– Ты не считаешь нужным поставить ее в известность, какие у тебя планы?
– Почему вы так говорите со мной? – Женька поставила перед ним чашку, в которой, колыхнувшись янтарем, дохнул паром чай.
Он не совсем понял, чуть наклонил голову, взгляд исподлобья вопросительно-собачий:
– Как я говорю?
И уже вспомнил, что так он смотрел на другую девушку буквально вчера, на сцене, и этот свой взгляд перетащил оттуда, как перетаскивал, иногда и сам того не замечая, многое. Почти все.
Резким движением заправив за ухо рассыпающиеся волосы, Женька проговорила обиженно, тоненько, ему показалось – не просто сыграла, а чуточку пережала, переиграла, изобразив совсем уж гимназистку:
– Каким-то ужасным, казенным тоном. Как будто вы мой надзиратель. Или воспитатель.
– Что, в общем-то, одно и то же…
– Вот-вот! А я хотела поговорить с артистом. С моим любимым артистом…
– С любимым? – произнес Родион протяжно. – Не смеши меня! Теперь все девочки любят Данилу Козловского. Или Костю Хабенского. И вполне заслуженно, признаю!
Продолжая стоять со своей чашкой в руке над ним, давно сидящим за столом, она заметила презрительно:
– Девочки пусть любят. Согласна, что заслуженно… Но я для вас… Что, тоже девочка с улицы?
– Почему же с улицы? – Разговор становился все более комичным, а его почему-то не тянуло рассмеяться. – На улице я тебя и не видел ни разу.
– А хотели бы посмотреть?
То, что ему все время приходилось чуть запрокидывать голову, чтобы смотреть ей в лицо, а не на краешек маечки, из-под которой глубоким глазом проглядывал пупок, заставляло Родиона чувствовать себя карликом, с которым из жалости остановилась побеседовать первая красавица города. Нет, дочь первой красавицы…
Он ногой выдвинул стул:
– Может, сядешь?
Женька опустилась на краешек стула с таким достоинством, что смех наконец прорвался наружу:
– Ты собираешься играть в костюмированных драмах?
– Драма – мама, – неожиданно произнесла она.
Родион слегка напрягся:
– Что это значит?
– У мамы – драма. Вы не в курсе из-за чего?
– У Ренаты… А что с ней случилось?
Разочарованно сморщившись, Женька призналась:
– Это я у вас надеялась выведать. Так вы точно не знаете, в чем дело?
Ему пришлось произнести:
– Я, знаешь ли, не самый близкий ее друг.
– Нет? Но ведь были когда-то. Я помню…
– Когда-то… Может, неприятности на работе?
– Из-за работы она не стала бы часами просиживать вот тут, – Женька указала на стул возле стены, – и таращиться в одну точку. Я вообще не помню, чтоб она раньше сидела на одном месте.
– И давно она так сидит?
Внутри у него все задрожало от подступившего к горлу предчувствия связать депрессию Ренаты с ее отказом выйти за него замуж, но Женька равнодушно отмахнулась:
– Да с неделю. Может, меньше. Но это так напрягает, что день за три идет.
– Почему ж ты до сих пор у нее самой не спросила, что у нее стряслось? Ты же ее дочь, могла бы и…
Женька опять вскочила, будто бы взять нож для масла, но это ее резкое движение заставило Родиона замолчать, и стало ясно, что именно этого она и хотела.
– Я не собираюсь воспитывать тебя, – заметил он, смягчившись. Не стоит ссориться с ребенком, если надеешься рано или поздно жениться на его матери.
– Попробовали бы, – ответила она тоном, в котором трудно было не расслышать угрозы.
Он улыбнулся, заглядевшись, как Женька хмурится, стиснув нож, и узкие ноздри ее раздуваются от гнева. Ребенок, не познавший мужского воспитания. Родион тут же перевернул сказанное: мужчина, не воспитавший ни одного ребенка. Это звучало не менее печально.
– Почему ты так редко проявляешь свою любовь к ней? – Услышанная им печаль тонким эхом прозвучала в голосе.
– Редко? – опешила Женька. Ей-то всегда казалось, что ее обожание матери даже излишне.
– А она тебя очень любит.
«Что он лезет в нашу с мамой жизнь?» – ощетинилась Женька, внезапно забыв, что сама же и обратилась к Родиону за помощью.
– Вам-то откуда знать? Разве мама говорит с вами обо мне?
Пожав плечом (другой рукой он поднял чашку с остывающим чаем), Родион сказал:
– Это ведь во всем, что она делает. Она из кожи вон вылезла, чтобы ты жила в таком доме, а не в той конуре…
– Я знаю!
– Она ведь родила тебя, когда они уже практически развелись с твоим отцом, ты знаешь, наверное… Ей была нужна ты.
– Да знаю я! И я люблю маму… С чего вы взяли, что не люблю? Просто я не собираюсь лезть к ней в душу! Вообще ни к кому.
– Какая же из тебя актриса? – поддел он. – Наше дело как раз залезть своему персонажу в душу и обжиться там, насколько таланта хватит.
Женька возмутилась:
– Так то выдуманный герой! Что вы сравниваете?
– Он же себя не считает выдуманным. На этот счет у Фаулза есть хорошая вещица…
– Не читала.
– И что, гордишься, что ли?
