– Вы о чем?
Фрелих в ответ расстегнул воротник, вытащил нательный крестик и вытянул его в сторону кассира:
– Не юли! Говори, зачем тебе Сатана понадобился?
– Вы точно из сыскной? – спросил Венцель, оглядываясь по сторонам, не придет ли кто на помощь? Ведь явно сумасшедшие. И оба с револьверами.
– Из сыскной, – заверил его Иван Дмитриевич. – Надворный советник Крутилин.
– Слышал о вас.
– Ну-с, повторяю вопрос, зачем сожгли кошку?
– Я этого не делал.
– А как же крик? Мы его слышали.
– И не раз, – поддакнул начальству Фрелих. – В прошлую субботу уж так орала…
– А-а! Понял! Вы про Котолизатора.
– Кото… кото чего?
– Я так прозвал котенка, что поселился в моем сарае. Игра слов. Катализаторами называют вещества, которые ускоряют химические процессы. Дело в том, что котенок всегда вопит во время моих опытов, вот я и решил, в шутку, конечно, что эти крики их ускоряют.
– Что за опыты? – строго уточнил Крутилин.
– По долгу службы я учитываю и обмениваю на рубли золотые монеты, – стал рассказывать Венцель. – Сами понимаете, среди них попадаются фальшивые, я обязан их выявить. В начале ноября клиент принес в банк два австрийских дуката чеканки 1852 года с портретами Франца-Иосифа Первого. Как и полагается, первым делом я их взвесил. И что вы думаете? Один из них оказался легче другого. Всего на чуть-чуть, на половину аптекарского грана[7]. Неужели фальшивый? Я осмотрел монеты в восьмикратную лупу, однако портреты на аверсах, гербы на реверсах и гурты[8] были абсолютно одинаковы. Однако отличия все же имелись: «тяжелый» дукат блестел, будто отчеканен вчера, «легкий» же был тусклым. Как думаете, какой я сделал вывод?
– Вопросы здесь задаю я, – напомнил Крутилин.
– Простите. Привычка. Раньше в реальном училище химию преподавал. Потому и смог разобраться в данном казусе, с разницой в весе. Надеюсь, понятно, что «тяжелая» монета хранилась в чулке или в банке?
Крутилин с Фрелихом кивнули.
– «Легкая» же ходила по рукам, испытав за девятнадцать лет жизни множество трений. Как вы уже знаете, все предметы сотканы из мельчайших частиц, именуемых атомами. Их не различить в микроскоп, вес их настолько ничтожен, что ни один самый совершенный прибор пока не в силах его определить. При каждом трении предметов, ну, например, когда вы кладете монету в карман или достаете ее оттуда, один или даже несколько атомов неизбежно «отрывается» от нее. И за девятнадцать лет от «легкого» дуката их «оторвалось» столько, что я сумел определить их суммарный вес. Конечно же, оба дуката я признал подлинными и обменял их на рубли. Однако меня стала мучить мысль – ведь об мою конторку каждый день трутся сотни, иногда тысячи золотых монет. Но оторвавшиеся от них атомы по вечерам безжалостно сметает уборщица. А что, если застелить конторку шерстяной тканью? В ее ворсинках атомы неизбежно застрянут. Сказано – сделано. Теперь каждый понедельник я приношу на службу кусок шерстяной ткани и стелю его на конторку. В субботу его забираю, якобы постирать. На самом деле прихожу в сарай, кладу его в лоханку, обливаю керосином и поджигаю. Под воздействием высокой температуры атомы золота «слипаются» в кристалл. Но как его найти среди груды пепла?
Венцель обвел вопросительным взглядом обоих сыщиков. Спохватился, что не на уроке, и продолжил:
– Получившийся пепел я аккуратно переношу в стеклянный кувшин, в который наливаю концентрированную серную кислоту. В результате реакции с продуктами горения образуется газ, ну как при добавлении уксуса в соду.
– Так вот откуда шипение, – догадался Фрелих.
– Полученный после добавления кислоты раствор я фильтрую сквозь промокательную бумагу. И всегда нахожу на ней крупинку золота.
– А шо, золото в серной кислоте не растворяется? – удивился Крутилин.
Венцель строго на него посмотрел и сурово вынес вердикт:
– Двойка. Тьфу! – тут же поправился он. – Извините, привычка, никак не могу избавиться. Нет, господин надворный советник, золото в обычных кислотах не растворяется, только в «царской» водке.
Крутилин нехорошо прищурился. Неужели его разыгрывают? Ну держись, сосиска немецкая, теперь я тебе спуску не дам!
– В водке, говоришь? – Иван Дмитриевич схватил графин, который заказал Фрелиху для сугреву, налил из него в рюмку, и, сняв с пальца обручальное кольцо, бросил в водку. – Чего ж не растворяется?
Фрелих деликатно кашлянул:
– Иван Дмитриевич, простите. «Царская» водка – это вам не столовое вино[9], а смесь соляной и азотной кислот.
Венцель одобрительно кивнул. А Крутилин покраснел. Мало ему, что учителишка поганый в невежестве его уличил, так теперь и собственный подчиненный туда же.
– А ты откуда знаешь? – накинулся он на Фрелиха.
– Так брат по химической части. Я же говорил…
– Надеюсь, мои объяснения исчерпывающи? Я могу быть свободен? – спросил, поднимаясь, Венцель.
