Котовский, как уже говорилось, активно внедрял физкультуру в подчиненных ему войсках. Ольга Петровна вспоминала: «Он был пионером спорта. Над ним смеялся и Фрунзе, но он упорно шел, считая, что физкультура воспитает бойца в выдержке характера, физически сделает его сильным, выносливым».
Владимир Шмерлинг так писал об увлечении Котовского физкультурой: «Котовский присутствовал на утренней зарядке красноармейцев, показывал им свой комплекс физических упражнений. Он требовал, чтобы по утрам все мылись холодной водой до пояса, а зимой растирали себя снегом. Он всегда подчеркивал необходимость ежедневной тренировки и постоянной закалки организма.
— Я каждый день всю свою жизнь занимался гимнастикой, и это мне пригодилось. А в будущей войне нам нужно быть особенно сильными. Занимайтесь физкультурой, — говорил Котовский.
Во всех казармах корпуса были оборудованы просторные гимнастические залы. А однажды, по указанию комкора, в казармы было доставлено большое количество сорокаведерных бочек и кадушек, которые предназначались для купания бойцов в холодной воде в осеннее и зимнее время. Котовский считал, что, если такую процедуру заканчивать бегом, она укрепит организм человека.
— Пусть даже один заболеет, но зато десятки и сотни станут выносливыми и закаленными, — говорил Котовский.
С первых весенних дней он начинал купаться в реке. Сохранились снимки: Котовский купается в Буге во время ледохода. Он влез на льдину и делает на ней, как на ковре, гимнастику. Вместе с ним купаются командиры и бойцы.
Огромное внимание уделял комкор развитию конного спорта. Он хотел, чтобы каждый гарнизон имел свой ипподром. Между частями часто устраивались конные соревнования».
Подозреваю, что не всем бойцам нравилось увлечение комкора физкультурой, когда, помимо маршей и учений, их еще, помимо утренней зарядки, заставляли в свободные часы поднимать тяжести, бегать или делать гимнастические упражнения. Но деваться было некуда.
Котовский также требовал, чтобы каждый полк в корпусе имел свой оркестр. По старой памяти, Григорий Иванович сам учил красноармейцев играть на корнете, трубе и валторне.
Произошли важные события и в личной жизни Григория Ивановича. В ночь с 5 на 6 февраля 1923 года, в 1 час 30 минут у Котовского родился сын Григорий, впоследствии ставший известным историком-индологом. Ольга Петровна вспоминала в письме Шмерлингу 2 мая 1936 года: «Григорий Иванов, был в это время в Москве. Штаб дал телеграмму в Штаб округа в Харьков для Григ. Ив., но он уже выехал в Москву, и Харьков направил телеграмму в Москву. Он выехал в Умань, но сообщение было из-за заносов прервано на несколько дней, и он сидел в Киеве и первой дрезиной приехал. Он мне говорил, что и в Москве, и в Киеве все знакомые уже знали и поздравляли с сыном и требовали „вспрыснуть“ событие. Он был смущен. Он стремился скорее увидеть и ощутить это новое чувство.
Он, как говорил мне, не мог определить первые моменты своего ощущения, но чувствовал какой-то перелом, какие-то новые обязанности. При поздравлениях чувствовал неловкость. По приезде долго рассматривал ребенка, а потом сказал „он — мой, а не твой“, т. е. что он будет его копией. На вопрос, какое имя я дала, я ему в шутку ответила, что — разделение труда — я родила, а он пусть дает имя. Я даже не ожидала, как это на него подействовало. Он задумался, отходил, опять подходил, смотрел, пощупал кожу — „Если какому бандиту удастся прикончить меня, пусть не радуются, будет второй Григорий Котовский, — ты его сумеешь воспитать“.
Так стал у нас Гришута маленький и Гриша большой.
У Гришуты была блестящая память и к 2-м годам он знал азбуку, книжечки читал наизусть, когда папа показал раз ему локомобиль и названия всех частей и для чего они, то на другой день Гришута сам рассказывал все верно, — папа был горд и считал, что это феноменальный мальчик, и прочил его в инженеры».
Кроме родных детей (дочь Елена родилась уже после его смерти) у Котовских был приемный сын Митя. О его появлении Ольга Петровна в письме Шмерлингу рассказывала так: «Как попал Митя? В 1923 г. Митя был курьером в Красной гостинице в Харькове. Григ. Иван, всегда останавливался в этой гостинице, и Митя выполнял его поручения. Григ. Ив. обратил внимание на ровного, точного в исполнении, всегда с книжкой под мышкой мальчика. В один из своих приездов он спросил Митю, откуда он, почему не учится, и быстро решил судьбу. Через 3 часа едем в Умань, у тебя будет мать (моя жена), она позаботится о тебе, и из тебя выйдет человек. Митя в тот же день выехал в Умань с Верховским, а Григ. Ив. задержался. По приезде в Умань он вспомнил о Мите, кот. находился у Верховского и страдал от того, что был на положении нежелательного приживальщика. Григ. Ив. сразу догадался, что Митя морально страдает, и сейчас же привел его домой. Лето он прожил у нас, поправился, и к 1/IX устроили его на рабфак в Софиевке, там он жил в общежитии, но редкий день он не был [у нас в] свободное время, хотя расстояние было порядочное — 5–6 км, но он привязался к нам. Да и питание там было плохое, Лиза сердобольная, бывало, еще ему на завтрак в карманы насует и сала и хлеба. Он считался членом нашей семьи.
