Голос Рокотова постепенно выводил гостей концерта из навеянного Алининым пением забытья. Те оживали; вновь осознавали, кто они и где находились. Чтобы уже своей следующей песней Волкова вновь обездвиживала их, овладевала мыслями и фантазией слушателей: будто сказочная сирена, что очаровывала моряков.
— Ты возьми моё сердце на память, — пропела Алина. — Пусть согреет оно твои руки…
Волкова замерла у края сцены. Её взгляд медленно скользил по лицам застывших в креслах слушателей. Мне чудилось, что кресло подо мной вибрировало от звуков Алининого голоса. Я чувствовал, как по моей коже вновь и вновь пробегали мурашки. Но сейчас я не смотрел Алине в глаза — наблюдал за реакцией на её пение собравшейся в зале публики. Вспомнил, что «Ты возьми моё сердце» Рокотов намеренно расположил в списке композиций в финальной части концертной программы.
«Бомбанём напоследок», — сказал Рокот на репетиции. Никто не переспросил у Сергея, что значило его выражение «бомбанём»: мы представляли, какое впечатление производила песня «Ты возьми моё сердце» на людей, что слушали её впервые. Музыканты тогда ухмыльнулись. Улыбнулся и я, когда из динамиков по залу полились звуки знакомой мелодии. Не сомневался, что в тот же момент улыбалась в предвкушении и Белла Корж, которая пряталась сейчас от взоров публики за сценой.
Видел, как Дарья Матвеевна вцепилась руками в подлокотники, не заметила, что на левом лежала рука Слуцкого. Московский фотограф словно не чувствовал, что ногти журналистки впились в его предплечье: он смотрел на сцену. Олег не сводил глаз с лица Волковой — как и почти все собравшиеся сейчас в главном зале ДК зрителей. Я видел, как сидевшие рядом со мной люди, не моргая и едва дыша, следили за губами певицы. Замечал, как они вздрагивали и стискивали зубы, повинуясь заложенным в песню посылам…
— … Я кричу: «Не уходи!» — разрывал сердца слушателей Алинин голос. — Сердце рвётся из груди…
Музыка стихла.
Волкова улыбнулась — вернула Рокотову микрофон и снова повернулась лицом к зрителям.
Я первый встал с места и поблагодарил Алину за пение. Мои аплодисменты в притихшем зале прозвучали пугающе громко, показались одинокими.
Но они сделали своё дело.
Я увидел, как вслед за мной встали на ноги московские гости. Григалава хлопала в ладоши, а вспомнивший о своей работе Слуцкий фотографировал артистов. Я рупором сложил около рта руки и крикнул: «Браво!». Будто произнёс «волшебное» слово. Услышал позади себя восторженный вскрик Кукушкиной и голос моей мамы. Заметил, как впереди, справа и слева от меня зашевелились в зале люди. Они сбрасывали оцепенение, возвращались в реальность. Они один за другим поднимались со своих мест. Шумно выдыхали. Охотно присоединяли свои овации к моим несмолкающим аплодисментам.
На щеках Волковой я вновь увидел ямочки.
Мне почудилось, что в Алининых глазах блеснули слёзы. Но певица не плакала — она нерешительно улыбалась и следила реакцией зрительного зала.
Рокотов шагнул к стойке, поправил микрофон, подал сигнал музыкантам.
И тоже улыбнулся.
Мне показалось: гости сегодняшнего концерта не запомнили, какую музыкальную композицию исполнил ВИА «Солнечные котята» после «Ты возьми моё сердце». Все (и я в том числе) не прислушивались к словам песни Рокота — приходили в себя после Алининого пения. Мне чудилось, что в зале ещё витали отзвуки припева предыдущей песни: «Я кричу: „Не уходи!“ Сердце рвётся из груди…» Голос Рокотова их не заглушал. Именно такую реакцию зрительного зала и предсказал на репетиции Сергей.
— Ёлы-палы, всем будет глубоко по барабану, что мы исполним после «Ты возьми моё сердце», — говорил Рокот. — Слабаем простенький медляк: что-то из старого — пусть слегка успокоятся. Потом взбодрим их «Не забывай». Хороший вариант, я считаю. А Алина напоследок отшлифует их эмоции своим «Небом молодых». И всё: закруглимся. Концерт окончен.
Концовка композиции «Небо молодых» ещё звучала из динамиков, когда на сцену вышла Изабелла Корж. Белла приняла из рук Волковой микрофон, поблагодарила участников ВИА «Солнечные котята» за выступление — гости концерта поддержали её слова овациями. Выразила признательность дирекции Дворца культуры за прекрасно организованное мероприятие. Сказала спасибо зрителям за внимание и поддержку музыкантов. Торжественно объявила об окончании «музыкального вечера».
После концерта я провёл московских гостей по запутанным коридорам Дворца культуры.
Оставил Григалаву и Слуцкого на том самом месте около окон, где перед Новым годом беседовал по душам с Чагой; пообещал, что приведу к ним Алину.
Пошёл в репетиционный зал — застал там привычную сцену: всё ещё наряженные в сценические костюмы музыканты сидели вокруг стола, курили, позвякивали гранёными стаканами. Вдохнул запахи табачного дыма и портвейна. Поздравил артистов с успешным выступлением, поцеловал Алину. Шепнул Волковой о том, что её ждёт журналистка.
— Поговоришь с ней?
Алина кивнула.
— Всё будет хорошо, — сказал я.
Волкова вздохнула.