– Это уж как суд решит, – огорошил его Иван Дмитриевич.
– Какой суд? За что? – Кассир схватился за сердце и опустился обратно на табурет. – Я ничего не сделал.
– Тайное добывание золота, – объяснил Крутилин. – Глава восьмая, статья 629. Каторга или поселение в Сибирь.
– Да вы сперва взгляните на результат этого добывания. – Венцель трясущимися руками достал из шинели сложенный носовой платок и развернул его. На ткани, если сильно присмотреться, можно было заметить несколько крохотных песчинок. – Вот итог моих опытов за целый месяц.
Крутилин почесал затылок. И снова прав кассир. В суде, если дело туда дойдет, только лишь посмеются. Над ним, над Крутилиным.
Венцель тем временем продолжал защищаться:
– Сие не добывание, а научный эксперимент, который в будущем принесет большую выгоду государству. Представьте только, сколько золота можно будет собрать в казну, если каждый кассир в каждом банке станет считать золотые монеты не на столе, а на шерстяной ткани? И почему вы решили, что я действую тайно? Нет! Опыты я произвожу с позволения начальства. Правление банка даже выделило финансирование.
– А казначейство извещено? – строгим голосом спросил Крутилин.
Ну не мог он просто так отпустить Венцеля. Столько времени из-за него потерял. Опять же перед Всенощной не выспался. А кассир еще и уязвить его умудрился. И не раз!
– А я почем знаю? Я кассир, в казначейство не вхож, спросите у начальства.
– Где проживает?
– На Малой Морской. Однако именно сейчас в отъезде-с. И до окончания Святок не вернется.
Иван Дмитриевич призадумался. Ох, как ему хотелось, чтобы Венцель провел ночку-другую в камере для задержанных. Но посадить его туда на десять дней? То явный перебор. Как ни крути, кассир этакого наказания не заслуживает.
– Хорошо, ступайте, – сказал он со вздохом.
Венцель откланялся.
– Завтра навестишь Петра Петровича, все ему растолкуешь, – выдал задание Фрелиху Крутилин.
– Извините, но придется вам самим, Иван Дмитриевич, – возразил ему старший агент. – Помните, отпуск обещали?
– Помню, – буркнул Крутилин.
– Значится, завтра уезжаю. С Рождеством вас.
– И тебя. Но чтоб к Крещению вернулся. Сам знаешь, самая у нас горячая пора – пока честной народ в проруби окунается, карманники чистят шубы от кошельков. Каждый человек на счету.
Фрелих заверил, что вернется непременно, и ушел.
А Иван Дмитриевич заказал себе водки. В голове вертелась песенка, что Никитушка сочинил:
Кисоньке-кисоньке,
кисоньке-мурысоньке
Тяжко жить зимой
На улице одной.
Он подозвал полового:
– Молочко найдется?
– Для вас, Иван Дмитриевич, даже сало в пост.
– Сало тоже тащи.
Взяв узелок со снедью, Крутилин отправился обратно на Пантелеймоновскую. Сарай в темноте отыскал не сразу.
– Кис-кис-кис, – позвал он. – Кис-кис-кис.
В темноте сверкнули медовым цветом два глаза.
Иван Дмитриевич разложил на снегу еду, налил в прихваченное из трактира блюдце молочка. Глаза внимательно за ним наблюдали, но их обладатель подойти не решался. Иван Дмитриевич попятился назад:
– Ну же, не бойся.
И увидел маленького черного котенка, дрожавшего от холода. Убедившись, что Крутилин отошел на безопасное расстояние, тот подбежал и жадно начал есть. Дав ему насытиться, Иван Дмитриевич подошел, взял на руки и понес домой.
Открыла ему Прасковья Матвеевна:
– Так я и знала, что блохастого притащишь, – сказала она, перегораживая путь в квартиру.
– Дай-ка пройти, – попытался оттеснить ее Иван Дмитриевич.
– Лучше уходи. Совсем. Навсегда. Долго я терпела. Но то, – Прасковья Матвеевна указала на котенка, – последняя капля.
– Никитушка просил…
– Хочешь, чтобы я этому коту брюхо вспорола на его глазах? Уходи, Иван Дмитриевич. А если развода желаешь, я только за.
Прасковья Матвеевна захлопнула дверь. Крутилин уселся на ступеньки. По его лицу потекли слезы. Котенок стал их слизывать.
– А ты и впрямь, Котолизатор. И слезы лижешь, и процессы ускоряешь. Сколько лет тянулось, все решиться не мог, а пришел с тобой и все разрешилось. Никитушку только жалко. Буду надеяться, что поймет, когда вырастет. Ну шо? Поехали к Ангелине?
Через пару месяцев правление банка, заслушав доклад кассира Венцеля о произведенных им химических опытах и сравнив расходы с возможными доходами, велело эксперимент прекратить.
– Овчинка выделки не стоит, – так объяснили решение Венцелю.
А Фрелих на Крещение не вернулся. Вместо этого прислал телеграмму, что более служить в сыскной не намерен. Иван Дмитриевич, конечно, расстроился, но что поделать? Рыба ищет где глубже, а человек – где лучше.
В конце лета ограбили лейб-дантиста Рохворга. Среди прочего украли десять лотов[10]