Как по-твоему, у генерала Эванса хороший вкус?
— Что? — Я уставился на дядю, а затем неохотно ответил: — Ну… я бы не сказал. Жестковатый, довольно жилистый.
— Что ж, теперь, когда мы можем говорить в открытую…
— Да, черт побери!
— …я могу рассказать тебе все остальное. Об изменении мира. Оперативник спрятал под телом генерала несколько сухих пайков. Когда вы подняли его тело, ты нашел их… и этого хватило, никто из «друзей Уокера Эванса» не проголодался настолько, чтобы преодолеть табу. Ничего такого не случилось.
— Тогда почему я об этом помню?
— Точно помнишь?
— Но…
— Ты помнишь, как нашел забытые пайки под телом. И как этому обрадовался!
— Дядя, это безумие.
— Всего лишь изменение мира. Воспоминания будут сохраняться, но постепенно помутнеют и наконец исчезнут. Этого никогда не было, Дикки. Ты прошел адские муки и лишился ноги. Но ты не ел своего командира.
— Джубал, — сказал дядя, обращаясь к доктору, — мы не забыли ничего важного? Дикки, не надейся, что получишь ответы на все свои вопросы — на это никто не может надеяться. Гм… да, насчет тех болезней: у тебя их было только две, остальное — симуляция. Тебя вылечили дня за три, потом поместили в поле управляемых воспоминаний, прирастили тебе новую ногу… и проделали с тобой кое-что еще. Ты ведь чувствуешь себя лучше? Стал живее, энергичнее?
— Ну… в общем, да. Но я чувствую себя так с тех пор, как женился на Хейзел. Бундок здесь ни при чем.
— Вероятно, сработало и то и другое. Ты пробыл там месяц, и все это время доктор Иштар давала тебе омолодитель. Я выяснил, что тебя перевели из клиники по омоложению в больницу за день до твоего пробуждения. Да уж, здорово тебя надули, парень, — дали новую ногу и сделали на тридцать лет моложе. Я бы подал на них в суд.
— Ладно, хватит уже. Что насчет той тепловой бомбы? Тоже симуляция?
— То ли да, то ли нет. Пока не решено — лишь установлен временной отсчет. Все дело в том…
— Ричард, — вмешался Харшоу, — думаю, теперь мы сумеем выполнить миссию «Адам Селен» до того, как станет нужна тепловая бомба. Есть кое-какие планы, и тепловая бомбардировка сейчас подвисла в состоянии кота Шредингера. Исход зависит от результатов миссии «Адам Селен», и наоборот. Посмотрим.