Когда, наигравшись в саду, Антон вернулся и решил подкрепиться, поднял салфетку и увидел, что тарелка пуста, он чрезвычайно удивился. Хозяйка удивилась не меньше. Они поначалу даже не поняли, что это мой фокус, стали искать под столом, потом заглядывали почему-то в холодильник — как будто я мог открыть дверцу холодильника! А потом вдвоем уставились на меня:
— Как он это сделал?! — воскликнули оба хором.
Я сидел и смотрел на них, ожидая похвал. Фокус явно удался. Но почему-то они не смеялись, как накануне, когда карты появлялись и исчезали в длинных пальцах человека-вешалки.
Тогда я придумал еще один безотказный фокус: если Галя появлялась не в шортах и носочках, как обычно ходила по дому летом, и не в брючках — как осенью и зимой, а в новеньких посверкивающих искрами колготках, я тут же прятался под стул в прихожей и сидел там, затаясь. Вот она идет мимо — и — р-раз!.. когти выпущены, и прекрасные тонкие сверкающие дорожки стекают по ее ногам. Кожу я никогда не рвал и даже не царапал — только колготки. В ответ тут же неслись вопли и визг, и нередко следовала символическая погоня со шваброй. В общем — веселье. Вскоре я проделывал такое не только с Галей, но и с ее подругами. Те почему-то всегда являлись в наш дом именно в колготках. Однажды я устроил представление сразу с тремя девицами — вот уж было веселье, так веселье. Мы носились по дому как сумасшедшие, заскакивали на кровать и даже обливались водой, водой они пытались облить меня, но попадали почему-то все время друг в друга, а я ускользал. Только я не понял, почему в конце вечера Галя вытащила кошелек и стала совать подругам радужные бумажки. Я уже знал, что это деньги. По-моему, это подруги должны были заплатить за прекрасное представление.
— В следующий раз я приду к тебе в гости в ватных штанах, — пообещала одна из женщин.
Я мысленно расхохотался: вот глупая! Какой интерес хватать когтями за ватные штаны? Только колготки!
— Я требую новые колготки, — промурлыкал я.
Но меня, как всегда, не поняли.
Когда я вырос — забава с коробкой продолжалась. Антон то и дело пытался укрыть меня картонкой, как это делал когда-то с маленьким котенком. Но мне теперь это было как до карниза с гардинами — я гулял по квартире с коробкой на голове и делал вид, что мне эта развлекуха нравится. Когда хозяйка в первый раз увидела меня таким квадратноголовым, она едва не уронила кастрюлю с супом, но все же изрядно ее расплескала. На счастье суп был из холодильника, а не с плиты.
— Рыжик… Ты у нас что… Кот в железной маске?
— Я — кот в картонной коробке, — ответил я.
Но Галя, она, как и Сережа, не понимала того, что я ей говорю.
Да, кстати, она всегда называла меня Рыжиком, а хозяин — Бандитом. Я воспринимал это как имя и фамилию. Есть же у людей имя и фамилия. Так и у меня: позвольте представиться: Бандит, Рыжик Бандит.
Можно, конечно, еще и по имени-отчеству, но я пока не очень об отчестве заботился: пока молод, можно и без отчества. А как на четвертый десяток… то есть на четвертый год пойду, так можно будет солидно отрекомендоваться Рыжик Сергеевич Бандит.
На самом деле жизнь — простая штука. У каждого из нас есть свой дом, и каждый должен иметь кого-то, о чью ногу можно потереться. Но люди (пусть и не все, но многие) почему-то воображают, что кота можно безнаказанно пнуть. В этом их главная ошибка: никому не дается от рождения право на пинок.
Есть такие горе-воспитателя кошечьего племени, что котов, как собак, пытаются дрессировать. Чуть что — за ремень, и наказывать. Только нет таких котов на свете, которых с помощью плетки можно воспитать. Мы не дрессируемся, мы — играем. И единственное, чему обучаемся с блеском, — это дерьмо не раскидывать, а зарывать, кто в наполнитель туалета, а кто в песочек. Эх, если бы все люди вот так же, как мы, коты, — не срали где ни попадя — мир бы не катился потихонечку к катастрофе. Правда, случается, что это песочек на детской площадке. Но это за то, что дети — наши самые страшные враги. Потому что дети, как и коты, — эгоисты, маленькие личности, совершенно не подчинимые. Правда, ребенка согнуть можно, и многим родителям это в конце концов удается. А вот кота — нет.
Как говорил один человек-кот в книге, которую читала Галя: «Вы можете меня сломать, но играть на мне нельзя…» Тот человек, наверное, был из породы кошачьих.
Добавлю от себя: можно играть со мной.
Мой главный враг из кошачьего племени жил через два дома — коротколапый Черныш с длиннющими белыми усами. Он всегда нападал сзади, из-за поленницы или из-под крыльца. Мы катались, сцепившись, по траве, оглашая округу пронзительными воплями, а из клочьев нашей шерсти все окрестные пичуги вили себе гнезда.
Однажды после очередной драки я отлеживался в малиннике. Левый глаз совершенно заплыл, по шерсти текла кровь. Тошнило, как в тот раз, когда я объелся кашей. Хозяйка нашла меня, взяла на руки и принесла домой. Смазала мне морду зеленкой (я позволил) и поставила передо мной миску с любимыми рыбными консервами (я абы какие не ем, только с определенной этикеткой, и хозяйка это знает).
