Ада Карповна, шаркая тапками, вышла из темного угла. Потопталась, не решаясь подойти близко. Спросила подозрительно:
— Какая такая еще бабушка?
— Вот, смотрите, Ада Карповна. — Артем вынул из связки рулон, развернул кусок, положил на пол, потянулся за следующим. — Смотрите, что вам больше понравится. Знаете, я сначала хотел с Леночкой обои выбирать, а она сказала — все равно. Знаете, ей почему-то часто все равно в последнее время…
Ада Карповна боком, мелкими шажками подобралась ближе.
— А чегой-то я смотреть буду? — подозрительно спросила она. — Ты чего с моей комнатой делать собрался, а? Это моя квартирка-то, моя! Понял? Не отдам! Один раз отняли, теперь не отдам, понял?!
— Да я ведь не отнимать… — растерялся Артем. — Я ведь прогонять-то вас не хочу… Я ведь…
— Прогонять?! Меня?! — визгливо крикнула старуха.
Артем отпрянул и попятился. Морщинистое лицо Ады Карповны с желтыми злыми глазами оказалось вдруг совсем близко.
— Ну, что ты, Ада, — вдруг сказал мягкий голос над самым ухом. Артем дрогнул и обернулся. Аделаида, улыбаясь, смотрела на него, и в ее золотистых глазах светились печаль и нежность. — Это ведь наш с тобой сосед теперь. Он не злой, правда. Он… почти как Петечка… добрый…
Девушка тронула Артема за локоть, склонилась над разложенными обоями.
— Вот эти красивые. И эти.
— Марко больно, — буркнула старуха, отпихивая Аделаиду в сторону, и, близоруко щурясь, с кряхтением нагнулась над обоями.
— Ну, выбери сама, — предложила девушка.
— Чегой-то? И ты чего здесь? Тебя звали?
— Ну, пусть он новые обои поклеит, Ада. Тебе жалко, что ли?
— Чегой-то? Мне мои нравятся.
Ада Карповна ткнула узловатым пальцем в стену, задумчиво поскребла ее желтым ногтем. Артем растерянно смотрел, как поверх нового слоя штукатурки проступают старые, недавно оборванные и вынесенные на помойку обои — засаленые, облезлые, с истершимся рисунком.
— Нет, не нравятся, — пробурчала старуха. — Старые они уже. Как и я, дура…
— Разве? — удивилась девушка. Потянулась к стене, погладила вспыхнувший под ее тонкими пальцами яркий рисунок с розовыми бутонами.
Сказала мягко:
— Ну… вот пусть он их переклеит. Ведь не жалко, правда?
Ада Карповна хмыкнула.
— Ада, ты думаешь, нам здесь тесно будет? У нас ведь у каждого своя комната, знаешь… А с соседями дружить надо, тем более, если люди хорошие…
— Вона как заговорила. Затворница, — пробурчала старуха. — Ну… пусть себе клеит, чего хочет, в своей комнате…
Отвернулась, сгорбившись, упрятав руки в отвисшие карманы, медленно зашаркала в тот угол, из которого появилась.
— Спасибо, Ада Карповна! — опомнившись, сказал ей в спину Артем. — Аделаида, и вам спасибо… Вы такая… Знаете, мне ваши стихи очень понравились. Правда. Вы мне что-нибудь еще почитать дадите?
Ада Карповна хмыкнула, обернулась. Буркнула:
— Ишь ты!
Аделаида улыбнулась, распрямилась, переспросила неуверенно:
— Правда?
И отпрянула от большого пегого кота, прыгнувшего ей прямо под ноги.
— Ой, Барсик! Подрос как!
— Барся! — обрадовалась Ада Карповна. Подошла, с кряхтеньем нагнулась. — Ишь, холеный! Как в молодости!
Две руки потянулись к коту — молодая, нежная, и старая, морщинистая, с узловатыми, дрожащими пальцами. Столкнулись, дрогнули одновременно.
Девушка и старуха посмотрели друг на друга.
— Знаешь, Аделаида, у тебя, правда, стихи хорошие, — тихо сказала Ада Карповна. Смущенно кашлянула. — Мне они всегда нравились.
