– Мы уже говорили об этом!
В ответ Рената выкрикнула, вскочив:
– Я не верю, что он обманул меня, поняла?!
– Господи, малыш…
Это относилось к обеим: к девочке, которая, испугавшись крика, поползла на нее, цепляясь за сорочку, и к сестре, глаза которой внезапно выдали, что подстрелена всерьез, и так больно, так больно…
– И ты еще говоришь мне о литературщине. – Светлана заговорила негромко, чтобы Катя успокоилась. – А сама придумала себе любовь от начала до конца. Ты ведь даже не знаешь, все ли он правильно понимает, когда вы разговариваете. Может, он слышит что-то свое и отвечает совсем не на твои вопросы.
– У него глаза умнющие, – глухо отозвалась Рената, глядя в пол.
Сгорбившись на краешке кровати, с которой Светлана едва не столкнула ее, она так туго наматывала на палец тонкий поясок халата, что верхушка под ногтем была уже пунцовой. Ткни иглой, и кровь брызнет в потолок, не отмоешь потом…
– Я и не говорю, что он дурак. – Светлана удержалась оттого, чтобы напомнить про смышленый собачий взгляд. – Но ведь он болен… Мало ли что ему мерещится! А может, он просто кое-что забыл после аварии. Частичная амнезия, это часто случается, чтоб вы знали…
– Можно забыть своего ребенка? В жизни не поверю! – Рената еще туже затянула узел, будто пыталась задушить собственный палец.
Светлана усмехнулась:
– Ты не забыла бы Женьку. Но этот Глеб же не мать, мужчина. Помнишь, что ты сама говорила о них?
– А ты что говорила?
– Я помню. И нисколько не пытаюсь его очернить! Я только хочу, чтоб ты не принимала на веру все, что слышишь от него. Тем более и не слышишь даже… Игра в глухой телефон. Вполне возможно, и в этом дело.
Резко сдернув с пальца удавку, Рената глянула на побелевшие ложбинки. Если проткнуть иглой здесь, кровь выступит?
– Думаешь, я совсем идиотка? Не сосчитаю до двух? Один раз моргнул – да, два раза – нет.
– Можно ведь и запутаться, малыш. Мы ведь не представляем, в каком он состоянии. Может, у него все как в тумане… Нетрудно и перепутать, сколько раз надо моргать. Что скажешь?
– У нее в памперсе уже литр мочи. – Рената поднялась. – Помочь?
– Да я уже научилась.
– У меня встреча, – сообщила она холодно. – Деловой завтрак, так что ешьте без меня.
– Сегодня же воскресенье, я думала…
«Ничего ты не думала! – Рената не высказала эту мысль, унесла с собой. – Ей кажется, все это так просто и весело, у нее детей сроду не было, она даже не представляет… А я теперь их всех кормить должна!»
Закрыв дверь в свою комнату, она достала сотовый:
– Родя, ты занят?
Он ответил так, что сразу стало ясно: не занят.
– Когда-то ты называла меня Родненьким.
– Когда-то, – согласилась она. – Но ты там не уплывай в воспоминания, у меня к тебе дело.
– Убить кого-то?
– Тьфу, дурак! А что, с этим к тебе тоже можно?
Приостановив игру, Родион спросил:
– Ты где сейчас?
«Будем размягчать до состояния пластилина». – Рената улыбнулась в трубку, знала, что он по голосу угадает это движение губ:
– Сижу в кресле и обмахиваюсь твоим веером. Душновато сегодня.
«Куда я его сунула?»
Родион вежливо поинтересовался:
– Можно приехать и посмотреть?
– Не стоит, – пропела она. – У нас тут сплошной дурдом. Мое дело требует встречи за границей. Нашего дома.
– Лучше бы и впрямь за границей. Прокатиться бы с тобой в Париж…
Рената муркнула:
– В ближайшем будущем. А пока давай в нашем кафе. Я буду через полчаса, сможешь?
Об этом можно было и не спрашивать. Если на свете и существовал человек, который сделал бы ради нее все, так это и был Родион. Когда они расстались, один их общий знакомый в сердцах сказал ей, что Родион чуть не утопился. Уже взял лодку и отправился на Черное озеро, где они вместе рыбачили, но вспомнил о сыне от первого брака…
«Ну не утопился же!» – огрызнулась тогда Рената и вдруг ужаснулась, прислушавшись к той тишине в душе, которую даже не всколыхнули слова о том, что человек готов был расстаться с жизнью, из которой ушла она. Он физически не мог жить без нее, а ей даже не было жаль, и все потому, что Родион стал позволять себе обижаться – почему ей не хочется быть с ним постоянно?
Он втягивал Ренату в свою жизнь чересчур настойчиво, и она уперлась всеми лапами, начала выдираться на свободу, которой ни один человек не стоил. Ни один – так ей казалось тогда. Иначе зачем было уходить от мужа? По сути дела, у него тоже был только один недостаток: неодолимая зависимость в ее постоянном присутствии.
Про себя Рената невесело посмеивалась, что она разносит эту заразу, передает ее от одного любовника другому. Родион тоже не уберегся. У него ломка начиналась, если Рената куда-то отправлялась одна.
К тому же, хотя это как раз противоречило их отношениям, все вокруг твердили, что он – артист, а значит, еще тот ходок: «Тебе это надо?» Рената прикинула: скорее нет, чем да. Без Родиона жизнь не кончится, это всегда было ей известно, в ней еще полно народа…
И ничего действительно не кончилось, даже для него, так ведь и не утопился.