— Бедненький ты мой, тебя же убьют… — сказала она и погладила мне спину. — Как же мы без тебя, Рыжик?
(Голову гладить было нельзя — голова вся, кроме глаз и носа, была в зеленке.)
А потом всхлипнула.
Тогда я, пусть и ненадолго, захотел быть человеком. Я до утра мечтал стать младшим братом Антону. Чтобы меня гладили по голове, жалели, укладывали в кровать и кормили лекарствами. Тогда Галя и Сережа поняли бы наконец то, что я им говорю… А может, и не поняли.
Но утром, выйдя в сад, я вновь захотел сделаться тигром. Тогда я не знал еще, что менять свои мечты опасно. Иначе Небесный кот, перебирающий небесные нити, запутается в ваших нитках и скатает их в клубок, в самый обычный клубок шерсти. И будут каждый день выпадать вам напасти, а радости окажутся так кратковременны, что вы не успеете ими насладиться.
О Небесном коте и нитях судьбы мне рассказал Старик.
Старик приехал в гости к нашей соседке вместе с пожилой парой своих хозяев. Старик-кот был серый, полосатый, мордатый, кастрированный. На его круглой морде навсегда застыло печальное удивление. Первым делом он обошел сад вокруг одноэтажной кургузой дачки, потом перешел грунтовую дорогу и залез на спиленную березу — на тот самый обрубок дерева, на который меня посадили котенком.
Я кинулся со всех лап отстаивать свои права. Одним прыжком очутился у подножия пня и услышал сверху:
— Тише, тише, тише… Я всего лишь исполняю давнее свое желание — залезть на этот высоченный пень и обозреть с него дорогу. У каждого есть заветное желание, и его надо непременно исполнять.
— Это мой пень!
— Друг мой… — отозвался старый кот.
— Я тебе не друг! И я тоже люблю сидеть на этом пне!
— Друг мой, — повторил старый кот. — Ты делаешь это каждый день. И еще будешь делать много-много лет. Это не твое заветное желание. Не так ли? А настоящее заветное желание у тебя есть?
— Ну да… желание есть. Хочу стать тигром, — выпалил я с ходу.
— Солидное желание, — улыбнулся Полосатый. Я никогда не видел, чтобы кот так улыбался, снисходительно, понимающе, лукаво. — Ну что ж… Ты станешь тигром однажды. Когда придет твой тигриный час.
— Хм… — сказал я недоверчиво.
— А пока — не стоит точить когти без надобности, — произнес старик.
— Мам, гляди, коты как будто разговаривают! — засмеялся Антон, сидевший на крыльце с ноутбуком. Он даже от очередной игры оторвался, глядя на нас со Стариком.
— Исполни мое желание… — сказал старый кот. — Оставь на эту ночь в мое распоряжение этот пень. А я исполню твое. Самое заветное.
— Как?
— Мы, коты, когда уходим на кошачьи небеса, перебираем когтями нити судеб. Я твою ниточку непременно найду. Так что верь, будет в твоей жизни момент тигриного всевластья.
Думаете, я поверил ему?
В тот момент — нет. Я лишь фыркнул в ответ: знаем мы, кошачьи всё это сказки!
Но он был стар и почти всю жизнь провел в городской квартире.
Наверное, ему все его пятнадцать лет жизни мечталось просидеть светлую июньскую ночь на спиленном дереве, обозревать окрестности, поглядывать свысока на проезжающие машины и пробегающих собак и чувствовать себя кошачьим царем. Так что я снисходительно фыркнул — мол, я уже взрослый кот, на подобные котячьи сказки меня не купишь — и ушел в малинник.
Когда он уезжал на следующий день в сетчатой переноске-клетке, то улыбался, положив огромную морду на мягкие лапы в белых «тапочках». Глаза его были зажмурены от удовольствия. Но прежде чем исчезнуть за дверью машины, Полосатый открыл свои огромные зеленые глаза и подмигнул мне.
Я не сразу осознал, что я в округе вроде как отвечаю за всё. Поначалу я просто обегал владения и собирал дань в виде кусочков колбасы и рыбы. Наверное, только на третий год я понял, что отвечаю за порядок в квартале. Это соседский кот Савелий стал называть меня квартальным. Савелий был суперпугливым котом — страх навсегда застыл в его круглых светло-зеленых глазах. Он был серым, полосатым, но не темным разбойно-дерзким, а светло-полосатым и пушистым — избыточной пушистости и белого в нем было больше, чем полосатого — белый животик, лапы белые, все четыре, и мордочка тоже почти вся белая. И усишки у него были короткие и какие-то всегда испуганные. Он боялся всего — даже собственных хозяев, что для кота совершенно недопустимо. Если он залезал на дерево, то вниз спуститься уже никак не мог — хозяин тащил лестницу и снимал кота с ветки, а Савелий при этом громко и пронзительно мяучил. А уж к миске моей, всегда стоявшей на крыльце, Савелий подбегал, как к бультерьеру без намордника. Чуть что, он тут же скрывался где угодно, всюду, где можно скрыться, — однажды он залез в щель на веранде и там застрял — Сереже пришлось разбирать часть стены, чтобы выудить оттуда Савелия.