Мой интерес к изменившемуся за лето телу Кравцовой заметила не только сама Наташа. Об этом мне сообщил прилетевший со стороны спины баскетбольный мяч. Он врезался мне в затылок — я упал на колени. Правой рукой упёрся в паркет; а левой — подхватил очки (в паре сантиметров от пола). Вспомнил, что позабыл их зафиксировать на голове резинкой (обычной, какие сейчас вставляли в трусы). Близоруко сощурился. Маячившая впереди меня фигура Кравцовой превратилась в размытое пятно. Услышал Наташино хихиканье. Обернулся. Сунул наконечники заушников в волосы — царапнул уши. Прижал пальцем носоупоры. Мир снова обрёл понятные черты. Мой взгляд скользнул по катившимся к стене мячам. А в трёх шагах от себя я увидел долговязого Громова.
Василий оскалил зубы, указал на меня пальцем.
— Мастерский бросок! — объявил он.
Громов победно вскинул руки — продемонстрировал одноклассникам (и одноклассницам) волосатые подмышки.
Он посмотрел мне в глаза.
— Да ты вконец охренел, жертва акселерации! — сказал я.
Встал на ноги, вытер о шорты ладони. Заметил, что голоса школьников притихли. Лица одноклассников повернулись в мою сторону. Ударивший меня по голове мяч остановился около деревянной скамейки. Я смотрел, как Громов вальяжной походкой преодолел разделавшие нас метры. Прикинул, что Вася сантиметров на двадцать-двадцать пять выше меня ростом и килограмм на пятнадцать тяжелее (очередной «шкаф»). Громов остановился. Ткнул меня длинным, чуть изогнутым пальцем в грудину. Я вдохнул запах его одеколона (определил: модный сейчас «Олимпийский», ленинградской фабрики «Северное сияние»). Отметил, что мои слова не согнали улыбку с Васиного лица; запрокинул голову, чтобы её увидеть.
— Я тебя предупреждал, четырёхглазый! — сказал Василий.
Говорил он громко — чтобы услышал не только я.
— Не пялься на Наташку! — сказал Громов. — Иначе я все твои четыре глаза тебе же на жопу натяну! Понял?!
В этот раз я обошёлся без расслабляющего удара.
Заломил любезно предоставленный мне палец.
Вася послушно согнулся: приоткрыл в немом крике рот. Я мысленно вместо него произнёс: «Здравствуйте». Подмигнул Наташе Кравцовой, приоткрывшей от удивления рот.
— Смотри, Вася, — сказал я, — чтобы у тебя ничто не треснуло от натуги, натягивальщик малолетний.
— Пусти! — простонал Василий.
Он запрокинул голову, упал передо мной на колени.
Кто-то из девчонок за моей спиной хихикнул.
Я склонился к уху парня и сказал:
— Буду смотреть на кого хочу. И когда захочу. Это не твоё дело. Понял? А сунешься ко мне снова — пожалеешь.
Надавил на заломленный палец.
Василий застонал.
— Я доходчиво тебе всё объяснил? — спросил я.
— Дох… Да! Да! Я всё понял!
— Вот и замечательно.
Мои слова заглушила трель учительского свистка.
— Крылов, Громов, прекращайте эти ваши танцы! — прокричал появившийся на пороге зала физрук.
Я выпустил палец Василия. Поднял руки — показал учителю пустые ладони. Улыбнулся.
— Всё в порядке, Василий Петрович! — сказал я. — Мы с Громовым отрабатывали приёмы самообороны.
Вася поднялся на ноги — снова посмотрел на меня (сверху вниз).
Физрук дунул в свисток и скомандовал:
— Становитесь в строй! Быстро! Быстро!
Я направился к строившимся в шеренгу одноклассникам.
Почувствовал толчок в спину. Оглянулся.
— Встретимся на арене за теплицей, Крылов! — сказал Василий. — Сегодня! После уроков!
Его голос услышали все явившиеся на урок физкультуры ученики десятого «А» класса.
— Как скажешь, Громов, — ответил я.
И добавил:
— Но помни, Вася: ты сам напросился.
Глава 12
На школьной «арене» я в прошлой жизни бился трижды (третий раз — в конце нынешнего сентября). Все три раза — с Васей Громовым. И каждый раз терпел поражение. Хотя проигравшим себя не чувствовал. Тогда я считал: причиной моих неудач были длинные руки моего противника. При схватке «до крови» длина рук виделась мне огромным преимуществом. После каждого поражения я долго ненавидел своё «негодное для драк» тело и мечтал подрасти хотя бы на полтора десятка сантиметров. Убеждал себя, что стань я повыше — Громов бы не выходил из наших схваток на «арене» победителем. Только в институте на занятиях по дзюдо тренер мне объяснил, что длина рук — замечательное преимущество, но «решающее» лишь при встрече «равных» соперников. А на тренировках по рукопашному бою (в первомайском спортивном обществе «Динамо») он наглядно показал мне, что высокий рост — не всегда «хорошо».
