– Здесь Катюшке больше нравится, – пояснила Светлана, усаживая девочку на ковер, усеянный игрушками.
Тяжело опустившись в кресло – просторное, как раз для сестры! – Рената спросила с недоумением:
– Откуда они взялись?
– Игрушки? Ну, что-то Женька подарила, что-то мы сами купили…
– Кто это – вы?
Теперь недоумение выражал Светланин взгляд:
– Мы с Катёночкой…
– Ну, конечно… Ты так быстро срослась с ней. С чего бы, а? Был бы это хотя бы Петин ребенок…
– От другой? – быстро перебила Светлана. – Я уже думала об этом… Нет, малыш. Вот как раз в том случае я не смогла бы… Полюбить его предательство? Нет.
Усевшись на ковер рядом с девочкой, остервенело колотившей деревянным молоточком по перевернутой кастрюльке, Светлана погладила стоявшие торчком легкие волосы. Ее ладонь мягко охватила голову ребенка, и это движение было столь естественно, будто именно для этого ей и даны были руки.
– Ты вообще не собираешься браться за книгу?
Светлана нахмурилась, что совсем не шло ей:
– Я не об этом хотела поговорить…
– Тогда начинай, а то я, когда вижу тебя с этой девчонкой…
– Рената!
– О! Давненько ты не называла меня по имени… Теперь «малыш» – это она?
У Светланы от смеха задрожал подбородок:
– Ты ревнуешь?
Подавшись вперед, Рената быстро спросила:
– Честно?
– Хотелось бы… – Что-то в ее лице еще дрогнуло, но уже не от смеха.
– Меня бесит присутствие этой… девочки. – Рената снова откинулась и, чтобы не видеть лица сестры, впилась взглядом в потолок.
Светланин голос прозвучал не сразу:
– Чем… Чем она тебя так бесит?
– А ты не понимаешь? Полюбить Петино предательство ты бы не смогла, а я могу полюбить его ложь, а? Что тут непонятного?
– Не сравнивай.
– Почему же нет?
– Господи! Неужели это нужно произносить вслух? Ты ведь и сама понимаешь, что ваша любовь существует лишь в твоем воображении.
– Тебе ли говорить! – Рената выпустила вверх смешок. – Каждый писатель знает, что воображение иногда посильнее реальности.
– Это – да. Но…
– Нет никакого «но», понимаешь? Может, я и придумала эту любовь, но для меня-то она существует!
Испугавшись ее крика, девочка бросила мячик, на который уже сменила молоток, и полезла к Светлане на колени, ища защиты. Та крепко обхватила ее обеими руками, как крыльями.
«Наседка, – подумала Рената с презрением. – А я-то надеялась, что она станет великой…»
– Я как раз и хотела поговорить об этом, – проговорила Светлана, ловя губами Катины волоски. – Что, если попытаться вылечить его?
– Вылечить?
Рената замерла, боясь неосторожным словом навредить призрачной надежде, что внезапно возникла в воздухе. Страшно было даже вдохнуть слишком глубоко и воздуха не хватало…
– Ну да, – продолжила Светлана усталым голосом. – Я тут слышала, что в Америке делают операции таким вот… больным… Может, и ему помогут. Ты бы хоть выяснила, какой там диагноз… Жена его наверняка даже не пробовала искать пути. А может, у нее просто денег нет.
– Денег…
– Это, конечно, стоит больших денег, – пробормотала Светлана. – Но у нас ведь есть…
– Женькины?
«Сказать ей, что Женька уже отказалась от этих денег? – Светлана задумалась об этом не впервые, но сейчас нужно было решить окончательно. – Но у меня она и отобрать может… Пока думает, что деньги у дочери, они в безопасности. На лечение, конечно, я и сама отдам, потому и заговорила. Но если она не собирается всерьез этим заниматься… Пусть пока у меня побудут».
Она опять вернулась к Женькиному будущему:
– Ей ведь не обязательно прорываться в МГУ, можно выбрать вуз и попроще. И бюджетные места еще никто не отменял, чтоб вы знали!
– Она не поступит на бюджет…
– Нужно всего лишь подготовиться получше! Почему мы так уперлись в эти деньги?
Рената потерла виски, едва не содрав кожу:
– Светка, ты в каком веке живешь?
– Да Женька ведь и не пыталась поступать! Ты спроси у нее, может, она и не рвется…
– Да кто ее спрашивает!
– Вот именно. Ты привыкла все за нее решать, вот и…
Вскочив, Рената попыталась пройтись по комнате, но перешагивать через игрушки было неудобно, и она вернулась к своему креслу.
– А что получается, если не я за нее решаю, а? Вспомни! Сама она только и может, что грабануть какую-нибудь дуру, вроде мамочки этой…
– Рената!
– Так ведь правда! И что дальше, а? Появляется этот ребенок. Выясняется, что Глеб мне врет. Родька путается с этой…
Светлана вскинула голову:
– Эй, малыш! А тебя не это, случаем, грызет?
Зыбкая трясина кресла совсем поглотила Ренату, она пискнула из глубины:
– Что именно?
– Да то, что у Родиона роман с…
– Это – не роман! Я же сама натравила его на эту дрянь! Какой там, к черту, роман…
Светлана демонстративно накрыла рукой крошечное, чуть оттопыренное ушко:
– Ты бы чертыхалась поменьше при ребенке…
– Да она же еще ни черта… Ну, извини. Ты такая правильная вдруг стала…
Прижавшись губами к выпуклому Катиному лобику, Светлана снова ссадила ее на ковер, и девочка радостно принялась рушить заранее построенный из кубиков замок. Проследив за ней, Рената сказала с опаской:
– Это какой-то Конан-варвар. Ты не боишься, что она и наш дом так же на кирпичи развалит?
