Шиитский проект исламской революции был реализован в рамках централизованной государственной политики. Суннитский до самого последнего времени осуществляло сообщество не имеющих единого центра автономных организаций и групп. Впрочем, эволюция турецкой Партии справедливости и развития даёт все основания говорить о поддержке со стороны ПСР суннитского исламского проекта. В рамках окончательного расставания Турции с кемализмом и её присоединения к миру исламской политики эта страна, конкурируя с Саудовской Аравией и Катаром, имеет все шансы занять положение противовеса Ирана – традиционное для неё на протяжении последних пяти веков.
Даже поверхностное описание конфликтного потенциала БСВ, связанного с проблемой меньшинств, оставляет мало сомнений в том, что она имеет для региона такое же значение, как межгосударственные конфликты, отношения с бывшими метрополиями, демографический, социальный и экологический кризисы, являясь их неотъемлемой частью, а иногда – первопричиной и основой.
Границы империй разделяли курдов и берберов, загава и беджа, пуштунов и белуджей, азербайджанцев и армян, но это было объяснимо и ощущалось не столь болезненно: существование в имперской модели имело свои преимущества для всех. Национальные государства, которые одни народы получили, другим они были только обещаны, а третьи не имели никаких шансов на реализацию своих амбиций и подверглись дискриминации, поставили новые вопросы.
Курды, армяне и греки не получили границ государств, гарантированных им в 1920 году согласно Севрскому договору, но Армения и Греция всё-таки на карте существовали – пусть в урезанных пределах, а вот Курдистан, разделённый между Ираном, Ираком, Сирией и Турцией, так и не возник.
Мехабадская республика 1945–1947 годов была разгромлена, а соглашение об автономии курдов в составе Ирака 1970 года не выполнено Багдадом. И только в наши дни, почти через век после окончания Первой мировой войны, контуры иракского Курдистана возникли, а сирийского возникают на политической карте Ближнего Востока.
Вошедшие в состав Пакистана белуджи оказались на вторых ролях в стране, правящую элиту которой составляли выходцы из Пенджаба, Синда и беженцы из Индии – мухаджиры. Афганских белуджей оттеснили от власти пуштуны и таджики, в Иране они не могли конкурировать с персами и азербайджанцами. И это только один пример из истории многомиллионных народов БСВ, разделённых государственными границами…
В Северной Африке берберы Марокко сохранили то привилегированное положение, которое они занимали при французах, но берберы алжирские, несмотря на их активное участие в борьбе за независимость, были оттеснены от власти и вынуждены бороться против арабизации, за сохранение своей национальной идентичности.
Некоторые из представителей этих народов смогли эмигрировать. Курды – в Германию (вместе с турками), белуджи в Великобританию и Оман (привилегии подданных государств, вошедших в Содружество наций, никто не отменял), берберы во Францию, где в настоящий момент находится основной центр культурной жизни этого народа. Однако огромному большинству народов БСВ, в отличие от живших там европейцев и представителей торговых меньшинств региона, уезжать было просто некуда.
Как следствие, проблема Западной Сахары и войны с партизанами-«сахрави» Фронта ПОЛИСАРИО (или Полисарио – встречается в литературе и такое написание), действующими с территории Алжира, – главная проблема современного Марокко. Как сказано выше, в 2016 году она вызвала острый кризис в отношениях между Марокко и ООН, ставший следствием неосторожного высказывания Генерального секретаря этой организации Пан Ги Муна, нарушившего её нейтралитет в отношении западносахарского конфликта.
Борьба алжирских берберов, поддерживаемых Францией и в скрытой форме тем же королевством Марокко против арабизации, осложняющая противостояние алжирской армии с исламистами в длящейся третье десятилетие вялотекущей гражданской войне – одна из главных проблем Алжира. И с учётом надвигающейся смены поколений правителей этой страны – не самая маленькая.
Восстание туарегов – «Вторая туарегская война», которая, как и столкновения племен в Судане и Чаде, была срежиссирована Ливией, и «талибанизация» Сахеля ставят под вопрос стабильность внутренних районов всей бывшей Французской Северной Африки.
Разгром Ливии и убийство Муаммара Каддафи развязали руки всем, кого подкармливал лидер ливийской революции, поддерживая баланс сдержек и противовесов в свою пользу. Закончилось это войной наркоторговых кланов, сепаратистов и джихадистов за власть и влияние в Мали, Чаде, Нигере, Нигерии, Камеруне и других африканских государствах – при полном бессилии мирового сообщества, включая Францию и Соединённые Штаты.
Конфликт «белых» и «чёрных мавров», проявлением которого является рабство, формально запрещённое ещё в 1980 году, и борьба мавров и «африканцев» за правобережье реки Сенегал дестабилизируют Мавританию, занимающую стратегическую часть североафриканского атлантического побережья.
