– Ты здорово плаваешь.
Сердце, кажется, пропустило удар. А потом неприятно дернулось где-то в желудке. От хорошего настроения не осталось и следа. Когда уши твои под водой, голоса с поверхности доносятся искаженно. Но все же не настолько, чтобы была возможность ошибиться.
Ксант открыл глаза, перевернулся и сел на колени в позе ученика. Вообще-то он встать собирался, но дно оказалось неожиданно близко.
– И прыгаешь тоже здорово…
Ксант встал, чувствуя себя донельзя глупо. И какого милтонса ей потребовалось цеплять эту желтую майку? Развязной улыбкой прикрыл то ли раздражение, то ли растерянность:
– Да, я такой!
Отряхнулся, передернув всем телом и решительно выходя из воды.
– Пошли наверх, там солнышко.
– А нас тогда сразу же в поселок перевели. Меня даже за вещами не пустили, Вит позже все сам принес. На заставе в сторожевую будку загнали, там и продержали почти полдня, расспрашивали – как, да что, да почему… А потом сразу и отправили. Прямо в поселок…
Забавно все-таки иметь дело с собачкой. Там, внизу, он ведь почти нарывался. Любая уважающая себя юная Леди, услышав подобный нагло-повелительный тон и такую усмешку увидав, моментально бы фыркнула, хвостом вильнула – и только бы ее саму и видели. А этой – хоть бы что. Разулыбалась, следом чуть ли не вприпрыжку побежала, довольная – как же! Позвали! Теперь вот рядом сидит. Болтает, постоянно норовя заглянуть в глаза. Словно ищет взглядом одобрения каждому сказанному слову. Ксант не мог сказать, чтобы ему это нравилось. Но и активной неприязни тоже не было. Так просто – забавно.
И непривычно.
– Наверное, это правильно. Мы ведь действительно виноваты. Очень сильно виноваты… Нет, не в том, что сбежали, это так, глупость детская, за это даже почти и не ругают, так, накажут слегка, и все, сразу же прощают. Все хотя бы раз срываются с поводка, это нормальная болезнь роста, нам вожак-наставник объяснял. Мы провинились гораздо сильнее. И раньше…
Ксант фыркнул, закусив тонкую травинку. Спросил сквозь зубы:
– Испытания, что ли?
– Да. – Теперь она смотрела на собственные исцарапанные коленки и выглядела несчастной. – Мы ведь их провалили.
Ксант фыркнул громче. Сплюнул изжеванную травинку.
– Подумаешь, новость! Их все проваливают.
Она упрямо покачала головой, по-прежнему не отрывая взгляда от коленок. Словно хотела рассмотреть там что-то важное.
– Ты не понимаешь. Мы были последними. Бобби, Пит, Сьюсси, Большой Рекс, Хинки. И – мы с Витом. Пит был из прошлогоднего помета, но проболел тогда. Я была самой младшей и очень мелкой, меня даже сперва хотели на следующий год оставить. Но у меня были хорошие показатели. У нас у всех были просто невероятно хорошие данные. Но у меня – самые лучшие. Лучше даже, чем у Вита, хоть он и куда крупнее был. Нами так гордились, так готовили… Мы должны были пройти Испытания, понимаешь?! Если не мы – то вообще никто! Мы ведь лучшими были… И все-таки мы не смогли. Мы последними были. Мы все виноваты. А я… я была самой последней. Значит, и виновата больше всех.
Ргмвау!
В голосе трагические подвывания, губки поджаты, бровки домиком. Как же они все в этом своем горделивом самоуничижении похожи. Похожи и… забавны.
Ксант фыркнул в третий раз:
– Подумаешь! Ну и я был последним. Так что ж мне из-за этого теперь – топиться, что ли? Глупая ты – этим гордиться надо! Сами Лоранты-Следователи обломали об нас свои драгоценные зубы – и ничего не смогли выжать! Так долго готовились, так были уверены – и обломались. Об меня. Маленького такого и скромненького котеночка – я в том помете вообще один был. Нет, правда же, действительно – есть чем гордиться!
Ну вот, так-то лучше – она наконец-то отвлеклась от своих коленок и смотрела на него во все глаза. Довольно-таки округлившиеся глаза, надо отметить.
– У вас… у вас что – тоже?.. Тоже больше нет Испытаний?
– Ну да.
Он откровенно наслаждался ее реакцией. При этом ни малейших угрызений совести по поводу выдачи собакам ценной информации не испытывал. Вот еще! Эти старые твари из Комитета сами во всем виноваты. Если бы они вовремя признали свою ошибку, он бы не болтался тут и не трепал языком. Да и сучку эту глупую жалко. Мается ведь, дурочка. Так пусть порадуется, доставит начальству лакомую новость. Ксант вон благодаря ей очень даже порадовался два дня назад. Теперь сучкина очередь.
– И д-давно? Когда… когда у вас были последние Испытания?
– Полагаю, тогда же, когда и у вас. – У Ксанта было два дня на раздумья. – Пятнадцать сезонов назад, так?
Она кивнула – несколько раз, словно забыв вовремя остановиться.