– Не говори глупости. Все дети в таком возрасте охотнее ломают, чем строят.
– Некоторые так на этой стадии и застревают…
– Это уж моя забота, – напряглась Светлана. – Или ты думаешь, я не способна стать хорошей матерью?
Рената пробормотала, опустив глаза:
– Лучше б ты стала хорошей писательницей, честное слово…
– Не заставляй меня напоминать, что это ты совратила меня на детективы.
– Я? Разве только мне нужен был этот дом?
– Если продолжить твою логическую цепочку в обратную сторону, то легко выяснить, что все нынешние неприятности… Кстати, Катю я исключаю, это сплошная радость! Так вот, неприятности – твои! – начались с того, что мы купили этот дом.
Упрямо наклонив голову, Рената буркнула:
– Нам нужен был дом. Или ты собиралась до конца дней оставаться в том гадючнике?
– Мы там выросли…
– Ладно, закрыли эту тему! Дом уже наш, что теперь говорить. И я тебя не заставляла продавать душу дьяволу, сама согласилась. Тоже мне – доктор Фауст…
Светлана опомнилась:
– Стоп! О чем мы говорим? Ты уводишь меня от разговора о Родионе?
– А о нем нечего говорить. – Рената внимательно осмотрела ногти – пора обновить маникюр.
– Ну, раз так… А что ты думаешь по поводу операции для Глеба?
– Ты предлагаешь лишить Женьку будущего, а?
– В конце концов, она могла бы поступить в провинциальный вуз. Это проще.
– И уехать из Москвы?
Усмехнулась Светлана:
– Это еще не конец жизни.
– Сдурела? Не пущу я ее никуда!
– Вокруг Москвы ведь не джунгли.
– Слышать не хочу! Это мой единственный ребенок, между прочим!
Поведя головой в знак того, что это отрицать невозможно, Светлана вкрадчиво предположила:
– Может, ей на пользу пошло бы пожить без нас.
– А ты у нее самой об этом спроси, раз так демократична в воспитании. – Рената кивнула головой в сторону двери, за которой уже слышались быстрые Женькины шаги.
«А ведь она – единственная, кто бегает по этому дому, – мелькнуло внезапное осознание. – Мы со Светланкой уже разучились…»
– Эй, вы где все?
Солнечного цвета дверь отпрянула, впустив Женьку, которая и сама была сгустком лучей июньского утра, хотя за окном вечер уже затягивал небо лиловым.
«Дождь будет, – подумала Рената с опаской. – Может быть, даже гроза…»
– Всем привет, – бросила Женька вскользь и завопила, упав на колени: – Катюха, здорово! Твоя главная любовь пришла!
Издав возглас радостного изумления, Катя торопливо соскользнула с колен Светланы, которая только что попыталась завладеть ею, и, радостно забубнив, быстро поползла навстречу Женьке. Та легко подхватила увесистое тельце девочки и, отчаянно топая кроссовками, заплясала какое-то подобие гопака.
Ренату кольнуло: «Все любят этого ребенка… Ведь и правда хорошенькая! Чего ж мне-то так тошно ее видеть?» Она мельком взглянула на сестру и тотчас посмотрела снова: «Померещилось?» В последний раз таким Рената видела ее лицо на суде над теми…
Уловив ее взгляд, Светлана быстро повернулась и, улыбнувшись, указала головой:
– Души друг в друге не чают!
Глава 22
Он еще не бывал в этом доме в отсутствие Ренаты и нашел его тишину отталкивающе неживой. То, что вокруг шумно вертелась Женька, гремела тонкими чашками, которые не могут греметь по определению, то и дело в раковину обрушивалась струя воды, монотонно урчал большой холодильник, создавало только иллюзию жизни, будто Родион уже вышел на сцену и пытался вжиться в роль, которая почему-то не давалась. Что трудного в том, чтобы поддержать разговор с девочкой, вбившей себе в голову, что хочет стать актрисой?
– Показывайся сразу везде. «Щука», «Щепка» – всюду надо подать документы, а там уж как сложится… Если хочешь, прослушаю тебя для начала…
«И что я подскажу тебе, милая? Я – второразрядный актер с разорванными в клочки амбициями. Научить тебя произносить: «Кушать подано!»? Бормотать в массовке: «Что говорить, когда нечего говорить?» Этому ты легко и сама научишься, когда встанешь в длиннющую – словно с передачей к Крестам стоим – очередь за славой. Но, может, тебе выпадет удача произнести особую фразу… Такую, чтобы зал затих, впитывая твою интонацию, музыку слогов-слов. В тот момент, милая, ты познаешь такое счастье… Бог мой, какое счастье! А может быть, тебе и не дадут этой фразы…»
– Что? Да, Женечка, две ложки, если можно. Нет, что ты, я слушаю, просто ты застала меня врасплох этими своими намерениями, признаюсь. И Рената ничего такого мне не говорила.
– Мама пока и не знает.
Повернувшись, девушка посмотрела на него в упор, как бы выясняя взглядом: выдаст? Пренебрежет ее доверием за возможность заслужить благодарную улыбку ее матери? В легких, пушистых волосах, как в кроне едва распустившегося дерева, проблескивало солнце, особенно яркое, точно омытое, после вчерашней грозы.