– Тише, малыш.
– Я стараюсь, – проворчала Рената. – Ты вызывала гаишников? Все зафиксировали? Надо содрать с нее по полной.
– Она уже расплатилась. Коньяком.
– Так это ты с ней? Обалдела совсем!
– Ты уже говорила.
Помолчав, Рената спросила почти шепотом:
– Ну, и как она тебе, а?
– Ты ждешь, чтобы я нарисовала портрет отвратительного чудовища? Она ничего, малыш. Обыкновенная несчастная баба… Он из нее всю душу вытянул и ничего не вложил взамен.
– Он просто не любил эту уродину!
– Когда-то любил… Часами под окнами балетной школы простаивал. Еще и подпрыгивал, чтобы ее увидеть.
– Она – балерина? – Взгляд Ренаты скользнул по ногам, начавшим полнеть в последнее время.
– Бывшая. Знаешь, она предложила мне лечь с ней в постель.
В горле у Ренаты что-то булькнуло, но она сумела удержать смех.
– А я думала, только мужики в балете – голубые…
– Интересно, кто придумал называть геев голубыми?
Рената вдруг оживилась:
– Так вот почему он сбежал от нее!
– Скорее, в обратной последовательности. Настоящей балериной она ведь так и не стала, обычной бабой была все эти годы. Ребенка родить хотела. Не получилось.
У нее знакомо защипало в носу, и подбородок дрогнул, выдавая ее. Легкие Катины волосы скользили по сгибу Светланиной руки, которую она специально подставила так, чтобы незаметно касаться девочки. Своей девочки.
– Давно она спит?
– Да с полчаса.
– А до этого была с Женькой? Не капризничала?
– Нет, что ты, – с бездумной жестокостью отозвалась Рената. – Они так веселились, весь дом ходуном ходил. Значит, она тебе понравилась…
– Кто? А… Я не говорила, что понравилась. Я сказала, что она ничего. Ничего особенного. Сердце у меня не разорвалось от сострадания, но вообще все это жуткое свинство со стороны твоего Глеба. Себя на ее месте даже представлять не хочется… А Катя очень привязалась к ней, правда?
– Так ты и Катьку к ней водила?!
– Еще чего! Я имела в виду, что она привязалась к Женьке.
Рената равнодушно дернула плечом, опять заставив ребенка забеспокоиться:
– Девчонки… Конечно, им веселее вместе.
– Конечно. Куда она поехала?
– В ознакомительную поездку по вузам отправилась. Надо же когда-то начинать.
– Так она останется в Москве? Это уже решено?
– А ты всерьез думала, что я куда-то отпущу своего ребенка? Да ты что? Почему-то она засобиралась, когда я ей сказала, что ночью кто-то разорил тот маленький частный зоопарк… Ну, слышала ведь о нем? И знаешь, что заявила? Что, мол, безо всяких взяток поступит куда захочет. А куда именно – не говорит.
Светлана провела по лицу сложенными лодочкой ладонями – сверху вниз.
– Ладно.
– Что – ладно?
– Ничего, малыш. Ни-че-го.
И резко мотнув головой выпалила:
– Я не говорила тебе, что Глеба, оказывается, можно вылечить? Роза сказала… Возьмешься?
Глава 26
То, что все действительно кончено, Женька поняла этим утром. Проснулась все в том же бесчувствии, в которое впала, как в кому, когда Мишка ушел, и привычно подошла к окну – проверить, не порадует ли хотя бы погода. А на траве написано: «Теперь я могу оставить тебя…»
И тут же, словно в простенькой мелодраме с элементами сказки, налетел ветер и разметал эти слова. Наверное, Мишка насыпал буквы какой-то крупой…
«Но как он рассчитал, что я успею прочитать это до первого порыва ветра? Вот и не верь после такого в чудеса…» – Она не сразу заметила, что щеки стали влажными.
Неужели он следил за ней все эти дни? Иначе что значит это «теперь»? Если бы она не была уверена, что это невозможно, то решила бы, будто Мишка знает и об украденных ею деньгах, которые она отдала Светлане; и обо всех словах презрения и ненависти, произнесенных в свой адрес; и о том, что Женька твердо решила не использовать ни эти, ни любые другие деньги для поступления в театральное… Талант не купишь. Такая банальная истина, а она чуть не забыла ее.
Конечно, Мишка не мог все это выведать о ней. У кого? Она никому не демонстрировала ту мясорубку, в которую сама себя засунула. Наверное, решила Женька, он просто увидел ее с Катькой и решил, что теперь она не сдохнет от одиночества, даже если он действительно уйдет…
У нее вырвалось:
– Да разве я хотела, чтобы он ушел?! Господи, что я наделала!
Сбежав по лестнице, она выскочила из дома, чтобы проверить, не оставил ли Мишка чего-нибудь еще, какой-нибудь зацепочки, где его искать. Но тут же за ней следом затопала по крыльцу Светлана. Порой Женьке казалось, что и для этого дома их слишком много…
– Ты будешь завтракать? – прохрипела она над ухом, хотя видела ведь, что Женька не расположена общаться.
– Позднее, – ответила Женька, не обернувшись.
Но Светлана и не подумала оставить ее в покое:
– Рената уже уехала.
– Как обычно.
– Ты злишься на нее?
– Нет. За что?