— Правда? — обрадовалась Аделаида. — Ты никогда не говорила… Ты не горбись так, Адочка, — она робко погладила дрожащую руку Ады Карповны, переплела свои тонкие пальцы с морщинистыми пальцами старухи. — Ты ведь на самом деле не старая. И не злая. Уж я-то точно знаю…
— Правда? — неуверенно переспросила старуха и попробовала улыбнуться. Губы задрожали от непривычного усилия, лицо, застывшее скорбной маской, тоже дрогнуло, его черты потекли зыбким туманом, искажаясь, растворяясь в воздухе… Через минуту две юные Аделаиды смотрели друг на друга.
Они переглянулись, рассмеялись, крепко взялись за руки и вдруг исчезли. Только воздух еще мерцал некоторое время там, где были их счастливые улыбки и соединенные руки…
— Где они обе? — растерянно спросил Артем. — Куда делись?
— Ох, дурень… — пробормотал кот.
— Ну, опять начинается…
— Ведь столько лет с ними обеими… А все прошляпил… — Кот опустился на пол, зажмурился, закрыл лапой нос. — Ох, старый я дурень…
— Кто прошляпил? Что?
— Да ведь им просто друг с другом надо было помириться, — вздохнул кот. — В глаза посмотреть. Увидеть друг друга. Понял?
— Ну… И куда они делись?
— А куда, по-твоему, призраки деваются, когда их мечта исполнилась? Когда им наконец крылья дают?
В темноте сердито рявкнул голос Барсика Ивановича:
— Ну-ка прекратить это!
— Что? — сонно и недовольно спросил Артем.
— Я тебе объяснял разницу между — хранить воспоминание и сотворять призрака? А?
Артем вздохнул, повернулся на бок, пробормотал:
— Да, что? Я ничего…
— В окно посмотри, — прошипел Барсик Иванович.
Возле окна стояла Лена с распущенными волосами, в синем сарафане, смотрела на цветущие деревья…
— Ты что же это делаешь, дурень, а? — зашептал возмущенно Барсик Иваныч. — Ты зачем при живом человеке призрак сотворяешь?! Хранить воспоминания надо, хранить! Понял? А не сотворять из них незнамо что. И любить надо — не это незнамо что — а живого человека! Понял, дурень? Ох, молодо-зелено…
Дверь открыла Леночка. Заспанная, в коротком халатике и пушистых тапочках.
— Ой, Темка! — Леночка смущенно пригладила растрепанные волосы. — Привет. Ты что так рано? Никита еще спит. И мама.
— Вот и хорошо, — Артем улыбнулся. — Я на сегодня машину заказал. Днем переезжаем.
— Ой, правда? Здорово. А ремонт?
— Ну, самое главное — сделано.
— Ты что на меня так смотришь, Темка? Как будто в первый раз увидел. Или давно не видел…
Леночкина улыбка была нежной и родной. Настороженность, которая делала лицо красивой незнакомой девушки в синем сарафане чуть отстраненным и неживым, как у фарфоровой куклы, давно исчезла. Сейчас Леночкины глаза светились любовью и доверием.
— В первый раз, — ответил Артем. — И очень давно не видел… Ты такая красивая, Ленка…
И он крепко прижал ее к себе — теплую, живую, настоящую…
Артем стряхнул подушки на новом диване, сдвинул детскую кроватку в угол. Отступил на несколько шагов. Внимательно осмотрел комнату.
— Да хорошо уже, — сварливо пробурчал пегий кот, усаживаясь на пороге. — Чем пялиться попусту, перекусить бы чего придумал. Твои-то скоро приедут?
— Сейчас встречать пойду, — улыбнулся Артем.
— Ну ладно. Как говорится, полный дом вам всякого добра… И не поминайте, не призывайте, и не сотворяйте… ну ты знаешь, кого не положено.
Кот поднялся и понуро пошел к двери.
— Э-э… Барсик… Барсик Иваныч!
— Чего? — кот обернулся.
— А ты куда?
— Куда-куда, — проворчал кот. — Аделаида-то моя ушла… Хорошая она хозяйка была, и поговорить, и за ухом почесать с уважением, без фамильярности, и сметаны не жалела… Ну, раз ушла — так теперь и мне пора.
