— Вы их не найдете, — сказал я. — Это не в самом Ашдоде, а в окрестностях, как доехать, мы не знаем.
— Не нравится мне это все, — покачала головой Мамиконовна. — Георгий Николаевич, я вас очень прошу, вы на Зурика не сердитесь, пожалуйста, — попросила она на прощание. — Он мальчик отзывчивый! Всем всегда помогает!
— Не буду, Нина Мамиконовна.
Мы дали таксисту деньги и отправили Мамиконовну в гостиницу. А сами поспешили на площадку.
— Георгий Николаевич, не успел сказать, сегодня вечером мы идем на свадьбу. Морис пригласил. Он там поет.
— Не идем, Зураб. Вечером снимаем.
— Как?! Гамлет же телеграмму прислал, что не прилетит. (Гамлета играл американский актер.) Я Морису позвонил, сказал, что мы свободны. Подумал, наконец-то французы грузинскую свадьбу увидят!
— Если бы ты не исчезал, ты бы знал, что Саша Кляйн назначил на сегодня освоение ресторана.
— Надо срочно Морису звонить, предупредить.
Между прочим. Морис Джанашвили — знаменитый эстрадный певец. И было время, когда я предлагал его на роль Мераба. Константин не согласился.
Быстро перешли на другую сторону улицы к телефону-автомату. Свободной рукой Зураб опустил монетку.
— Георгий Николаевич, руку поднимите, — Зураб быстро набрал номер. — Мориса позовите, пожалуйста. Жду.
К нам подошел патлатый малый в мятых шортах и спросил меня по-английски:
— Вы русский кинорежиссер?
— Да.
— А это зачем? — он показал на браслеты. — Любовь?
— Нет, субординация.
— Не понял.
— Приказ Михаила Горбачева. Каждого выдающегося переводчика приковывать к шефу наручниками, — сказал Зураб.
— Зачем?
— Для интенсификации… Алло, Морис! — закричал Зураб в трубку. — Мы не придем. Кляйн, оказывается, съемку назначил! Извини, не могу говорить! — Зураб повесил трубку. — Все!
Мы быстро пошли. Малый увязался за нами.
— Извините, господа, а как этот приказ можно соотнести с вашей перестройкой и демократизацией? — спросил он.
— Никак. Извините, нам некогда, — сказал я. Малый отстал, а мы быстро, почти бегом вернулись на площадку.
— Хорошие у тебя «пять минут», Зураб, — упрекнул Саша Кляйн.
— Все готово, — сказал Юсов. — Можно снимать. Я взял мегафон:
— Приготовились к репетиции!..
— Мистер Зураб, — загремело из динамика по-английски, — подойдите к тонвагену, Париж на связи!
«Тьфу, черт!» Пошли к тонвагену. Зураб взял трубку. Звонил Константин из Парижа.
— Сейчас спрошу. Георгий Николаевич, он просит встретить в аэропорту его подругу.
— Дай трубку. Константин, это Гия. Может быть, кто-то другой встретит твою подругу?
— Гия, я прошу. Это Анжела. Застенчивое, робкое существо, а Зураба она знает.
— Ладно, встретит.
— Гия, еще раз дай Зураба, пожалуйста.
— Не дам, некогда!
— Очень прошу.
— На, только коротко, — я передал трубку Зурабу.
— Да?…Когда, завтра? Хорошо, — сказал Зураб.
— Что он хочет?
— Да так, мелочи…
Когда вышли, возле тонвагена нас ждали Катя Шишлина, Ира Фандера и сурового вида высокий араб в платке.
— Георгий Николаевич, извините, у нас к Зурабу вопрос, можно? — обратилась ко мне Катя.
— Нельзя. У нас сейчас съемка. Вернулись на площадку. Я взял мегафон.
— Полная тишина на площадке! Генеральная репетиция. Начали!
«Джейн, хватит за мной ходить…» — начал свой текст Жерар.
К Саше Кляйну подбежала израильская ассистентка Эсфирь и что-то зашептала ему на ухо.
— Ну, это уже совсем! — подумал я. И объявил в мегафон:
— Стоп! Жерар, замолчи! Мешаешь госпоже Эсфирь на ушко господину Кляйну шептать! Все, Эсфирь, мы создали все условия, не отвлекайся, продолжай!..
— Георгий Николаевич, ЧП! — взволнованно сообщил Саша Кляйн. — Только что по радио передали, что советский режиссер Данелия по личному приказу Горбачева ходит по Тель-Авиву прикованный полицейскими наручниками к агенту КГБ!
— Доигрались, — сказал Юсов.
— А еще сказали, — продолжила Эсфирь — что господин Данелия заявил, что в стране при Горби стало хуже, чем при Сталине.
Пауза.
— Это арабы! — сказал механик Алик.
— Что арабы?
— Арабы эту передачу организовали, чтобы вашу картину прихлопнуть! Давно об этом мечтают.
— Алик, это не арабы. Это я глупо пошутил, — сознался Зураб.
— Ты? Зачем?
— А кто знал, что этот кретин корреспондент?
— Эсфирь, какое радио это передавало? — спросил Саша Кляйн.
— Местное, — сказала Эсфирь.
— Тогда не так страшно. Георгий Николаевич, это радио никто не слушает, — сказал он.
— Кто надо слушает, — сказал Юсов. Пауза.
— Мисс Катя, извините, — по-английски сказал суровый араб, — я больше ждать не могу, у меня дела.
— Георгий Николаевич, понимаю, что не вовремя, но Максуд-Баба уйдет. Зураб, вот, — Катя показала Зурабу предмет в серебряной оправе, — талисман, зуб верблюда. От злых духов защищает.
