Тем не менее отношение медленно, но менялось. У знати – быстрее, у простых людей оно начало претерпевать коренные изменения только к концу XVIII века. В XVII веке все в том же Париже стало модным держать публичные салоны и домашние зверинцы, а четвероногих обитателей этих домов, кошек или маленьких собачек, баловать. Во многом их держали, чтобы удивить гостей и создать идиллическую картину домашнего уюта. Впервые порода кошки становится ценностью, и в первую очередь такими питомцами стали ангорские, ванские и персидские мурлыки. Их заметили благодаря мутации, давшей им длинную шерсть, тогда еще разных цветов. Впервые в Европе они упоминаются в 1500-х годах как «ангорские», названные в честь турецкого города Ангора (Анкара) [61]. Во время моды на домашних животных первые задокументированные предки персидских кошек были импортированы из Персии в Италию в 1620 году Пьетро делла Валле, а из Турции во Францию – Никола-Клодом Фабри де Пейреском, примерно в то же время. Французский натуралист XVIII века граф де Бюффон не видел персидских кошек, но был знаком с ангорскими кошками во Франции и считал их такими же, за исключением окраса. Он назвал их «Catus Angorensis», и название распространилось на длинношерстных кошек вообще.
Веху, когда такое представление закрепляется, можно увидеть в сказке 1698 года «Белая кошечка» Мари-Катрин д’Онуа (1651–1705). Белая кошка спит на клавесине, как положено в приличном салоне, и своим видом показывает искушенным читателям аллегорию на сексуальное напряжение в помещении, а в конце сказки и вовсе оказывается прекрасной принцессой, на которой женится принц [47].
Конечно, без усилий известных людей такого бы не произошло. Одним из главных любителей котов в первой половине XVII века слыл кардинал Ришелье. Он перещеголял, наверное, всю столицу и держал дома в 1640-х годах четырнадцать кошек. Наверное, это первый из известных кошатников, демонстрирующий свое богатство отдельной комнатой для кошек, которую назвал милым словом Chatterie. Сохранились имена его питомцев[8], вот некоторые из них – Ракан (в честь знаменитого поэта), Люцифер, Газетт (почему, Ришелье?), Людовик-ле-Круэль, Перрук («парик»), Гаврош. Удивительно, что коты не оставили отпечатков на его документах, хотя им и было разрешено заходить в его кабинет. В своем завещании Ришелье не обделил своих питомцев и назначил им специального смотрителя [14]. Заводили своих кошек и английские джентльмены – в XVIII веке одним из главных кошатников считался литературный критик Сэмюэль Джонсон [56].
В конце XVIII века пришла эпоха персидских кошек, но уже в Британии – и они очень быстро затмили ангорских. Ценители того времени однозначно сделали выбор в пользу новой породы настолько, что первая к началу XX века практически исчезла в Европе.
Пока знать и буржуа открывали для себя мир экзотических кошек, простые люди не сильно изменились со времен Средневековья. Стало больше деревенских кошек – они постепенно появлялись в фермерских хозяйствах. В таких замкнутых сообществах кошкам, конечно, было проще – они заучивали поведение людей, собак и понимали, к кому стоит подходить, а к кому даже и пытаться не нужно. Такое знание местности в сочетании со способностью находить дом, если по каким-то причинам кошку унесли дальше, породило стереотип о том, что кошка «любит место, а не человека».
Свою роль играла и церковь. Научные трактаты «вырвались» на свободу только в конце XVIII века под влиянием идей Просвещения, а до этого тиражировались основанные на античной науке опусы. Например, вот такой. Священник Эдвард Топселл написал в 1607 году книгу «История четвероногих тварей», где отмечал: «Природа этого зверя – любить место своего размножения; она также не будет задерживаться в каком-либо незнакомом месте, даже если ее унесут далеко. Она никогда не захочет покидать дом из-за любви к какому-либо человеку, и это противоречит природе собаки, которая будет путешествовать за границу со своим хозяином. Хотя их хозяева покидают свои дома, кошки не составляют им компанию, и, будучи унесенными в тесных корзинах или мешках, они снова вернутся в дом или потеряются на этом пути» [17]. Впрочем, он также отмечал на основе античных представлений, что земля вынашивает мышей, а ласки могут родить через уши, однако именно его наблюдение можно встретить до сих пор. Наконец, он сообщил, что «дыхание и благосклонность кошек поглощают флегму и разрушают легкие, и поэтому те, кто держит своих кошек в своих постелях, портят воздух и впадают в несколько лихорадок и чахоток» [17]. Наконец, он в лучших традициях Античности считал, что глаза кошек накапливают солнечный свет днем и светятся ночью дьявольским огнем. В общем, отношение довольно спорное.