— Оставайся, а? — вдруг, неожиданно для самого себя, предложил Артем. — Кот в доме — это хорошо…
— Вурдалак я… Тьфу, кошолак.
— Да какая разница! — Артем махнул рукой.
— Что, правда, приглашаешь? — оживился кот.
— Точно. Обещаю без фамильярностей. И сметаны не жалеть. Ты только мне Никиту не напугай этими своими… переворачиваниями.
— Да что ж я дурень какой, что ли? Мы, порядочные кошолаки, перед кем попало не переворачиваемся! И потом, знаешь, дети они куда понятливее взрослых… это, как это… Стереотипами не искалечены еще, во! А я ему, знаешь, какие сказки рассказывать буду! А колыбельные мурлыкать! Куда там этой, Арине Родионовне… У ее воспитанника ведь тоже кот говорящий был, слыхал небось, а? Он этого кота потом с благодарностью в стихах воспел!
— Так это, — удивился Артем: — Это ты что ли был?
— Ну-у, — кот смущенно завел к потолку желтые глаза, но в его встопорщенных усах Артему почудилась улыбка…
Денис УгрюмовСолнце на ПСС
Солнце не ошибается. Никогда. Проверено неоднократно. Если она решила, что пора на работу, то сомневаться не приходится. Вот и сегодня, вместо того чтобы преспокойно спать, свернувшись пушистым клубком в ногах Бегемота, она проснулась и пружинисто вскочила, как будто услышала скребущуюся за вагонкой мышь. Но охотиться Солнце вовсе не собиралась. Вместо этого она подошла к подушке и, бесцеремонно оттянув когтистой лапой край одеяла, стала тереться своей рыжей мордой о щеку Бегемота и особенно громко мурлыкать, утыкаясь холодным носом прямо ему в ухо. Кто хочешь проснется. Бегемот, естественно, тоже проснулся, но глаз не открывал и делал вид, что спит. Только не это, подумал он, только не это, я сегодня в отгуле, иди ты к черту со своими пророчествами! Но себе не соврешь. Бегемот знал, что Солнце не ошибается и что вставать все равно придется, отгул — не отгул. Вот пьянь, подумал он, какого лешего надо было вчера оставаться ночевать на ПСС — коньяк, коньяк… Ведь мог же, сунув Солнце за пазуху, спуститься на ночь в долину — я же в отгуле, в конце концов! И спал бы себе как сурок до обеда…
Стоило открыть глаза, как кошка тут же соскочила с кровати и запрыгнула на рюкзак со снарягой, не разобранный после вчерашних спасработ и валявшийся посредине комнатушки Бегемота, загромождая и без того небольшое пространство. Все точно. Перспектива спасти еще одну жизнь стала неотвратимой. Интересно, в который раз подумал Бегемот, она их предчувствует или, наоборот, провоцирует? До выхода на спасработы оставалось приблизительно минут сорок. Бегемот перевернулся на другой бок и ударил кулаком в стену. Никаких реакций из соседней комнаты не последовало, и он ударил сильнее, так, что с потолка посыпалась старая побелка. За стеной застонали пружины матраца, и сонный голос поинтересовался: «Солнце?» — «Да, — ответил Бегемот. — Поднимайся, успеем позавтракать». Послышались стенания, очень похожие на мат, и через несколько минут скрип пружин. Паспарту был разгильдяем во всем, кроме работы — вой сирены из диспетчерской и пророчества Солнца поднимали его из кровати в любом состоянии, сколько бы алкоголя не плескалось в его голове с предыдущего вечера… Услышав, что Паспарту в свою очередь двинул кулаком по стене Хохла, Бегемот вылез из-под старого одеяла, посмотрел сперва на часы, а потом на термометр за окном. Без четверти десять. На улице — плюс три. До сегодняшнего утра температура не поднималась выше минус десяти. Самое время для хорошей лавины. Так, подумал Бегемот, натягивая штаны, может быть, Солнце реагирует на перемену температуры?.. Нет, тогда непонятно, как же она предсказывает падения и травмы альпинистов? Фантастика… Но Солнце не ошибается. Никогда.