Периодическая смена власти в этой стране в результате частых военных переворотов не прибавляет ей стабильности, и, судя по всему, последнего слова в росте конфликтного потенциала Сахары и Сахеля эта страна ещё не сказала. По крайней мере её военно-политическое руководство известно своими нестандартными решениями – от установления дипломатических отношений с Израилем в пику арабскому миру до их внезапного разрыва в пользу Ирана.
Успех террористических атак исламских радикалов на еврейские общины Марокко, Туниса и Турции демонстрировал бессилие властей этих стран в борьбе с местными «аль-каидистами» даже до начала «Арабской весны» и войны в Сирии, в ходе которой Турция стала основным транзитным маршрутом джихадистов со всего мира в Сирию и Ирак.
Египет не может защитить от местных исламистов последнюю крупную христианскую общину БСВ – коптов, с трудом справляется с недовольством нубийцев и беджа, осложняемым пограничным спором с Суданом вокруг треугольника Халаиб, и не контролирует Синай, бедуины которого противостоят египетской армии при открытой поддержке Катара, Турции и палестинского движения ХАМАС, контролирующего Газу.
В Судане наступление Сахары, спровоцировавшее войну племён в Дарфуре, увеличило угрозу продолжения распада страны вслед за референдумом 2011 года, увековечившим противостояние исламского севера с христианским и анимистским югом, урегулировать которое безрезультатно пытались США, Франция, Россия, Китай, Катар, Египет, Ливия, Африканский союз и ООН.
Отделившийся от Судана по результатам упомянутого референдума нефтедобывающий Южный Судан, вопреки всем благостным прогнозам политиков и чиновников ООН, вместо мира и процветания, основанного на природных ресурсах, скатился в кровопролитную трайбалистскую гражданскую войну.
Этноконфессиональное соперничество в Эритрее превратилось в норму её существования. Однако оно меркнет на фоне войны «всех против всех» в переставшем существовать качестве единого государства Сомали.
Непосредственными участниками конфликтов на Африканском Роге являются Эфиопия, Кения, Саудовская Аравия, Катар и террористический «зелёный интернационал», при активной закулисной деятельности Ирана. В итоге сомалийские проблемы распространяются на прилегающие территории Кении и Эфиопии, а миллионы сомалийских беженцев терроризируют кенийские города и отягощают положение охваченного гражданской войной Йемена.
Соперничество Ирана и Саудовской Аравии за влияние в Йемене спровоцировало конфликт с КСА зейдитских племён Северного Йемена, справиться с которыми правительство Саны оказалось так же неспособно, как и с сепаратистами Южного Йемена. Интервенция возглавляемой Саудовской Аравией коалиции аравийских монархий и их «группы поддержки» в лице контингентов АРЕ, Марокко и наёмников, захлебнулась, однако попытки закончить эту войну, достигнув компромисса с хоуситами, были в марте 2016 года сорваны саудовскими «ястребами» во главе с сыном короля Мухаммедом бин-Сальманом. Чем закончится йеменская авантюра для саудовского королевства, существование которого она ставит под угрозу, – большой вопрос.
В Саудовской Аравии, атакуемой изнутри «членами заблудшей секты», в роли которой в 2015–2017 годах выступала не подконтрольная её Управлению внешней разведки «Аль-Каида», а куда более опасное «Исламское государство», под вопросом лояльность шиитов Восточной провинции, исмаилитов Наджрана и зейдитов Ассира. Поддерживаемое Ираном соперничество шиитов и суннитов в монархиях Персидского залива осложняется демографическим дисбалансом между их гражданами и выходцами из стран арабского мира, Южной и Юго-Восточной Азии, составляющими в ОАЭ, Кувейте и Катаре абсолютное большинство населения.
Единственной страной Аравийского полуострова, в которой проблема меньшинств в 2010-х годах была неактуальной, является Султанат Оман, в 80-е годы погасивший конфликт в Дофаре, поддерживавшийся Южным Йеменом, СССР и КНР.
В то же время соседство с охваченным гражданской войной Йеменом, почтенный возраст бездетного султана Кабуса и обозначившиеся в преддверии надвигающейся смены правителя страны проблемы престолонаследования могут спровоцировать нестабильность на территории этой страны. Ибадитский ислам, которого придерживается правящая в Омане элита, чужд его соседям (ибадитский Маскат скорее может опираться на Тегеран, чем на салафитов Эр-Рияда).
Главная и, похоже, вечная проблема Израиля – отношения с палестинцами контролируемых им территорий Иудеи и Самарии и нелояльной к государству частью арабов-мусульман, являющихся его гражданами. Вражда этноконфессиональных групп в соседнем Ливане, на ситуацию в котором в разной степени влияют США, Франция, Саудовская Аравия, Сирия и Иран, остро проявляется в конфликте с живущими на территории этой страны в лагерях беженцев палестинцами коренного населения и противостоянии суннитов, друзов, христиан и шиитов.
Сирия, подавив в 80-е годы выступления исламистов, смогла на определённый период взять под контроль центрального правительства курдов, палестинских и иракских беженцев, но внутренние противоречия взорвали эту страну.