– Не существует объяснения тому, почему ребенка так злит то, что он еще не вырос.
– Я?..
– Да, конечно, – произнесла Светлана с той старческой усталостью в голосе, которая обычно бесит молодых. Как будто степень изнурения страданиями измеряется годами!
Но Женька постаралась спросить по возможности спокойно:
– Значит, по-твоему, я все еще ребенок? Ты даже мысли не допускаешь, что я тоже могла кое-что пережить?
– Пережить или придумать, что пережила?
– Что? – Это так ошарашило ее, что она даже злиться перестала.
Темное Светланино лицо сделалось унылым, как у того ослика:
– Как вы похожи с Ренатой, просто поразительно… Даже в любви.
– В каком смысле?!
Она оглянулась на дом:
– Будь добра, не кричи. Катюшка еще спит. Вы обе сочиняете свою любовь…
– Ничего я не сочиняла, – опешила Женька. – Если я не рассказала о нем тебе, это еще не значит…
– Ты с ним гуляла по лугу?
– По какому… Ну, было дело. Так ты нас видела?
Она тяжело покачала головой:
– Я никого не видела. А Рената видела.
– А, так это она…
– Но только тебя.
– Что значит…
– И ты с кем-то разговаривала. Улыбалась кому-то. Помнишь? Кому-то, кого не было рядом. Может быть, нигде не было…
…Ангел – вот кто это был, поняла Женька. Глупо? Наивно? Несовременно? На сто процентов. Но как еще его можно назвать? Кто-то… Возникший ниоткуда, перевернувший ее жизнь, все в ней и исчезнувший с порывом утреннего ветра. Женьке виделось, как за Мишкиной спиной возникли прозрачные крылья… Ему очень пошли бы такие крылья, хотя он казался ей похожим на воина. Но ведь ангелам тоже приходится сражаться…
Если бы он не появился, усомнилась бы она в своем праве на те деньги, которые больше не считала своими. Женька даже подумывала запалить из баксов костер, это было бы веселое зрелище! Но успела вспомнить (Мишка?), сколько людей в той же Москве протягивают руку за грошиком, чтобы просто с голоду не сдохнуть. И решила, что не даст Катьке стать одной из них. Никому, кроме нее, эти деньги не помогут, для всех остальных они излучают радиацию, вблизи от которой можно почернеть изнутри так, что уже ничем не излечишься.
А она сама продолжала лечиться Катькиными ручками, с упоением шлепающими ее по лицу. Она так хохочет при этом, показывая беленькие редкие зубки, что невозможно отказать ей в удовольствии.
«К тому же, – решила Женька, – кому-нибудь уже давно пора было надавать мне по щекам…»
Для чего ей была послана эта встреча? Не случайно же – именно ей. Что она должна донести до людей такого, на что Мишка намекнул? Спасать животных, ломая клетки? Спасать людей?
«Здесь так много несчастных…»
Нужно оглядеться как следует. И ведь далеко ходить не придется…
Когда они обе ушли, Женька осторожно, буквально на цыпочках приблизилась к той черной дыре, что, оказывается, все это время существовала на кухне. На всякий случай постучав, чтобы не застать его врасплох, она заглянула к Глебу, снова ощутив ту ледяную дрожь, что пробежала по спине еще в первый раз. И постаралась не поморщиться от запаха тления.
Оттолкнув ее, в отверстие просочился Огарок, про которого Женька почти забыла за последние дни. Маленькая девочка и прекрасный ангел как-то вытеснили кота из ее жизни. Но он не сдался – напомнил о себе.
Женька посторонилась, пропустив кота, который сразу улегся Глебу на живот, словно тот был его хозяином.
– Знаете, кто я?
Глеб моргнул, и ей почудилось, будто глаза его улыбнулись.
Он знал.
Женька поймала себя на том, что сама улыбается ему, хотя еще недавно истово ненавидела тех, кто обосновался в этом районе куда раньше них. Тех, кому не надо было вкалывать, как проклятым, откладывая каждую копейку и постоянно зашивая единственные колготки, единственный бюстгальтер…
– Я должна вам сказать: кажется, моя мать влюбилась в вас. Она не говорила мне. Я сама догадалась. Это кому угодно может показаться полным бредом, только не мне. – Она подумала о Мишке. Потом добавила: – И не вам.
Его взгляд не отрывался от юного лица, будто Глеб просил продолжать. До конца рассказать последнюю сказку о прекрасной принцессе, полюбившей чудовище. Но эта история отличалась от других тем, что помощь нужна была и красавице тоже…
– Вы как-то общаетесь с ней? Ну, я так и думала! Вы можете кое-что сказать ей? Тогда скажите, что вы ее любите. Не сейчас. А когда почувствуете, что… уходите. Понимаете зачем? Это, наверное, жестоко – так говорить с вами… Об этом говорить… Но не сказать – значит убить и ее тоже. Приходится выбирать, понимаете?
Его веки тяжело опустились и больше не поднялись, хотя у Женьки не замерло сердце от страха, что он умер прямо на ее глазах. Он просто дал понять, что им больше нечего сказать друг другу.
Глава 27
Как он догадался, что умирает? Скорее всего, в тот миг, когда внезапно, совсем забыто ощутил все свое тело. И оно было легким, ловким, летящим, оно парило над провонявшей постелью, которую жена не м