– Нам надо самим найти его, – неуверенно сказала она. Кот повернул к ней голову и зажмурился. – По-другому никак не получится.
Раздался телефонный звонок. Света вздрогнула и посмотрела на трубку со страхом. Это не Дрозд – у него уже приближается время концерта. Клиенты на этот номер ей не звонят: все знают, что она предпочитает общаться по электронной почте. А для звонка из журнала слишком поздно.
Телефон все играл и играл Моцарта.
Нет, глупости! Зачем убийце звонить ей? Только в фильмах преступник таким образом пугает жертву. И после этого та обязательно спускается в самый темный подвал или лезет на чердак, где по случайному стечению обстоятельств одна за другой погибли три ее тетушки, собачка соседа и электрик.
«Возьми трубку. Возьми».
Но Света стояла, вцепившись в загривок кота, и смотрела на телефон затравленными глазами.
Наконец Тихону надоело. Он вывернулся из-под ее руки и повелительно мяукнул. А потом еще раз, и еще.
Света схватила телефон, нажала кнопку и совершенно чужим голосом сказала:
– Алло! Кто на проводе?
В трубке помолчали, затем спросили:
– Удавленник, что ли?
– Почему удавленник? – к Свете от изумления вернулся нормальный голос.
– А кто еще на проводе может быть? Ну если только ласточки.
– Константин Мстиславович, это вы?
С перепугу ей даже удалось с первого раза выговорить имя-отчество следователя, не запутавшись в согласных.
– Я, Светлана Валерьевна. А вы, значит, в хорошем настроении?
– Я? – поразилась Света, пять минут назад собиравшаяся отстреливаться от убийцы или, на крайний случай, отмахиваться козой. – С чего вы взяли?
– Ну, шутки шутите. Загадки загадываете.
На миг Свету охватило опасение, что следователь свихнулся. Не хватало ей в придачу к убийце душевнобольного сыщика…
– Какие загадки? – мягко уточнила она.
– Ну, кто на проводе…
Света помолчала, а затем удрученно сказала:
– Константин Мстиславович, мы ведь с вами почти ровесники.
– И что же? – напрягся следователь.
– Вы должны помнить проводные телефоны. Раньше, когда поднимали трубку, могли спросить: «Кто у телефона?» Или «кто на проводе?» Ну, помните?
– Н-н-н-ну, допустим… – с сомнением протянул следователь. – А при чем тут вы?
– Совершенно ни при чем, – созналась она.
Оба помолчали. Следователь осуждающе, Света – виновато. У нее отлично получалось виновато молчать. В повести «Театр», которую она очень любила и часто перечитывала, героиню – молодую актрису – учили правильно держать паузу. Но сколько сама Света ни пыталась следовать рекомендациям, в конце концов сдалась. К ней эта наука оказалась неприменима: любую паузу она умело превращала в признание своей ошибки.
– Ну, а ведь я вам не для загадок звоню, – обрадовал следователь. – В вашем деле появилось кое-что новое.
– Вы его поймали?!
– Пока нет. Вам бы заехать к нам завтра, Светлана Валерьевна. Поговорить.
– Давайте сейчас поговорим, – предложила она.
– У меня будет удобнее.
«Кому удобнее, а кому потенциальная пуля в голову», – хотела сказать Света. Но, как обычно, промолчала.
– Ну, на шестнадцать часов я вам пропуск выпишу, – сказал Константин Мстиславович, не дождавшись ее ответа. – Подходит?
– Подходит.
– Все, жду вас завтра.
– Стойте! – крикнула Света. – Подождите, не вешайтесь!
– Пока не планировал, – невозмутимо отозвались в телефоне.
– Я хотела сказать, не вешайте трубку, – попросила Света уже тише. – И, пожалуйста, все-таки скажите мне, какие у вас новости.
Она ожидала, что придется уговаривать следователя, но все это будет напрасно, поскольку он все равно не выдаст ей тайны. Но Константин Мстиславович почему-то без возражений ответил:
– Ну, пулю вашу идентифицировали. Прилетела она из того же пистолета, из которого убили Олега Рыбакова. Мы правильно предполагали, это «Макаров». Принадлежал не убийце, а жертве.
– Как вы узнали?
– Ну, у Рыбакова в огороде нашли мишень, по которой он палил. Пули совпадают. Значит, его оружие. Никакого разрешения на него, конечно, не было, и теперь уже вряд ли можно узнать, где Рыбаков его достал. Купил у кого-нибудь с рук, наверняка.
– А сам пистолет не нашли? – с надеждой спросила Света.
– Ну! Откуда! – удивился следователь. – Рыбаков его хранил дома на всякий случай. Тренировался он с мишенью часто, поэтому выстрел в его доме никого не встревожил.
– Значит, все-таки сначала выстрел, а уже потом нож!
– Ну, об этом мы с вами завтра побеседуем. До свиданья, Светлана Валерьевна.
– До свиданья.
Положив трубку, Света постояла в задумчивости.
Один и тот же человек пытался убить и ее, и Рыбакова.
Или нет? Вдруг тот, кто застрелил Олега, передал пистолет кому-то другому? Но тогда все становится совсем запутано.
«А сейчас все просто?»
Пусть будет один и тот же. Тогда можно хотя бы попробовать разобраться.
