В кинотеатрах идут американские блокбастеры с убийствами, пытками и насилием, то же самое в видеотеках (их открылась уйма), то же самое по телевидению, то же самое снимают и наши кинематографисты. То же происходит и в жизни. А мне что снимать? Вспомнил повесть Александра Володина «Происшествие, которого никто не заметил». Простая, светлая сказка. Скромная и застенчивая девушка Настя помогла старушке дотащить до квартиры велосипед. Оказалось, что старушка колдунья. Она сказала Насте: «Вижу, ты не совсем еще сволочь. Могу выполнить два твоих желания». И Настя стала красавицей. Но это ее не радовало. Никто ее не узнавал (кроме мамы). Подруги встречали враждебно. Повышенное внимание мужчин смущало. В довершение всего в Настю влюбился муж лучшей подруги. Подруга в отчаянье готова покончить с собой. Настя побежала к колдунье и попросила вернуть все обратно. На следующее утро Настя проснулась прежней Настей.
Позвонил в Ленинград Володину. Саша сказал, что по этой повести уже снимался фильм, но он настолько не получился, что даже не вышел на экран.
— Сюжет не для кино.
— Давай хотя бы попытаемся.
Саша сказал, что от него будет мало толку, и посоветовал пригласить Игоря Можейко (Кира Булычева), мы втроем писали сценарий «Слезы капали».
— С Игорем я встречался. Он, к сожалению, занят.
— Тогда мой совет, пригласи Александра Адабашьяна, не пожалеешь. (Володин и Адабашьян работали вместе на фильме «Пять вечеров» Никиты Михалкова.)
Адабашьян прочитал повесть и сказал:
— Я — за. Только надо обязательно уговорить и Александра Моисеевича.
Уговорили. Володин приехал. Начали работать. Работалось трудно. Это был совсем не мой материал. И если бы не Саша Адабашьян, мы с Володиным вряд ли закончили бы этот сценарий.
ПРИДУМАЛИ
Действие сказки мы перенесли из конца шестидесятых в 91 год. Современность решили показывать гротескно. Но действительность обгоняла нас. И то, что вчера казалось перебором, сегодня становилось реальностью.
Придумали: на улицах и во дворах города крышки от люков украли и сдали на металлолом.
А когда выбирали место съемки и попросили дворника показать, где у них люк, у люка не было крышки.
— А где крышка?
— Унесли. Сейчас все железное несут.
— А где у вас еще люк, нам нужен с крышкой.
— Люк вон, возле столба, но там тоже крышки нет. К тому времени воровали не только крышки от люков, но все, что могли унести, даже железнодорожные рельсы и электрические провода (многие городки и деревни остались без железнодорожного сообщения и без света).
Придумали: в магазине, где работает Настя, ничего, кроме ластиков, нет. А когда выбирали магазин, в котором будем снимать, там и ластиков не было, были только пластмассовые треугольники, скрепки и настольные бюсты вождей.
Придумали: в Москве с электричеством проблемы, свет дают только по четным дням, и когда Настя едет на работу в нечетный день, вагон трамвая по рельсам тащит на буксире БТР (бронетранспортер).
Осенью на Чистых прудах прицепили трамвай к БТРу, посадили Настю у окна, поставили камеру пониже, так, чтобы тротуар не попадал в кадр, дали сигнал, и БТР потащил трамвай. И выяснилось, что прохожие на нас никакого внимания не обращают, никто даже не взглянул. (Мы боялись, что будут останавливаться и глазеть.) А когда трамвай остановили, чтобы вошел наш герой Саша, которого играл Валера Николаев, от трамвайной остановки к нам побежали люди и попытались войти в вагон. Мы их не пускали:
— Товарищи, сюда нельзя, здесь киносъемка! Неужели вы не видите, что этот трамвай не действующий, киношный, его БТР тащит.
— Электричества нет, вот он и тащит. Наконец-то снизошли, о людях подумали!
Придумали: посреди людной улицы военный хор с оркестром поет песню: «Вот возьму и повешусь. И меня закопают…» Прохожие останавливаются. Сочувственно слушают.
В то время начали выводить советские войска из Германии, а куда их деть, никто не знал.
Осенью возле метро «Кропоткинская» у памятника Энгельсу соорудили временную эстраду, поставили военный хор, оркестр. Все в форме, при погонах и орденах. Дирижирует седой генерал. Запевает майор.
Майор: Вот возьму и повешусь.
Хор: Тру-ля, тру-ля, тру-ля-ля-ля-ля.
Майор: И меня закопают.
Хор: Тру-ля, тру-ля, тру-ля-ля-ля-ля.
И вот оркестр гремит, майор заливается, а прохожие идут мимо, даже не оглядываются. Лишь один гражданин приостановился, но не послушать, а прикурить.
— Вас не удивляет, какие песни теперь поют военные? — спросил я.
— А чего тут удивляться? Денег не платят, вот они и плачутся. Это еще что! Говорят, позавчера на Манежной хор Большого театра «Мурку» пел.
Между прочим. Поскольку «Настя» добрая сказка, хотелось, чтобы город выглядел приветливо. Л все строения в то время были потрескавшимися, облупленными, с грязными подтеками. Везде полно мусора. На улицах, особенно в центре, толпы продавцов. Прошла денежная реформа — и люди обнищали. Продавали все: посуду, одежду, книги, картины, украшения. Но, самое горькое, продавали ордена. Ордена, которыми так гордились в той жизни.