Одним словом, Средневековье закончилось, но людям забыли об этом сообщить, поэтому в Новое время продолжились преследования ведьм, а значит, и кошек. Более того, самые яростные расправы над ведьмами хронологически относятся уже к этому периоду. Кошки как главные демонические существа тоже не были «помилованы» и становились жертвами жестоких ритуалов. Об одном из таких эпизодов рассказал американский историк Роберт Дарнтон в своей книге «Великое кошачье побоище», вышедшей в 1984 году. В ней приведен рассказ французского печатника Никола Конта о тонкостях отношений между кошками и людьми в 30-е годы XVIII века.
Прежде всего, зажиточные горожане, буржуа, вслед за аристократами стали кошатниками. Жена хозяина книгопечатни, которую описывал Конта, просто обожала кошек, особенно la grise (серенькую). Все питомцы женщины находились на самовыгуле, причем их могло быть много – например, некий буржуа, сведения о котором есть в одной из газет того времени, держал целых 25 кошек. Он кормил их жареной дичью и заказывал художникам их портреты [94].
Среди простых горожан и фермеров ни портретов, ни поблажек не было. Никола Конта, как чуждый этой культуре, описывает городские улицы как форменный кошмар – коты орали по ночам, а кухарка печатни кормила учеников едой для хвостатых – испорченным мясом.
Ученики в итоге решили отомстить. Сначала они мяукали несколько ночей под спальней мастера-печатника, пока тот не приказал убрать всех кошек, а получив разрешение, перебили всех котов на улице, включая любимицу хозяйки. Более того, вместе с подмастерьями они устроили шутовской суд над кошками и приговаривали их к смерти под общий хохот рабочих [94].
Нам, разумеется, не смешно, да и Дарнтону тоже, но он решил разобраться, что же такого было в ремесленной культуре и как она сочетала в себе жестокость и веселье.
Прежде всего, сам Конта, оставивший нам такое уникальное свидетельство, писал это через несколько десятков лет после расправы над котами. Да и хозяев печатни он явно терпеть не мог – животные питались лучше, чем они, а значит, если ненавидишь буржуа, должен ненавидеть и кошек. К этому времени распались цеховые отношения, на которых держались ремесленники средневековой Европы – крупные книгопечатни поглотили мелкие, должность мастера чаще всего передавалась по наследству, а подмастерье из-за конфликта с руководством могли и уволить. Так что и от учеников исходила опасность, мастера намеренно унижали своих учеников. В такой атмосфере учиться состраданию было сложно.
Но почему именно кошки стали жертвами этой выходки? Так как они считались животными дьявола, дети наверняка видели, как над ними издеваются во время карнавала перед Великим постом. Шутовские процессии осмеивали всех, кто выходил за рамки традиционных норм, а также издавали громкие резкие звуки. Одним из таких звуков во время поругания были кошачьи вопли, это жестокое развлечение называлось faire le chat («делать кошку») – несчастное животное передавали из рук в руки и дергали, чтобы оно орало от такого обращения с ним. В Германии такие шествия называли Katzenmusic – «кошачьи концерты» [94]. Шутовские судилища над кошками встречались и в Англии, и в Южной Европе. В Российской империи тоже, но об этом мы поговорим в отдельной главе.
На летнее солнцестояние кошкам тоже доставалось. Как пособников дьявола, их гоняли по улицам или сжигали в праздничных кострах – в общем, в день Иоанна Крестителя страдали сотни и тысячи кошек, пока в течение XVIII века эти обычаи не были запрещены. Во французском городе Мец (северо-восток страны) во вторую среду Великого поста церемония Кошачьей среды, когда кошек сжигали на костре, просуществовала с 962 по 1765 год, пока не была окончательно запрещена, хотя первые эдикты с запретом подобных церемоний в городах были выпущены еще в самом начале XVII века. Подобные практики были и в других странах – в Германии кошкам отрезали уши. Вообще считалось, что покалеченные животные (не только кошки), заподозренные в колдовстве, не могли участвовать в шабаше. Да и ведьмы после допроса с пытками (а таким был практически любой допрос) не могли больше летать на свои сборища. Что уж тут удивляться жестокости к животным, когда и люди не всегда были в лучшем положении. У части человечества была субъектность, а животные приобрели ее только в последние 150 лет. Кошку было проще одолеть: она уже имела репутацию союзника дьявола и не была близка к человеку настолько же, как собака (хотя и им доставалось во время таких забав).
Мы знаем, что эти жестокости пытались запретить неоднократно в течение XVII–XVIII веков. В итоге они начали уходить в прошлое, но отношения с кошками оставались напряженными. Кроме того, люди начали замечать, что массовое истребление кошек приводит к тому, что грызунов на улицах резко становится больше. С промышленным переворотом люди начали уходить в города без своих питомцев, но если собака могла отправиться вслед за хозяином, кошки, видимо, предпочитали этого не делать – откуда у них эмоциональная связь с ним, если всю жизнь кошки жили на улице и только к середине XIX века их в лучшем случае стали пускать днем поспать, а ночью все равно выгоняли за дверь? В сельской местности и сейчас можно встретить такое отношение. Да, оно предполагает какие-то отношения между кошкой и человеком, но не всегда это – привязанность.