– Ужас какой. Мы-то думали… Что у вас все по-прежнему… злились ужасно, но понимали, что сами виноваты… надеялись снова заслужить право… все это время…
– Не переживай! Как видишь, не ты виновата. – Ксант успокаивающе потрепал ее по плечику, стараясь сдержать улыбку. Торопливо поднялся. – Передавай привет братишке. И… знаешь что? Приходите вечером, если захотите поболтать. Тут на закате красиво, я часто бываю…
Дольше тянуть не следовало – сопение и торопливые шаги Вита приближались довольно быстро, и нужно быть окончательно спятившей на своей вине сучкой, чтобы их не слышать. Ветви его любимого какбыдуба нависали над водопадом в обманчивой близости – пара прыжков до ближайшей, не больше, только вот мало кому удается оттолкнуться от воздуха.
Он прыгнул почти без разбега, приоткрыв сквот на треть. Вцепился когтями левой руки в толстую ветку намертво, по инерции крутанул тело, обхватил ногами следующую ветку – ту, что повыше. И успел вовремя втянуть когти – иначе его просто бы сдернуло обратно за руку.
Прежде чем гордо удалиться, он позволил себе пару мгновений полюбоваться ее братишкой-красавчиком во всем его грозно-негодующем великолепии и даже послать им обоим на прощание по воздушному поцелую.
И даже услышать за спиной такое знакомо-подозрительное:
– Чего он опять от тебя хотел?!
– Ты помнишь свое Испытание?
Сегодня она была одна. И поэтому Ксант устроился рядом, подставив спину ярким солнечным лучам и грея пузо о теплый камень. Вчера вечером он отменно развлекся, лежа почти в такой же позе и разглядывая сквозь прищуренные глаза эту славную парочку. Юную сучку, которая опять чувствовала себя несчастной и во всем виноватой. И ее прелестного братика, так умильно хмурившего свои белесые бровки. Он, вероятно, предполагал, что хмурит их очень даже грозно. Такой весь из себя супербдительный и готовый мгновенно встать на защиту глупой сестры. Такой весь из себя…
Щенок.
Старшенький, стало быть. Значит, односезонник с Ксантом. А по личику и не скажешь. Впрочем, это котята взрослеют рано, а собаки в большинстве своем так до старости щенками и остаются. Им всегда нужен поводок – и тот, кто этот поводок держит твердой рукой. Поэтому с ними так часто скучно. Но пока что Ксанту скучно не было. Этот молочнозубый красавчик, так усиленно пытающийся изобразить из себя гордого вожака стаи, его забавлял.
Перепрыгивать на левый берег Ксант вчера не рискнул, лежал на своей любимой ветке и наслаждался, самым вежливым тоном отпуская довольно рискованные шуточки и тем выводя несчастного песика из себя. Довольно долго так наслаждался. Пока не заметил, что неудачливая утопленница плачет. Она старалась делать это как можно незаметнее, глотала слезы и запрокидывала голову, старательно моргая, чтобы они стекали по вискам, теряясь в светлой путанице волос. Но все равно настроение было испорчено. Вот же глупая дура! И что ей втемяшилось? Ксант ушел, не прощаясь.
Да что там, не ушел – сбежал. Даже в полноценный сквот сверзился, так хотелось отхлестать себя по бокам длинным хвостом.
С придушенным мявом вывернулся из мешающей одежды, злобной фурией пронесся по толстым широким веткам, распугивая птичью идиллию. Одна крылатая дура заполошно порхнула прямо из-под лап – прыгнул, но не поймал, да, впрочем, не особо и хотелось, и прыгнул-то так, от злости больше, мол, разлетались тут! Порядочным котам не пройти!
Поорал немного для порядка, подрал кору и таки хлестнул себя хвостом. Полноценного удара по бокам не получилось – все время под хвост попадались какие-то мелкие ветки. И почему-то от этого вдруг стало смешно.
Злость испарилась.
Он вернулся по веткам неторопливой уверенной пробежкой, все еще помякивая и делая хвостом непристойные жесты – но уже больше так, для порядка. Настоящая злость ушла. Надо же, как далеко шарахнуться успел, не на шутку достало, видать. Хорошо, что без майки, из шорт вывернуться несложно, а вот майку бы точно порвал, и хранительница Миурика, ставшая недавно младшей из Старших матерей, ни за что не дала бы новую – одежда драгоценна, ее выдают лишь взрослым, беречь умеющим. Не умеешь беречь – значит, не достоин, ходи голым, как в сквоте. Или сам себе делай кожаную. Как у охотниц. Они утверждают, что гордятся этими грубыми самодельными шмотками. Да только почему-то заядлые охотницы проводят большую часть жизни в сквоте – может, как раз потому, что в сквоте можно бегать голышом? Вряд ли им на самом деле нравится эта грубая и жесткая гадость – Ксант попробовал как-то и полдня не проносил, как стер себе все, что только мог. Нет уж!
Мрявкнув от неприятного воспоминания, Ксант передернулся всей кожей – так, что густая рыжая шерсть прошла волнами от ушей и до самого кончика хвоста, последний раз недовольно мотнувшегося из стороны в сторону. Спрыгнул с дерева, уже на земле вышел из сквота, торопливо натянул брошенные шорты. Огляделся – не видел ли кто?
Хоть в этом повезло – зрителей не наблюдалось. Никто не видел, как он только что самым постыдным образом потерял лицо, ушел в сквот не по собственной воле, свалился, как маленький.
Короче, не очень приятно вчера все кончилось.
А все она, чтоб ей, сучка эта!
И вот – явилась как ни в чем не бывало. Сидит себе, улыбается, болтает ногами над пропастью. Словно вовсе и не она тут вчера рыдала, кусая губы, вся из себя такая разнесчастная. Впрочем, пусть сидит себе. Она забавная. По-своему. Ну, вот кто, например, добров