— Ну, у меня вроде бы зелёные глаза. У папы были такие же.
— Но они светились, как у кошки ночью.
— Моя фамилия — Котти. Но я не кошка вроде бы.
— Ты иронизируешь, а я серьёзно хочу разобраться.
— Зачем? Зачем разбираться? Этого мне хочется меньше всего, чтобы кто-то копался во мне и разбирался: что и почему. Ты ещё отправь меня в КГБ. Чтобы там надо мной начали эксперименты ставить.
— Да ты что… Нет. Я для себя…
— А для себя, ты лишь определись — ты мне друг или кто?
— Друг.
— А Натан — наш друг?
— Да…
— А разве у друзей нужно спрашивать, почему и как друг помог другу? Это уже не дружба получается. Ты же, когда помогал мне, ты не спрашивал, почему у девочки рука прострелена из пистолета. Ты сначала всё сделал, а потом уже поинтересовался, что случилось…
— Ну да…
— А зачем тогда сейчас спрашиваешь, почему и как я помогла нашему другу избавиться от шрамов на лице?
— Но я не понимаю.
— И я не понимаю…
— Но ты это сделала. Прямо у меня на глазах.
— Не. Не на глазах. Всего лишь на лице у Натана.
— Хватит ёрничать!
— Тогда не задавай мне вопросов, ответы на которые я сама не знаю.
— Инга! Я как доктор хочу разобраться.
— Лучше как доктор, помоги мне разобраться хоть немного в медицине. Тогда может я и смогу тебе, хоть что-то ответить. А пока я просто не понимаю, что делаю, и почему у меня получается. Я не знаю. Поверь мне!
— Я тебе верю. Но не могу поверить даже своим глазам.
Закипел чайник и прервал нашу беседу. Я пил сладкий чай и наслаждался.
— Слушай, доктор! А подскажи мне, как лучше сделать так, чтобы следов от шрамов вообще не было видно?
— Говорят, что помогает загар. Только не слишком сильный. Но дозы ультрафиолета полезны.
— То есть ты намекаешь, что надо на юга смотаться? Позагорать и отдохнуть? Я не против. Я только «за».
— Но у меня работа…
— Возьми отпуск! Дай денег там, кому надо. Давай съездим на море! Я никогда на море не была. А у меня такое ощущение, что в этом году в середине лета у нас на курортах начнётся что-то нехорошее. И вторая половина лета для отдыха на Чёрном море не подойдёт.
— Что такого может произойти на курортах Чёрного моря? Плохая погода? Дожди?
— Эпидемия холеры…
Глава пятая
— Что за ерунда? Холера? У нас в СССР? Не может быть. После Гражданской войны эпидемия закончилась. У нас такая медицина в стране, что такой эпидемии быть не может. Это раньше…
Валим ненадолго замолчал, что-то обдумывая. А потом вдруг внезапно спросил:
— Что? Правда холера?
— Правда.
— Но как? Откуда ты можешь знать?
— Не знаю. Просто знаю и всё.
— Кстати. Я тут ещё кое-что подумала. Тебе с Натаном действительно лучше всего провести весь июнь и начало июля не в Москве. Но ни в коем случае не в Питере?
— В Ленинграде?
— Ну да…
— А почему?
— Понимаешь… Люди вашей национальности…
— Ты что-то имеешь против евреев?
— Я — нет. А вот комитет…
— Да. Они нас не очень-то любят…
— А после пятнадцатого июня очень будут не любить.
— А что будет пятнадцатого июня?
— Тебе это обязательно надо сейчас знать? Ты сможешь потом узнать из газет. Ну или из «вражьих голосов» по радио.
— А ты уже знаешь?
— Знаю.
— И что там будет?
— Если ты обещаешь, что никому ничего не скажешь…
— Даже Натану?
— Даже Натану.
— Обещаю!
— Слово?
— Да!
— Ну, как знаешь. Я конечно расскажу тебе всё, что сама знаю. Но тебе потом жить с этим знанием, и с осознанием того, что ты ничего не сможешь сделать, чтобы это предотвратить…
— И у тебя много таких знаний?
— Зря иронизируешь. Я каждый день переживаю, что не могу ничего сделать для того, чтобы спасти людей, заранее зная, что они погибнут.
— И много погибнет?
— Много. Вот, например, в это воскресенье, тридцать первого мая, в Перу произойдёт землетрясение…
— Так далеко…
— Его потом назовут Великое Перуанское землетрясение. Магнитуда основного толчка примерно восемь баллов по шкале Рихтера. В департаменте Анкаш погибнет до семидесяти пяти тысяч человек. Город Юнгай полностью будет разрушен. В самом городе погибнет более двадцати пяти тысяч человек. Всё случится примерно в пятнадцать часов по местному времени.
— Инга! Ты что такое говоришь? Это действительно произойдёт?
— Да.
— Но надо же…
— Что? Позвонить в министерство иностранных дел и сказать им: Я знаю, что тогда-то и там-то будет землетрясение!
— Ну… да…
— Во-первых: тебе не поверят. Примут за психа или за провокатора.
— Но потом…
— А потом, когда всё произойдёт, тебя закроют в подвале на Лубянке и будут пытать на предмет источника твоих знаний. Ты выдашь меня. И пытать уже будут меня.
— Я не выдам.
