– Нельзя ли развернуться в обратную сторону? – попросила Гвен. – Если увидим Голден Рул, это поможет нам сориентироваться.
– Хорошо. Посмотрим, смогу ли развернуть корабль.
Я взялся за рукоятку прецессии и начал разворачивать космокар на сто восемьдесят градусов. Когда во время разворота мы на какое-то время снова очутились вниз головой, я заметил, что поверхность ощутимо приблизилась.
Наконец корабль остановился – горизонт тянулся справа налево, а небо оказалось «внизу». Немного неудобно, но… нам так хотелось снова увидеть недавно покинутый дом, Голден Рул.
– Ты его видишь?
– Нет, Ричард.
– Он должен быть где-то над горизонтом. Не удивительно, он был весьма далеко, когда мы видели его в последний раз, а последнее торможение подбросило нам свинью. Большую и толстую. Так где мы находимся?
– Когда мы разворачивались, то пролетели над большим кратером… это Аристотель?
– А не Платон?
– Нет, сэр. Платон западнее нас и все еще в тени. Может, то была неизвестная мне кольцевая гора… но тогда гладкая равнина к югу – очень гладкая равнина – это Аристотель.
– Гвен, мне совершенно все равно, как он называется; мне придется попробовать посадить наш фургон на эту гладкую равнину. На очень гладкую равнину. У тебя нет идеи получше?
– Нет, сэр. Мы падаем. Если мы увеличим скорость и перейдем на круговую орбиту на этой высоте, у нас скорее всего не хватит горючего для посадки. Так мне кажется.
Я бросил взгляд на расходомер горючего. Проклятое долгое торможение обошлось мне в немалую долю запаса «дельта v». Выбора уже не осталось.
– Сдается мне, твоя догадка верна – так что будем садиться.
Посмотрим, сумеет ли наш дружок рассчитать орбиту параболического спуска с этой высоты – потому что я намерен полностью погасить скорость и попросту свалиться вниз, едва мы окажемся над ровным местом. Что скажешь?
– Гм, надеюсь, у нас хватит горючего.
– Я тоже. Гвен?
– Да, сэр?
– Дорогая девочка, нам было так хорошо вдвоем.
– О, Ричард! Да!
– О, сэр, кажется, я больше не могу… – послышался сдавленный голос Билла.
Я в этот момент разворачивал корабль для торможения.
– Заткнись, Билл, нам не до тебя!
Альтиметр показывал восемьдесят с чем-то. Интересно, сколько времени уйдет на свободное падение с восьмидесяти километров при одной шестой «g»?
Включить, что ли, компьютер да спросить? Или прикинуть в уме? Вдруг этот псих снова врубит двигатель, едва я его включу?
Лучше не рисковать. Не подойдет ли метод линейной аппроксимации? Так, посмотрим… Расстояние равняется ускорению, деленному пополам и умноженному на время в квадрате, все в сантиметрах и секундах. А восемьдесят километров равны восьмидесяти тысячам, нет, восьмистам… Нет, восьми миллионам сантиметров. Правильно или нет?
Одна шестая «g»… Нет, половина от ста шестидесяти двух. Меняем местами, берем квадратный корень…
Сто секунд?
– Гвен, долго мы будем падать?
– Примерно семнадцать минут. Приблизительно – я округляла, когда считала в уме.
Я быстренько заглянул себе под череп, понял, что не учел вектор движения вперед – ведь какая-то горизонтальная скорость у нас осталась, и что моя «аппроксимация» ни в какие ворота не лезет.
– Достаточно близко. Поглядывай на допплер: сейчас погашу немного орбитальной скорости. Только проследи, чтобы я не свел ее к нулю – вдруг нам придется маневрировать перед касанием.
– Есть, шкипер!
Я включил компьютер: двигатель мгновенно взревел. Я дал ему поработать пять секунд, затем обесточил компьютер. Двигатель всхлипнул и затих.
– Знаешь, – печально заметил я, – это чертовски неудобный способ давить на газ. Как наши дела, Гвен?
– Ползем с черепашьей скоростью. Нельзя ли развернуться и взглянуть, куда нас несет?
– Само собой.
– Сенатор…
– Билл, заткнись! – Я развернул космокар на сто восемьдесят градусов. – Ну как, есть впереди симпатичная ровная лужайка?
– На вид-то она ровная, Ричард, но до нее пока что семьдесят километров. Может, стоит опуститься впритирку и лишь тогда окончательно погасить орбитальную скорость? Ты сможешь увидеть скалы и увернуться.
– Разумно. До какой высоты?
– Километр подойдет?
– По-моему, достаточно близко, чтобы расслышать шелест крыльев Ангела Смерти. И сколько времени у нас останется? В смысле, на падение с километровой высоты?
– Так… квадратный корень из тысячи двухсот… Около тридцати пяти секунд.
– Годится. Продолжай наблюдать за высотой и местностью. Когда спустимся до двух километров, начну понемногу гасить орбитальную скорость.
После этого у меня должно остаться время для разворота на девяносто градусов – кормой вниз. Гвен, и зачем только мы вылезали из постельки…
– Я тщетно пыталась вам это втолковать, сэр. Но я в тебя верю.
– Чего стоит вера, не подкрепленная делом? Эх, оказаться бы сейчас в Падуке… Время?
– Около шести минут.
