Судя по всему, первые домашние хвостатые проникли на Русь еще в дохристианское время: в Киевской Руси активно торговали с Византией, варяги – поблизости, да и города Северного Причерноморья, где жили греки и скифы, еще до прихода славян помогли кошачьим расселиться по этим местам.
Рюриковичи, несомненно, знали о том, что их родственники путешествуют вместе с котами. Правда, это было редкое животное, обитавшее только в городах – на сельских территориях пока не нашли кошачьих скелетов. Что неудивительно, ведь именно в городах шла бурная торговля, в том числе зерном, и там же жила элита, которая могла себе позволить маленького хищника.
Дикие кошки населяли территорию Европейской части России – наблюдения за дикими котами в современной Новгородской области относятся к XIX веку [97], но древние славяне не искали легких путей. Так же как европейцы, славяне предпочитали гордых потомков F. lybica, которые и сейчас живут у нас в домах и практически вытеснили популяцию лесных кошек.
Когда на Русь проникают христианская книжная культура и античные памятники, то и представления становятся близки к европейским. Так, кошачье мясо считалось нечистым. Да, упоминания кошек в летописях встречаются в довольно печальных контекстах. Например, в Новгородской первой летописи за 1230 год описывается страшный голод, настолько, что «инии мьртвая мяса и трупие обрѣзающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы» [106]. Что тоже говорит о типичных городских животных, которые не использовались для еды – это кони, собаки и кошки. Это сообщение горько еще и тем, что такое поведение книжники-летописцы считали присущим каким-нибудь диким племенам, а опускаться до такого пришлось новгородцам.
В Лаврентьевской летописи (той самой, где сохранился один из списков Повести временных лет) таким описанием монах награждает язычников, отсылая, что интересно, к сирийскому тексту VII века: «и видѣ ту чл҃вкъı нечстъıӕ. ѿ племене Нелфетова ихже нечстоту видѣвъ ӕдѧху скверну всѧку. комаръı и мухъı. коткъı змиѣ. и мертвець не погрѣбаху. поӕдѧху» [97]. Такую цитату из «Мефодия, папы Римского» сообщает новгородскому посаднику Гюряте Роговичу доверенный человек, которого послали разведать Югру, где тогда обитали «самоядь». Конечно, народы, населявшие Северный Урал, никаких несчастных кошек и змей не поедали, но были язычниками, а потому удостоились от христианского монаха таких жутких образов.
Так что мы точно можем сказать, что кошкам что-то грозило только в случае голода или нападения на город, в остальное же время это было уважаемое животное. До определенного момента – так же, как скандинавские «коллеги», жители средневекового Новгорода оставили следы снятия шкур на кошачьих скелетах [101].
Вы наверняка слышали, что за убийство кошки давался огромный штраф. Вот что нам сообщает памятник XVI века «Митрополичье правосудие»: «Аще кто собаку оубьетъ ли кошку, вины гривна, а собаку в собаки место, а кошка в кошки место» [104]. То есть виновник этого безобразия, согласно документу, должен был возместить крупную сумму и найти замену как кошке, так и собаке. А сколько стоило купить кошку? Тут перед человеком стоял сложный выбор – собака, кошка или вол – все по три гривны в расценках того же столетия [96]. Речь, очевидно, идет о домашней кошке, охраняющей склады: разводили ли «пушных» зверей, останки которых обнаружили в Троицком раскопе – к сожалению, неизвестно.
Археология кошек четко говорит о привязке хвостатых к городам. Например, ученые исследовали 251 кость кошек, найденных в средневековых Новгороде и Твери. Большинство из них меньше, чем современные домашние питомцы – средний вес животных составлял около 4 кг, за исключением нескольких крупных скелетов, так что кошки Римской империи и средневековых монастырей обычно были крупнее славянских. Либо это дикие коты решили поселиться недалеко от человеческих отходных ям, либо это были домашние коты (возможно, даже после кастрации). Один пятикилограммовый гигант жил в Новгороде в X–XI веках, второй – в Торецком поселении XV века (современный Татарстан). Даже по современным меркам это довольно крупный кот.
В Новгороде кошки жили как минимум в ХI – ХIII веках, как говорят находки из Рогатицкого II раскопа, и примерно в то же время – в Твери. Так как объем черепа домашних кошек чуть меньше, чем диких – и эти находки укладываются в тенденцию. Правда, после смерти с ними не церемонились – помимо надрезов для снятия шкур, на некоторых костях видны следы собачьих зубов, поэтому таких захоронений с почестями, как на Древнем Востоке или в той же Скандинавии, конечно, не было.
Представим себе такую кошку из Новгорода, допустим, XI века. Возможно, у нее даже не было клички, или ее звали человеческим именем – практика, до сих пор распространенная в сельских регионах России. Так что это была просто Котъка («ъ» в древнерусском читался как краткий звук, похожий на «о»), живущая на свободном выгуле, скорее всего, полосатая, небольшого размера и, как и все уличные кошки, худощавая. Иногда она могла ночевать дома, но редко, и в основном держалась мусорной ямы и хозяйственных построек, где можно было найти грызунов. Изредка жители дома – обычно это были дети – могли подкармливать Котъку остатками со стола. Дополнительной проблемой для Котъки были собаки, ведь они были в каждом дворе.