Утром я убедился, что моя нынешняя физическая форма далека от совершенства (очень-очень далека). Чувствовал, как побаливали мышцы после пяти десятков приседаний и шестнадцати отжиманий от пола (семнадцатое повторение я себе не засчитал). Порадовала разве что растяжка. На шпагат я не сел (ни на продольный, ни на поперечный). Однако отметил, что моё шестнадцатилетнее тело пусть и хилое, но гибкое — для никогда не занимавшегося «растяжкой» человека. Помнил я и «умения» своего соперника. Все три победы надо мной Громов получил банальными «прямыми» ударами в нос. Схватки получались скоротечными. Поражения в них были обидными. Тогда они виделись мне «случайными» и «несправедливыми». Лишь теперь я признал их закономерными: вспомнил, как всякий раз бездумно лез «напролом», не думая об обороне и… позабыв о Васином преимуществе в длине рук.
На уроке физкультуры мы с Громовым демонстративно избегали стычек друг с другом. Не в последнюю очередь из-за пристального внимания к нашим персонам физрука. Невысокий (примерно моего роста) и широкоплечий физрук — Василий Петрович Лесонен — хитро щурил глаза и поглаживал тонкие усы, посматривая в нашу сторону. По поводу «арены» он не сказал ни слова. Но слышал о нашем поединке — наверняка. Официально драки за теплицей учителя не поощряли. Однако редко являлись разнимать поединщиков. Правильно делали, на мой взгляд. Потому что драки «по правилам» — всяко лучше «стихийных» драк «на эмоциях». Вот и Василий Петрович сегодня своим прищуром намекал: мы решим свои «разногласия» за теплицей — не на его уроке. И даже распределил нас с Василием в одну команду — лишил нас повода для «толкания» около баскетбольного кольца.
В раздевалке Громов всё же отпустил в мой адрес несколько шуток — я пропустил их мимо ушей (как и смех одноклассников). О встрече с Василием за теплицей я ни на физре, ни сразу после неё почти не думал. Не представлял грядущий поединок с шестнадцатилетним школьником чем-то замечательным. Мои мысли вертелись вовсе не вокруг него. Я ухмылялся: вспоминал, во что сегодня вылилась моя затея с «предсказаниями» (мои ухмылки раззадоривали и злили Громова). Натягивал брюки с уже утратившими былую «остроту» стрелками — вспоминал слова Волковой о якобы найденных мной в кабинете директора школы «планах учителей». Покачал головой. Отметил, что предположения Алины выглядели фантастичными. Но всё же не столь невероятными, как «предсказания будущего». Вздохнул и подумал о том, что снова не учёл форс-мажор в виде женской логики.
Вася Громов первым покинул раздевалку — я тут же услышал неискренние слова поддержки от задержавшихся в раздевалке одноклассников. Парни меня заверили, что «Васька» — «слабак». И что у меня есть «неплохие шансы» победить Громова. Парни пообещали, что будут за меня «болеть». Покровительственно похлопали меня по плечу. Я поправил очки. Поблагодарил одноклассников за поддержку. Пожал протянутые руки. Вспомнил, что в «прошлые разы» моим поражениям предшествовали похожие пожимания рук и похлопывания по плечу — тогда они мне не помогли. Как не спасли меня от поражения и крики: «Бей его, Ваня! Ты можешь!» «Я бы его ударил, — оправдывался я после поражений. — Но что я сделаю, если у него руки длиннее?» Пальцем прижал мост оправы к переносице. «Что я с этим сделаю? — мысленно повторил я. — Хороший вопрос. И очень актуальный».
У выхода из школы я столкнулся с Алиной Волковой. Девчонка словно нарочно меня дожидалась: топталась в паре шагов от флагштока, будто изучала надпись «Слава КПСС!». Волкова опустила взгляд, шагнула мне навстречу. Солнечный свет не добавил «яркости» её лицу: веснушки на скулах и переносице моей соседки по парте выглядели будто выгоревшие, слегка «подтёртые». Белел шрам на правой брови, темнела впадинка на подбородке. Глаза девицы прятались в тени, выглядели «привычными» льдинками. Лишь волосы Алины блестели в лучах солнца: в них точно плясали искры или запутались крохотные светлячки. Я остановился — в трёх шагах от Волковой. Отметил, что никогда ещё Алина не заговаривала со мной вне школьных стен — по собственной инициативе. Если не считать вчёрашнюю «вынужденную» фразу: «Крылов? Что тебе здесь нужно?»
— Снова будешь драться с Громовым? — спросила Алина. — Опять из-за Кравцовой?
Она посмотрела мне в глаза — почувствовал в её взгляде насмешку. Я прикусил язык: «проглотил» заготовленную фразу о том, что не заберу котёнка. Озадаченно вскинул брови.
— Почему из-за Кравцовой? — сказал я.
Развёл руками.
Спросил:
— Неужто у двух интеллигентных мужчин не найдётся других поводов, чтобы настучать друг другу по лицу?
Алина хмыкнула.
— Ну, конечно, — произнесла она. — Скажи ещё: вы с Васей не сошлись во мнениях по поводу одного места из блаженного Августина.
Ветер встал на мою защиту: приподнял подол девичьего платья — отвлёк внимание Алины на свои проказы.
Волкова справилась с платьем — прижала его к ноге ладонью.
— Причём здесь блаженный Августин? — спросил я. — Мы с Громовым — комсомольцы! И разговариваем только о планах на ближайшую пятилетку и о решениях партии и советского правительства.
Алина покачала головой.
— Насмешил. Знаю я, о чём вы там разговариваете. И что бьёте друг друга только из-за девчонок.
Я пожал плечами.
— Не только из-за вас. Есть масса других не менее стоящих поводов для драк.
— Например?
— Ну…