Глава 15
«Здесь все пропитано грустью, – показалось ей. – Зря я позвала его в это место, он только и ждет, как бы пуститься в воспоминания. «Кафе грусти», как у Криса Ри[6]. Кажется, ему тоже нравилась эта песня. Или я путаю? Господи, я почти ничего не помню о нем…»
Седой саксофонист в джинсах, которые выглядели так, будто он надел их еще в шестидесятые, отвлек ее, пытаясь утянуть новой мелодией, но Рената всегда была равнодушна к джазу. Ну что это – никакой определенной мелодии, ни за что не напоешь про себя!
А Родион любил джаз, потому и привел ее сюда, надеясь тронуть, – она сразу же догадалась. Сегодня она больше была склонна растрогаться, наверное, просто годы прошли, душа пообмякла, а тогда… Кровь взбурлила, это она помнила. А что еще?
Машинально кивая под гундосые звуки саксофона, Рената разглядывала музыканта, даже улавливала запах вчерашнего перегара, дешевой закуски, одеколона кустарного разлива и все отчетливее видела в нем молоденького джазиста, может быть, хиппи, но полного не беспредметной любви, а вполне осознанных амбиций и дрожащего от предвкушения: вот-вот я стану «королем», вот-вот мой саксофон покроет золотая пыль славы, вот-вот… Ничего не случилось. В той действительности, где жила она, королями не становились.
Родион, насколько она знала, даже на сцене не примерял короны. Потому Рената специально примчалась пораньше, чтобы увидеть, как он войдет, и оценить: по нему ли та роль, которую отвела ему? Необходимо было увидеть его тем взглядом, какой она уже много лет на него не обращала. Прислушаться: отозвалось ли в душе или так и проскользнул на уровне глаз? Тогда ничего не выйдет, лучше и не пробовать.
Рената мяла в пальцах сигарету, но не закуривала, сама не понимая, что ее останавливает. В этом кафе все было разрешено, она это помнила. Здесь они с Родионом впервые поцеловались. Так давно, что это вспоминалось с сомнением: неужто были такими нахальными? Влюбленными… А он тогда как раз начал проблескивать на сцене, поздновато, но что поделаешь. И кто-то мог узнать, зашептаться за спиной, однако об этом совсем не думалось, коньяк и любовь с шумом поднимали в голове волны, направленные навстречу. Их просто швырнуло друг к другу…
Ей понравилось, что губы у него мягкие, упругие. Целоваться Рената любила, и, если поцелуй мужчины не вызывал в ней упоения, на второе свидание она, как правило, не приходила. Только если этот человек был необходим ей не как любовник. Светлана сердилась на нее за такую меркантильность, но Рената весело огрызалась, не обижаясь за выговоры, все-таки старшая сестра была не совсем современным человеком.
– А ты хотела бы, чтоб твоя дочь так относилась к мужчинам? – спросила Светлана однажды.
Ренату передернуло:
– Не говори о Женьке так! А если уж… Пусть лучше она к ним так, чем они к ней!
– Малыш, но это же закон взаимодействия! Чем аукнется, тем и…
Ей стало весело:
– Это ты мне рассказываешь?!
– Действительно, нашла кому… – пробормотала сестра и вдруг поглядела на нее как-то странно.
– Что? – не выдержала она.
Ссутулившись, Светлана пробормотала, обращаясь к своим коленям:
– Мне так жаль, что ты так и не узнала, что это такое…
– Чего я еще не узнала? – встрепенулась Рената. – О чем это ты?
– О любви, малыш… О чем же еще?
Передвинув по столу вазочку с нелепой сухой веткой, Рената боязливо подумала: «Вот теперь я, кажется, узнала… Смешнее не придумаешь! Чтобы влюбиться, мне нужно было отыскать в этом мире мужика, физически не способного мне ответить. Да он уже и не почувствует ничего… Даже душой. Страшно. Это ведь может застрять во мне, раз своего я не получу…»
Когда появился Родион, она незаметно стрельнула по залу глазами: его не заметили только две девчонки, Женькины ровесницы, это и понятно. Другие женщины подарили Родиону долгие взгляды и подавленные вздохи, Рената улыбнулась, угадав их. Наверно, каждая видела в его глазах то, чем она и сама захлебнулась еще в детстве: глубину, которая не кажется, она есть. По ее меркам, он брал даже слишком глубоко, там уже было темно, оттого и не умел наслаждаться жизнью беспричинно, все копался в себе, откапывая одну только депрессию. А ведь когда-то светился, как юный Моцарт…
«А губы не постарели», – заметила она с удовольствием, от которого тут же отказалась: не для себя же вызвала человека.
Стиснув зубы, чтобы не рассмеяться, Рената подумала: наемный «ловер» ничем не лучше киллера, хоть не тело убивает, но душу, еще неизвестно, что страшнее, и если Родион согласится (а отказать ей он не сможет!), то вся его хваленая глубина махом пересохнет.
Может, она пожалела бы его, не подтолкнула бы к такому, если бы утром не увидела глаза сестры. Глаза человека, познавшего абсолютное счастье. Все Светланино лицо было размягченным, сглаженным и вместе с тем как-то молодо подобравшимся, точно она пережила ночь любви, отнимающей сон, но дарующей силы жить. Едва глянув на нее, Рената поняла: надо торопиться с задуманным еще вечером, пока сестра не сжилась с этим новым для себя состоянием, не поняла сама, что она счастливая женщина.