Я сообщил музыкантам, что на десяток минут украду у них вокалистку. Бурый пожал плечами, Веник обронил незлую шутку, Чага нахмурился, а Рокот подмигнул нам и отсалютовал стаканом. Изабелла поправила складки на Алинином концертном платье и шепотом пожелала нам удачи. Волкова взяла меня под руку — я отвёл её к скучавшим около окон москвичам.
— Здравствуй, Алина, — сказала журналистка. — Помнишь меня?
Волкова тряхнула кудрями.
— Вы брали у меня интервью, — сказала она. — Приходили к нам домой. Когда… была жива мама.
— Сочувствую твоей утрате, Алина, — сказала Григалава.
Она сунула руку в сумку.
— Вот, — сказала она. — Возьми.
Протянула Волковой чёрный конверт из-под фотобумаги — явно не пустой.
— Два года назад мы с Олегом просматривали картотеку нашей редакции, — сообщила она. — И наткнулись на плёнку с того самого интервью. Я попросила Олега — он её распечатал. Я понесла фотографии тебе. Подумала, что они тебе понравятся. Но ты к тому времени уехала из Москвы. Твой новый адрес мне не сообщили.
Алина взяла конверт.
Григалава дёрнула плечами.
— У меня два с половиной года назад тоже умерла мама, — сказала она. — О ней я и вспомнила в первую очередь, когда увидела кадры с того интервью. В газету попал лишь один снимок. А остальные просто пылились. Эти фотографии… я сразу поняла, как они важны для тебя. Я приносила их осенью в гостиницу «Космос». Но…
Журналистка стрельнула в меня взглядом.
— … Мы с тобой тогда разминулись. К сожалению. Потому я и обрадовалась, когда получила это задание от редактора.
Она развела руками.
— Я последняя, кто брал интервью у Алины Солнечной, — сказала Дарья Матвеевна. — И хочу стать первой, кто напишет о тебе после… долгого перерыва. Эта будущая статья — не моя инициатива. Признаюсь: её тема для меня неожиданна. Но я воспользовалась давним знакомством с тобой, чтобы работу доверили именно мне.
Григалава улыбнулась — Слуцкий ослепил нас вспышкой.
С десяток минут Дарья Матвеевна засыпала Алину похвалами. Восхищалась её пением и песнями. Восторгалась Алининой внешностью и нарядом. Твердила, что Волкова стала «похожа на маму». Слуцкий отщёлкал десяток кадров — запечатлел для истории даже меня: в компании прекрасной юной певицы и московской «акулы пера».
Алина пообещала, что ответит на вопросы журналистки завтра утром. Сказала, что сегодня она устала и не настроена на долгую беседу. Григалава не спорила. Хоть и взглянула на меня: насторожено. Мы назначили москвичам встречу на восемь часов в воскресенье. Пообещали, что встретим их в Алининой квартире на пятом этаже.
В чёрный конверт Алина заглянула, когда мы с ней вернулись с концерта. Она уселась в кресло (Барсик тут же запрыгнул к ней на колени и радостно мяукнул). Придвинула к себе чистую пепельницу, прикурила сигарету. Чуть дрожащей рукой Алина вынула из конверта стопку чёрно-белых фотографий — положила её на журнальный столик. На десяток секунд Волкова позабыла о дымившейся в пепельнице сигарете. Я увидел, как по Алининым щекам скользнули слёзы.
Волкова всхлипнула и тихо сказала:
— Мама.
Я взглянул на верхнюю фотографию. Увидел на снимке знакомый диван и ковёр, что висел сейчас в гостиной Алининой бабушки. На диване сидела Дарья Матвеевна Григалава (серьёзная, со стрижкой «гаврош»). По правую руку от неё застыла девочка лет двенадцати со знакомыми мне ямочками на щеках. А справа от девочки улыбалась красивая длинноволосая женщина (на вид тридцатипятилетняя) с точно такими же ямочками на щеках и подбородке, как и у Алины Волковой.
Вспомнил слова журналистки: «Как же Алина похожа на свою маму…»
В воскресенье мы с Алиной проснулись рано (ночью поспали всего ничего). До визита гостей из Москвы немного облагородили внешний вид квартиры на пятом этаже. Я принёс от Алининой бабушки пёстрый шерстяной ковёр, постелил его на полу в гостиной. Притащил три кухонных стула и горшок с фикусом. Алина вынула из картонной коробки чашки и блюдца от чайного сервиза, распаковала набор столовых приборов. Повесили на окно в гостиной бежевые наглаженные Ниной Владимировной шторы. Барсик с удивлением наблюдал за нашей суетой, но под ноги хозяйке не лез — сверкал глазами из-под дивана. Ближе к восьми часам мы проветрили квартиру (впервые с сентября открыли окно). Намыли пепельницу и журнальный столик.
За десяток минут до назначенного москвичам времени я чувствовал себя уставшим, как после двухчасового выступления на субботних «детских танцах». Уселся в кресло и бренчал на гитаре, пока Алина приводила в порядок свою причёску. Ночью мы выкроили время на обсуждение сегодняшнего интервью. Прикинули, о чём Волкова сегодня поведает корреспондентке газеты, а о чём умолчит. Я заметил, что после просмотра фотографий Алина прониклась доверием к московской журналистке, будто не сомневалась: Григалава не напишет о ней ничего дурного. Пояснил Волковой, что у Дарьи Матвеевны такая работа: втираться к людям в доверие. Настоял на том, чтобы Алина не откровенничала с московской гостьей и не сболтнула при журналистке ничего «лишнего».