– Не горжусь. Но и стыдиться особо нечего. Все ведь и невозможно прочитать! Я, между прочим, немало читаю.
«О чем мы спорим? – остановил он себя прежде, чем очередная банальность вырвалась наружу. – Ренате плохо, а я тут литературный диспут с ее дочерью устраиваю… Не умеем мы любить, вот что».
– Эти полчаса прошли впустую, – заметил он и опять расслышал печаль в своем голосе. – Ты не узнала от меня того, что хотела. Я узнал о том, о чем знать не хотел.
Стоявшая спиной к окну Женька, с нимбом из светлых волос, прищурилась с совсем не праведным выражением:
– Вам больше нравится, когда из мамы веселье брызжет? Женщина-шампанское. Вам это по вкусу?
Он восхитился:
– Действительно, похоже! А Светлана тогда кто? – и сам ответил: – Терпкое, старое вино… Только не говори ей этого, ладно?
– А я – пиво, – бросила Женька с вызовом. – Простенько и не слишком шибает в голову.
– Многие предпочитают пиво.
Родион произнес фразу, не задумавшись, и только после услышал, как пренебрежительно это прозвучало. А девочку сразу хлестнуло, даже спина выгнулась, как от удара. Он торопливо извинился и понял, что сделал еще хуже. И почувствовал: что бы он сейчас ни сказал и ни сделал, от всего ей будет еще хуже.
– Меня никто не предпочитает, – проговорила Женька отчетливо, чуть ли не по слогам. – Одна Катька, может… Нет, она – точно.
Чтобы увести разговор подальше, Родион поспешил выяснить:
– Кто это – Катька?
Женька головой указала на покрытую соломкой стену, за которой жила Роза:
– Его дочь.
– Чья? – не понял Родион.
– Ну, того мужика… Хозяина этого дома.
– Его дочь?! – У него слегка помутилось в голове: он был уверен, что лишь на днях выяснил правду о существовании этой дочери… Не дочери даже, просто ребенка, без пола и имени… А тут ее, оказывается, уже зовут Катькой, и… Зачем же Рената ему голову морочила? А он – Розе…
– Стоп, – вырвалось у Родиона. – А ты откуда вообще о ней знаешь?
Женька посмотрела на него, как на недоразвитого:
– А кто, по-вашему, живет у нас?
– Вот эта девочка…
– Ну да. А вы не знали, что ли? Я думала, Света вас уже посвятила. Вы же вроде активно общаетесь!
«Я ничего не понимаю! – взвыл он про себя. – Что за игру ведет Рената? И какую роль она мне отвела?»
И вдруг его мысли как будто отдались каким-то жутковатым, негромким эхом, заставившим вздрогнуть и его самого, и Женьку.
– Что это было? – спросила она шепотом.
Повторившийся стон теперь сделался протяжным настолько, что Родиону удалось определить.
– Оттуда. – Он показал на стену пальцем, не решившись коснуться ее.
– Это кто-то стонет, да? – В Женькиных глазах сгустился страх, они сделались темными.
– Похоже на то… Но почему так хорошо слышно?
Приблизив лицо к самой стене, Родион громко позвал, во всем теле ощущая готовность немедленно отскочить назад, если… Что – если, он и представлять не хотел.
– Эй, вы меня тоже слышите?
Стон показался ему настойчивым, будто человек, находившийся по ту сторону стены, призывал его каким-нибудь образом проникнуть к нему. Глянув на вытянувшееся от волнения, побледневшее Женькино личико, Родион сделал то, что незадолго до него (по ее меркам, целая вечность прошла!) сделала Рената: он постучал по стене, что была перед ним, и услышал отзвук пустоты.
Глава 23
Справившись с холодной – до мурашек – волной изумления, она даже залюбовалась тем, как Родион орал на нее. Исходившее от него негодование обдавало жаром, и Рената невольно нежилась в потоке энергии, которой ей так не хватало в последнее время. То, что он не выбирал выражений, ничуть не смущало ее: сейчас ведь даже стихи пишутся матом, что уж там в ссоре церемониться…
Вот только спокойный июньский вечер никак не принимал человеческую ярость. Ренате казалось, что они оба вписаны в этой пейзаж чужой кистью бездаря, покусившегося на шедевр.
– Ты – тварь бессердечная! – сплюнул Родион в очередной раз. – Я что, не заслужил большего, чем добывать информацию о придуманных тобой романчиках?
– Это – не романчик. – Впервые за последние дни ей было так весело, что она даже рассердиться не сумела.
– Это вообще ничто! Господи, ты ослепла, что ли? Парень на последнем издыхании, какая ему, к черту, любовь?! Что ты от него хочешь, интересно знать? Он даже естественные отправления не контролирует, а ты…
Рената холодно заметила:
– Вот об этом ты мог бы и не говорить.
– Почему же? Эти подробности разрушают романтическую идиллию, которую ты сочинила? А принять его со всеми его уколами и памперсами слабо?
Рената провела длинным травяным колоском по голой ноге до колена, потом спустилась вниз, пощекотала пальцы, выглядывающие из прорези босоножек.
– Знаешь, несколько дней назад я приняла бы, – сказала она тоном, расходившимся с легкомысленностью этих движений. – Если б мне отдали его.
– А ты попроси! Не думаю, чтобы Роза очень уж за него держалась. Теперь.
– Как ты по-свойски: Роза…