Они с Дроздом решили, что искать причину покушений нужно в том нелепом событии, что случилось утром у Стрельниковой. Что, если они ошиблись? Быть может, корни растут из ее визита к Рыбакову? А злополучный манекен вовсе ни при чем?
«Вспоминай, вспоминай, вспоминай! – приказала она себе. – Что могло случиться у Рыбакова? Что прошло незамеченным мимо тебя?»
Она закрыла глаза и погрузилась в тот день, когда приехала к Олегу. Вот его дом, вот она идет за ним по коридору, осторожно переступая через собачьи миски, доски, какие-то обломки – и что еще? Ах да, рукав от халата. Рыбаков дрался с кем-то и оторвал его? Убийца – врач?
Да-да, конечно, врач! Он испугался, что она присвоит себе обрывок, а каждому врачу известно: если кто-то заберет оторванный рукав, то новый на халате уже не вырастет. Теперь по ночам врач будет приходить к ней и стонать: отдай мой рукав! Отдааай! И в руке у него будет черная-пречерная клизма.
Света сама застонала от бессилия. Боже, почему ее мозг рождает такую ахинею?!
Вспоминай!
Вот они разговаривают… О чем? Что-то о режиссуре, о фильме «Золотой теленок»… Света даже зажмурилась от напряжения. Почему она способна в деталях воспроизвести обстановку комнаты Олега, но никак не может припомнить содержание их разговора?
«Потому что ты воспринимаешь мир глазами, а не ушами, – подсказал здравый смысл. – На слух его воспринимает Дрозд. У тебя дождь – серый, а у него – тихий. Чувствуешь разницу?»
Света чувствовала, но это ничем ей не помогало.
Память сохранила одно: Рыбаков был чем-то недоволен. Недовольство прорвалось лишь один раз и касалось…
– Режиссер!
Вот оно! Рыбаков утверждал, что провал хорошего актера – всегда «заслуга» режиссера. Он высказал это неожиданно эмоционально и резко.
«Я тогда еще подумала, что к ним у него свой счет».
А кто у нас режиссер? Виктор Стрельников.
Света вдруг вскочила, осененная новой идеей. Что, если Рыбаков незаметно подложил ей что-то? Дискету, флешку… Улику, которая опасна для Стрельникова. Как она оказалась у Олега и что это за улика – второй вопрос. Для Светы важно то, что эта вещь могла попасть к ней.
Она достала из шкафа джинсы, поискала в карманах. Обнаружился неиспользованный проездной на метро и сто рублей, скрученные в узелок. Света развернула купюру и тщательно изучила на предмет наличия чисел, инструкций и загадочных номеров, написанных от руки.
Интуиция ее не подвела. На лицевой стороне купюры действительно обнаружилась надпись. Корявым почерком на ней было выведено: «передай другому и будет счастье».
– Счастье, – вздохнула Света. – С большой буквы «Ща».
Больше в карманах ничего не нашлось. Ни ключей от таинственных дверей, ни флешек с гигабайтами компрометирующей информации, ни даже банальной записки, в которой излагалась бы суть происходящего. Вкратце. Конспективно. Так и так, в моей смерти прошу винить Витю Сэ, который… который…
Который что?
Свете не хватало фантазии придумать, в чем покойный Рыбаков обвинял Витю Сэ. В бездарности? В уклонении от уплаты налогов? В другом убийстве? Не слишком ли много убийств на одного режиссера?
Возле миски требовательно пискнул Тихон, отвлекая ее от размышлений.
– Ну, ты же недавно ел, – сказала Света и с ужасом поняла, что подхватила от следователя слово-паразит.
Кот с трагическим лицом понюхал пустую миску и заявил о себе громче.
– Ну, хватит. То есть просто хватит! Я тебя полчаса назад кормила.
Кот тоскливо посмотрел в миску. Затем так же тоскливо посмотрел на Свету. Выдержать этот взгляд мог только исключительно бессердечный человек.
Или владелец исключительно прожорливого кота.
– Ничего не дам!
Кот понуро отошел от миски. С каждым шагом ребра его выпирали все сильнее. На глазах Светы упитанный, как сосиска, зверь превратился в изможденного сироту. Усы обвисли, взгляд потух. Теперь это было несчастное, недокормленное животное, навсегда травмированное голодным детством.
Сердце Светы не выдержало. Она достала пакетик корма и щедро положила целую ложку. Подумала – и добавила немножко сверху.
– Тиша! На!
Кот подбежал к ней, радостно мрякая на ходу, и с ушами зарылся в миску. Он ел, чавкая и урча, словно его не кормили двое суток.
Вылизав миску дочиста, кот пришел к Свете на диван, лег возле нее, сыто сопя, и приткнулся головой к ее руке. Через минуту Тихон спал, похрапывая, как престарелый мопс.
А Света поглаживала его и улыбалась – первый раз за этот долгий день.
Машина мчалась по Ленинградскому проспекту. Вел на этот раз Дрозд, заявивший, что, во-первых, он больше не в силах складываться пополам в Светином «Ниссане». А во-вторых, после концерта не пил ничего, кроме стакана минеральной воды.
Последний аргумент сразил Свету наповал.
– Ты так реагируешь, будто я запойный алкаш, – заметил Дрозд, лихо ныряя в узкий просвет между двумя «Пежо».
– Я просто… – Света смущенно замолчала.
– Что просто? Давай, режь правду-матку, не стесняйся.