Постоянный стресс и недоедание, а также то, что ветеринарией новгородцы не занимались, скорее всего, не позволили бы Котъке дожить до глубокой старости. По исследованию 2018 года, 71 % кошек из Новгорода и Твери умерли в довольно молодом возрасте и в среднем жили меньше, чем дворовые собаки [97]. Так что, с одной стороны, Котъка была незаменимым помощником средневекового горожанина по хозяйству, а с другой – гуляла по древнему Новгороду сама по себе.
Похожие истории мы можем наблюдать в других княжествах – при раскопках слоев Старой Рязани и Киева времен монгольского нашествия найдены останки кошек, которые погибли в амбарах и мастерских, то есть жили рядом с человеком, но не в качестве домашнего питомца [97] и в небольших количествах. Аналогичные находки сделаны по всему Поволжью – в слоях городских пожаров от Новгорода до Астрахани можно встретить кошачьи скелеты. Их находили, например, в Ярославле, Владимире и Самосделке (Астраханская область). Часто города были заброшены после завоевания на какое-то время – скелеты могут быть разрозненными. Как правило, тела животных собирали в ямы, оставшиеся от домов, и заваливали остатками стен [88].
В городах Северо-Восточной Руси кошка появляется накануне ордынского нашествия – в XII–XIII веках. Например, в Ярославле наиболее ранняя находка домашней кошки относится к ХIII веку [83]. Строго говоря, это была дворовая кошка, которая жила при хозяйстве. Кроме того, часть горожан держала домашних куниц, да еще и довольно долго – слой XIX века в городе показывает наибольшую концентрацию этого животного. В качестве домашних животных или, скорее, показателя высокого статуса, знатные ярославцы предпочитали небольших собачек – вроде тех, которых можно найти по всей Европе, размером немного больше бульдога, но пока не относящихся к этой породе. В XIII веке такой богатей на весь город был всего один. Кошек же держали как мышеловов – они были небольшие, изящные, и справиться с крысой для них уже могло стать проблемой. В XIX веке костей кошек становится больше, а костей собак – меньше. Город растет, людей становится все больше, и потребность в мышеловах также растет [83].
А что дальше? Следующая история настигает нас уже из XVII века, когда закончилась Смута, прошло какое-то время, и у власти оказался Алексей Михайлович. Нам он интересен не подавлением бунтов или церковным расколом, а портретом своего кота. Да, первый портретный кот в Московском царстве принадлежал ему. Обычный, вполне довольный жизнью полосатый кот. Интерпретацией портрета до сих пор занимаются – был ли это сам царь в облике животного? Иллюстрация к пословице? Реальный кот?
Так или иначе, этот вопрос остался без ответа, а вот что мы точно знаем – что в XVIII веке кошкам пришлось идти на работу. Точнее, на государеву службу. Петр I приписал котов к амбарам, чтобы те отпугивали грызунов, и сам, как гласит легенда, держал кота Василия. Доказательств существования Василия нет, но история о том, что кота привезли из Европы, довольно интересная – разумеется, мода на кошек в богатых домах пришла прямиком из салонов. Императрица Елизавета Петровна упорядочила хаотичный мир дворовых кошек при царских постройках, издавая указы об организации этой службы. Самый известный из них – это указ 1745 года, где она набирала котов – в первую очередь казанских. Они жили и в Зимнем дворце, и в Летнем, питались молоком и сначала мясом, потом дичью. Екатерина II продолжила эту традицию, завозя в столицу кошек, когда грызунов становилось слишком много.
Кошки начали делиться на «рабочих», которые трудились в картинных галереях и составили основу знаменитых котов Эрмитажа, которые и по сей день проходят службу в музее. Это было начало селекции пород – помимо казанских, ценились серые коты (будущие русские голубые) и сибирские мышеловы.
Кошка все больше проникала в сферы жизни подданных Российской империи. Несмотря на то, что кошка все еще считалась нечистым животным, она могла жить при храме и заходить в него (но не везде), в то время как собака такой привилегии не имела. Обычно кошки либо не имели имен, либо могли называться человеческими именами – Мурка, Васька, Машка. В сельской местности их могут так называть до сих пор – не «кошка», а «машка» [102], и относятся к ним как к необходимости, выпуская на ночь ловить мышей. На жизнь кошки в доме накладывалось большое количество ограничений – особенно в общении с детьми. Считалось, что кошки, как дьявольские животные, могли навредить ребенку, когда, например, спали с ним в кроватке или колыбели.
Если вам кажется, что такое отношение к кошкам и их связи с ведьмами было только в Европе и закончилось где-то веке в XVII-м – нет, такое могло случиться и в Смоленской губернии XIX века. Газета «Смоленский вестник» приводит историю, где женщина была обвинена в ведьмовстве и чудом спаслась от самосуда. В деревне Ново-Владимировка в 1893 году случился неурожай, из-за чего все жители собрались на поле, чтобы при помощи местного священника отслужить молебен. Женщина из соседнего села по имени Александра Лагущенкова решила присоединиться. У нее за пазухой был котенок, который мяукнул, пока та прикладывалась к иконе. В итоге женщина чуть не попрощалась с жизнью – ее несколько раз окунули в пруд, бросили в яму и собирались наполнить ее водой, но в дело вмешался священник и спас несчастную [112]. Дальше газета сообщает, что староста, который не просто не остановил насилие, но и участвовал в нем, оправдывался, что все знают – от засухи надо искупать ведьму в пруду, а потом залить ее водой. Что, впрочем, не