Когда получалось жалованье, то Григ. Ив. выдавал им карманные деньги — Мите, Кальке и ординарцу. Мы получали тогда 190 руб., и он выдавал им по 10 руб.».
В Умани Котовский жил на окраине города, в Пролетарском переулке. Он занимал небольшой особняк, принадлежавший раньше уездному воинскому начальнику. В кабинете Котовского висела большая карта Европейской России, а на столе, покрытом темно-зеленым сукном, стояли гипсовая статуэтка Ленина и черный бюст Карла Маркса.
Эмигрантский писатель Роман Гуль почему-то полагал, что Котовский просто купается в роскоши: «В роскошном кабинете командира корпуса — драгоценное оружие по стенам, мебель красного дерева с бронзой, карельская береза, из соседней комнаты слышен радиоаппарат, передающий Лондон. Здесь всё приятно глазу и слуху, только необычный костюм, да непринужденный басовый смех хозяина смущают иностранных гостей.
Но за ужином, переливаясь, горит хрустальная барская люстра. Ловко и бесшумно, как дрессированные мыши, бегают, подают ординарцы. Меняются блюда, водки, вина, шампанское. В русских и польских руках чокаются перезвоном бокалы и рюмки».
Котовский всегда вставал очень рано, летом в пять утра, зимой в шесть. В кабинете, за ширмой, у него были большая эмалированная ванна и кувшин. Среднее окно в кабинете не замазывалось на зиму. Котовский делал гимнастику при открытом окне, а потом обливал себя водой и докрасна растирал грудь полотенцем.
Летний распорядок дня у Григория Ивановича был таким:
Подъем — в 5 часов.
Гимнастика и тренировка — до 6 часов 30 минут.
Завтрак — до 7 часов.
Занятия — до 10 часов.
Тренировка — до 10 часов 30 минут.
Занятия — до 13 часов 30 минут.
Тренировка — до 14 часов.
Занятия — до 15 часов 30 минут.
Тренировка — до 16 часов.
Обед — до 17 часов.
Занятия — до 21 часа.
Гимнастика и тренировка — до 22 часов 30 минут.
Сон — с 23 часов.
Бросается в глаза, что на гимнастику и спортивные тренировки Котовский тратил 4,5 часа, а на занятия, включавшие как командование корпусом, так и самообразование, — 11,5 часа. Он фактически не отдыхал, вернее, гимнастика и спорт служили ему отдыхом.
Котовский любил уединение. Он однажды записал в дневнике: «Сила уединения очень важна». Может, он и не был так счастлив в жизни, как казалось окружающим?
Утром Котовский составлял план того, что должен сделать в течение дня. В Умани это больше были хозяйственные дела, чем боевые. И они Котовскому были не в тягость. Ведь как раз решать подобные вопросы он в свое время учился в Кокорозенской сельскохозяйственной школе.
Котовский говорил: «Если жить только для себя, так вообще не стоит жить».
По свидетельству Ольги Петровны, несмотря на большие доходы по линии ВПО, они с Григорием Ивановичем жили довольно скромно: «Мы в Умани жили в Пролетарском пер., бывш. Дворянском, в доме, принадлежащем] б. Уездному Воинскому начальнику, где жила вдова-генеральша. Она была парализована и жила со своей племянницей. Григ. Ив. оставил ей кабинет и парадный ход в пользование, весь дом мы занимали — 6 комнат. По улице б. гостиная приблизительно 5x8 метр, в 3 окна и наша спальня в 2 окна, рядом комната Лизы (сестры Ольги Петровны. — Б. С.), затем для прислуги столовая, ординарцев, коридор и кухня.
Обстановка убогая. В кабинете в простенке стояло трюмо генеральши. Посередине ближе к окну письменный стол, деревянное кресло от окна к письменному столу и перед письменным столом 2 старых красных бархат[ных] кресла. Направо в углу диван и 2 кресла, др. стулья желтого плюша, затем фанерный столик, заполненный газетами, у другой стены этажерки с книгами, кот. я хотела „профилактически“ перенести в спальню, т. к. гости „зачитывали“ нужные книги.
Налево при входе за ширмой стояла ванна эмалированная, кувшин и таз для умыванья. Среднее окно на зиму не закрывалось, т. к. Гр. Ив. ежедневно делал гимнастику при открытом окне, а затем я обливала его холодной водой из ведра, вставши на стул. За стеной старая генеральша слышала плеск воды и шум в открытое окно и куталась, ей было страшно. Но Григ. Иванов, она очень уважала, хотя он был и „большевик“.
Из окон видно было далеко поле и полотно жел. дороги. Поезд из Киева можно было видеть за полчаса до прихода на станцию. Я поджидала у окна появления поезда и посылала на станцию, ставила завтрак (поезд утром). Когда он приезжал, было всё готово».
Жена Котовского рассказывала Шмерлингу, что Котовский и при советской власти защищал тех, кого, как он полагал, несправедливо обидели, не боясь при этом конфликтовать с карательными органами: «О человеке, пришедшем за защитой к Грише. С утра был „большой день“, т. е. было много работы, много просителей и т. д. Усталый Гриша лег отдохнуть и сказал, что больше сегодня принимать никого не в состоянии.