— Сколько? — спросил по-английски Зураб.
— Двести шекелей, — мрачно ответил Максуд-Баба.
— Дорого, — сказал Зураб.
— Мужскую силу дает. Жены и не жены всегда довольны!
— Ну как, Зураб, берем? — спросила Катя.
— Георгий Николаевич, а как вы думаете? — обратился ко мне Зураб.
— Зураб, с того момента, как мы приковались, прошел всего час. За это время мы занимались каплями Вотчала, менялой из Кутаиси, французами для свадьбы, подругой Александрова и организовали эту идиотскую передачу на радио! А теперь остановили съемку и решаем, брать зуб для импотентов или не брать!
— Гия, не кипятись! Ребята тебе на день рождения подарок выбирают, — сказал Вадим Юсов.
— Ну, вот… не будет теперь сюрприза, — огорчилась Катя.
— Сто девяносто три шекеля — последняя цена, — сказал Максуд-Баба.
— Сто пятьдесят, — твердо сказал Зураб.
После обеда приехал реквизитор Моня и снял с нас наручники. Потом приехал Шпильман, исполнительный продюсер с израильской стороны, и сказал мне:
— Господин Данелия, я понимаю, очевидно, дома вы привыкли так работать, но Израиль — демократическая страна, у нас все обязаны соблюдать Женевскую конвенцию по правам человека.
— Хорошо. Ладно. Больше не буду.
И Шпильман уехал. Потом на площадку приезжали фотокорреспонденты и разочарованные уезжали, а вечером позвонил Сеня Черток (кинокритик, уехавший в Израиль) и спросил:
— Гия, я знаком с их главным редактором. Хочешь, попытаемся дать опровержение?
— Спасибо, не надо! Еще больше внимания привлечем.
На следующий день на площадку приехал советский дипломат Александр Оня (фамилия и имя условные). Он отвел меня в сторонку и спросил, что за треп про наручники.
— Просто дурака валяли, — ответил я.
— Я так и сообщил, что это фантазии желтой прессы.
Несколько дней мы ждали реакции. Реакции не было, и мы поняли, пронесло! Спасибо Александру.
Между прочим. В то время дипломатических отношений с Израилем не было, но группа израильских дипломатов работала в голландском посольстве в Москве, точно так же на территории финского посольства работали советские дипломаты в Иерусалиме. Отношения у нас с ними были прекрасные, они нам много помогали.
Когда закончился съемочный период, Саша Хайт стал вице-президентом Фонда детского кино Ролана Быкова, а Зураб стал вторым режиссером на этой картине и прекрасно организовал монтажно-тонировочный период.
А через много лет мы с Зурабом снова встретились. Я попросил его быть моим переводчиком, когда был членом жюри фестиваля телевизионных фильмов в Монте-Карло. На этом фестивале кинокритик из Израиля спросил:
— В свое время слышал, что во время съемок в Тель-Авиве вы наручниками приковали к себе переводчика. Господин Качкачишвили тот переводчик?
— Тот…
— Здесь бы ему тоже наручники не помешали. Нам еще повезло, что вы по-английски понимаете.
ИЗРАИЛЬТЯНЕ
За пять дней до конца съемок в Израиле, в шесть утра, во время завтрака в шатре, появился Шпильман и громко объявил, что израильская группа сегодня работает только до обеда. И пока Александров не переведет деньги за услуги, студия «Израиль-фильм» больше с ним не сотрудничает.
— Господин Шпильман, эту радостную весть вы могли бы сообщить после обеда. Мы хотя бы до обеда работали в хорошем настроении! — сказал я.
Шпильман уехал. Из тонвагена позвонил в Париж Константину, разбудил и рассказал об ультиматуме. Константин заявил с трагическим пафосом, что эти евреи выставили ему такие космические надбавки за переработку, что он подаст на Шпильмана в суд.
— А нам как быть? Сегодня с двух до трех мы должны снимать полицейский участок, а в режим — Гамлета у катера. И вообще, нам осталось снять в Израиле еще четыре сцены.
— А нельзя все это снять в России?
— Нельзя. Константин, если мы сегодня не снимем полицейский участок и Гамлета, их не будет в картине.
— Ладно, я постараюсь решить этот вопрос.
Между прочим. Съемки были плотно расписаны по часам и по дням. Если по каким-то причинам не успели снять объект, его уже в фильме не будет.
Когда я вернулся на площадку, ко мне подошел бригадир осветителей и сказал, что израильская группа будет работать сегодня до конца смены и завтра две смены. Бесплатно. А больше они по закону не могут. Так что полицейский участок и Гамлета у катера в тот день мы сняли. Спасибо израильской группе.
Между прочим. Деньги Константин взял в кредит у своего друга Джереми Даду. Фильм в Израиле мы досняли.
БОМЖПАКЕТЫДЛЯ ИЗВЕСТНОГО РЕЖИССЕРА
В конце съемок, чтобы закончить все формальности с «Израиль-фильмом», в Тель-Авив прилетел Константин Александров. Вечером он пригласил меня на ужин в ресторан и там со скорбным видом сообщил, что фильм не получился. Я объяснил, что по материалу трудно судить. Надо сначала отобрать дубли (во время съемок в Израиле мы дубли не отбирали, не было времени), смонтировать, озвучить, подложить шумы, музыку, и только тогда будет понятно, получилось кино или нет. Константин вздохнул и сказал, что фильм он уже смонтировал, за исключением двух последних сцен. Видеокассета у него с собой, можн