– Сенатор…
– Билл, заткнись. Не сбросить ли половину оставшейся скорости?
– Импульс на три секунды?
Я дал трехсекундный импульс, пользуясь все тем же дурацким способом для запуска и остановки двигателя.
– Две минуты, сэр.
– Следи за допплером. И дашь знать.
Я запустил двигатель.
– Хватит!
Я тут же его выключил и начал разворачивать космокар – кормой вниз, «ветровым стеклом» вверх.
– Показания?
– По-моему, будь внизу океан, мы бы уже утонули. Но шутки в сторону: посмотри на указатель топлива.
Я взглянул и помрачнел.
– Ладно, не буду тормозить, пока не спустимся совсем низко.
«Вольво» опускался кабиной вверх, и мы видели впереди только небо. В левый иллюминатор можно было увидеть поверхность Луны под углом примерно сорок пять градусов. В правом, если взглянуть мимо Гвен, она тоже виднелась – далекая, под дурацким углом, и потому бесполезная.
– Гвен, какова длина этого попрыгунчика?
– Никогда не видела их целиком, только в ангаре. А это имеет значение?
– Еще какое, черт побери, – когда я прикидываю расстояние до поверхности, поглядывая через плечо.
– А-а. Я думала, ты спрашиваешь точную цифру. Считай, метров тридцать. Одна минута, сэр.
Я уже собрался дать короткий тормозной импульс, но меня опередил Билл. Оказывается, бедняга весь полет мучился от морской болезни, но в тот момент я предпочел бы увидеть его не за спиной, а в гробу. Его обед, пролетев над нашими головами, врезался в передний иллюминатор и равномерно его покрыл.
– Билл! – заорал я. – Прекрати безобразие!
(Не стоит и упоминать, что требование мое оказалось чрезмерным.) Билл выдал лучшее, на что был способен. Повернув голову, он накрыл вторым залпом левый иллюминатор, предоставив мне управлять вслепую.
И я попробовал. Не отрывая глаз от радарного альтиметра, я коротко тормознул, – и остался без альтиметра. Уверен, когда-нибудь проблема точного измерения расстояния на близких дистанциях – измерительным лучом, проходящим сквозь выхлоп двигателя, и поправкой на высоту «травки» на поверхности – будет решена. Я просто родился слишком рано, вот и все.
– Гвен, я ничего не вижу!
– Зато я вижу, сэр.
Она ответила невозмутимо, спокойно и ровно – как и подобает настоящей подруге капитана Полночь. Повернув голову направо, она вглядывалась в поверхность Луны, держа палец на сетевом выключателе компьютера – нашей аварийной «педали газа».
– Пятнадцать секунд, сэр… десять… пять…
Она перебросила выключатель.
Двигатель выплюнул короткую вспышку, я ощутил нежный толчок, и мы снова обрели вес.
Гвен повернула ко мне голову и улыбнулась:
– Второй пилот докладывает…
И тут же ее улыбка сменилась испугом – наш кар принялся вращаться.
Вы когда-нибудь играли в детстве волчком? Тогда знаете, как он себя ведет, замедляя вращение – его ручка начинает описывать все более широкие и низкие окружности, все ниже и ниже, а потом волчок валится на бок и замирает. Именно это и проделал наш паршивый «вольво».
Кончилось все тем, что он улегся во всю длину и перевернулся. А мы – пристегнутые и без единой царапины – повисли в креслах вниз головой.
– …посадка совершена, сэр, – закончила Гвен.
– Благодарю вас, второй пилот.
Глава 10
Овцам не имеет смысла голосовать за вегетарианство, если волки остаются на противоположных позициях.
Каждую минуту кто-то рождается.
Я добавил:
– Прекрасно выполненная посадка, Гвен. «Пан-Америкэн» никогда бы не сумела посадить корабль мягче!
Гвен оттянула полы своего кимоно и потупилась.
– Вовсе не такая уж прекрасная. У нас просто кончилось горючее.
– Не скромничай. Меня особенно восхитил последний маленький гавот, которым наш кар отметил соприкосновение с поверхностью. Вполне подходяще, учитывая, что у нас здесь нет трапа для спуска на поле.
– Ричард, почему же так получилось?
– Затрудняюсь ответить. Возможно, удружил гироскоп – заклинило при посадке. Нет данных, значит, нет и мнения. Дорогая, а ты очень соблазнительно выглядишь с задранным подолом. Тристам Шенди[17] был прав: женщина показывает свое самое лучшее, задирая юбку на голову.
– Сомневаюсь, что Тристам Шенди такое произносил!
– Ну, тогда ему следовало это сказать. А у тебя прелестные ножки, моя дорогая!
– Благодарю. Надеюсь, что это правда. А не мог бы ты любезно помочь мне избавиться от этого вороха тряпья? Мое кимоно запуталось в ремнях, и я не могу их отстегнуть.
– Не возражаешь, если я тебя сперва сфотографирую?
Гвен произнесла нечто, не вполне подходящее леди, что явилось наилучшим способом изменить ход моих мыслей. Отстегнув ремни, я быстро и чувствительно «приземлился» лицом на пол, бывший прежде потолком, перевернулся и начал освобождать Гвен. Пряжка ее ремня оказалась настоящей проблемой: сама она никак не смогла бы с ней совладать. Я наконец отстегнул ремни и, не дав ей упасть, поставил на ноги, завершив свои действия нежным поцелуем.