Придумали: солдат, у всех на виду, из танка сливает шлангом бензин в «жигуль» элегантной женщины.
Снимали эту сцену на смотровой площадке напротив МГУ. Снимали без света, длиннофокусным объективом, с тротуара, чтобы не останавливать движение (денег на милицию не было). Пока ждали солнца, к нашему «жигулю» начали пристраиваться в хвост другие легковушки, образовалась очередь.
— Прогнать? — спросил второй режиссер Юсуп Даниялов.
— Пусть стоят, — сказал Паша Лебешев. Он снимал этот фильм.
Последний из очереди, хозяин «Москвича», подошел к солдату и потребовал, чтобы больше двух литров в одни руки не наливал и отпускал бензин только машинам с московскими номерами.
— Это почему только с московскими?! — Из «Нивы» вышла плотно сбитая женщина в спортивном костюме. — Упыри столичные! — закричала она. — Всю страну америкосам продали, а теперь к армии присосались, паразиты!
— Алё, гражданочка, ты со словами поаккуратней, а то договоришься!..
— Ты меня не пугай, не те времена! Чирей ваша Москва на жопе страны!
Я понял, что пора вмешаться, и объявил в мегафон:
— Товарищи, бензин продаваться не будет. Это киносъемка!
— Какая еще киносъемка?
— Фильм снимается. Это актеры.
— А что ж вы раньше молчали? — возмутился водитель «Волги», который был в очереди первым.
— Погоди ты! Вы что, этот позор всему миру показывать собираетесь?! — заорал водитель «Москвича». — Не позволю! Только через мой труп!
Тут вышло солнце, и Даниялов взял у меня мегафон и объявил:
— Товарищи водители, быстро по машинам! Снимем этот кадр и всем нальем по два литра 93-го. Бесплатно!
Все, включая хозяина «Москвича», быстро сели по машинам.
ПРЕЗЕНТАЦИЯ
Придумали: некий олигарх, собственник Московского метрополитена, когда узнал, что на подходе двухмиллиардный пассажир, решил по этому поводу устроить на станции метро презентацию. Дамы в вечерних туалетах, мужчины в смокингах, шампанское, оркестр. Вагоны поезда метро на этой станции замедляют ход, но двери не открываются. Для простых смертных станция закрыта. Голодные, унылые лица смотрят на танцующих, пьющих и жующих сограждан и медленно проезжают мимо.
Презентацию снимали на станции метро «Университет». Нижний вестибюль украсили шарами, гирляндами, построили эстраду для оркестра. На каждой колонне написали «миллиард» на всех языках. (Художником на фильме был Леван Лазишвили.) Одели актеров, эпизодников, массовку. Среди них бизнесмены, дамы, депутаты, звезды, бандиты, музыканты, манекенщицы, клоуны, юные барабанщицы. Всего человек триста. Снимать в метро можно только ночью с часа до пяти утра. К открытию метро для пассажиров в 5.30 все должно быть убрано, никаких эстрад, гирлянд и шаров. Смена получается очень короткая, снимали несколько ночей. Съемки напряженные, метраж большой, денег мало, снимать надо быстро.
На третью ночь, когда снимали в нижнем вестибюле эпизод «вручение шубы двухмиллиардной пассажирке», ко мне подошел мой ученик но режиссерским курсам Юлий Гусман (он у нас играл ведущего). Отвел меня в сторонку и взволнованно сообщил, что сейчас возле метро его остановил какой-то тип бандитского вида и велел передать главному, что, если завтра тот не принесет 50 тысяч зеленых, они взорвут весь этот цирк. Они ночью у метро водкой и проститутками торгуют, а мы все машинами заставили.
В комнате дежурной по станции собрались на экстренное совещание директор Сергей Баев, оператор Павел, второй режиссер Юсуп Даниилов, художник Леван Лазишвили и Юлик Гусман. Я сказал:
— Первое. Об этом ультиматуме больше никто не должен знать. Второе, надо выяснить, кто здесь «крыша».
— А чего выяснять, здесь главный Валентин Широкий, — сказал Паша Лебешев.
— Номер его телефона можно узнать?
— Попытаюсь. Утром позвоню.
Пришел домой, спать, конечно, не могу. Ровно в 9.00 позвонил Паша и дал мне телефон Широкого. Позвонил, объяснил, что киношники сегодня нищие, второй месяц без зарплаты сидим. Широкий сказал, что сочувствует, но от него к нам никто не приходил. Скорее всего, это студенты прикалываются. Там МГУ рядом.
— Снимайте спокойно.
— Как спокойно? А если взорвут?
— Не взорвут. Я пришлю пацанов, они решат все проблемы, если что.
Позвонил Баеву, рассказал о разговоре с Широким. Баев не успокоился, когда я приехал на съемку, он мне сообщил, что попросил помощь милиции и сейчас здесь от СОБРа десять человек.
— А где они?
— Не знаю, где-то здесь, они в штатском.
Начали снимать. Триста человек массовки. Среди них замечаю молодых людей спортивного вида. Явно не наши. А кто они? Может быть, это милиция, может быть, люди Широкого, может быть, это те, кто собирается нас взорвать. Дикое напряжение. Жду Должен же кто-то подойти и спросить, принес я деньги или нет. Никто не подходит. Понял, что снимать дальше не могу. Остановил съемку.