— Выдашь. Нет таких людей, которые молчат под пытками. Просто не все умеют правильно спрашивать…
— А ты умеешь?
— Умею…
Вадим замолчал, но потом, как бы вспомнив, спросил:
— А что будет пятнадцатого июня?
— Группа примерно в двенадцать человек, в аэропорту у города Приозёрска недалеко от Ленинграда, попытаются захватить самолёт, чтобы вылететь в Швецию. Большая часть из них — евреи. Их всех арестуют. Двоих потом расстреляют, а остальных надолго посадят. А ко всем евреям СССР после этого будут относиться как к потенциальным идеологическим врагам.
— Надо их предупредить…
— КГБ уже с апреля в курсе подготовки угона. И этих людей уже предупреждали об этом. Они не стали менять свои планы. Готовились стать мучениками во имя идеи. Но всего лишь навредили и себе и другим. Ничего уже не исправить.
— А зачем нам лучше быть подальше?… Ясно. Сам догадался. Чтобы потом не могли привязать к ним…
Киваю в ответ.
— А про холеру?
— Начиная с середины июля и почти до октября, эпидемия прокатится по всему черноморскому побережью и не только. Первый случай в Батуми, потом Одесса, Керчь, Новороссийск… Особенно в Астрахани будет много заболевших и умерших. В десять раз больше чем во всех остальных местах.
— Но надо…
— Что, Вадим? Что ты можешь сделать? Очаги заражения будут в разных местах. Я не знаю подробностей, я знаю последствия. И опять же… Как ты сможешь это предотвратить? Предупредить? Но кто тебе поверит? Ты же мне не поверил сначала.
— Ну да… Ты права. Но хотя бы родственников Натана, ну то есть его жены предупредить.
— А они скажут соседям, а те своим родственникам. Вадим — это же Одесса. Там в одном углу чихнёшь, в другом скажут: «Будь здоров!». В конце концов, об этом снова узнают большие дяди из Комитета глубинного бурения и придут к нам с вопросами…
— Как ты интересно сказала… Комитет глубинного бурения… Не слышал такого.
— Ну да, а в США говорят Кей Джи Би.
— Не буду спрашивать о том, откуда ты это знаешь…
— И не надо.
— …
— Ну так что… Возьмёшь отпуск? Съездим на море?
— Надо подумать…
— Думай!
Последнее слово я всегда стараюсь оставить за собой.
Натан проснулся только утром. Мы об этом узнали по его удивлённому возгласу из ванной. Видимо он, умываясь, взглянул в зеркало. Сначала не сообразил, но потом вспомнил, что у него на носу и над глазом должны быть свежие шрамы от бритвы. А теперь там торчали только нитки, а шрамов не было. Он стал щупать себя за лицо в поисках ран, но не нашёл. Всё это он сопровождал немного нецензурными выражениями удивления.
— А ещё культурный человек… с виду… — прокомментировал проснувшийся доктор.
— Надо было ему вчера ещё и швы снять. — добавил я.
— Не хотелось будить его.
— А он бы и не проснулся. Он так вчера устал, что видишь, спал до утра без задних ног.
— А он-то с чего устал. Работали мы с ним вместе.
— От лечения. Ты думаешь, это я ему шрамы лечила? Не-а. Это он сам. Я просто дала нужную установку его организму. А потом слегка подпитывала своей энергией. А раны залечивал его собственный организм. Только ты ему не говори.
— Ладно. Не скажу. А меня сможешь научить?
— Чему?
— Вот так вот лечить.
— Нет. Не смогу. Я же сама не знаю механизм всего этого. Честное слово!
— Но почему у тебя получается?
— Наверное, это награда… — я показал пальцем наверх. — За мои мучения и страдания.
— Я всё равно не верю.
— Это твоё право. Никто тебя не заставит верить, если ты сам не хочешь поверить в это. Тебя отягощают знания. Вот покажи я такой фокус человеку из раннего средневековья, он сразу поверит, что я колдунья.
— Ага. И тебя сожгут на костре.
— Но поверят же…
Натан вернулся в комнату и вопросительно посмотрел на меня. В его взгляде читалась какая-то невысказанная мысль.
Я надул губы и голосом обиженного ребёнка произнёс:
— Натан! Не смотри на меня так, пожалуйста. Я больше так не буду!
Вадим расхохотался, глядя на мои гримасы. Натан какое-то время давил в себе смех, но тоже рассмеялся. Я улыбался. Это просто обычное такое счастье, когда друзьям весело.
— Что ты со мной сделала? — Наконец смог произнести своё вопрос музыкант.
— А что не так? — поинтересовался я. — Надо было ещё и ринопластику тебе сделать?
Левин смотрел на меня непонимающе.
— Ринопластика это коррекция носа. Такая пластическая операция. Очень дорогое и мучительное удовольствие. — перевёл ветеринар медицинский термин на доступный русский язык.
— Инга! — настойчиво продолжил Натан, — Что ты сделала?
— Помогла тебе стать прежним. Я чувствовала свою вину, за то, что с тобой произошло.
— А твоя вина-то в чём?
— Я плохо связала того злодея. У меня тогда с правой рукой были проблемы.
— Но ты умудрилась одной левой обезвредить налётчика, а потом ещё и связать его.
— Вот… Плохо связала. И из-за этого он изрезал бритвой лицо моему другу. Я переживала. Моя вина грызла меня. Я решила исправить то, что произошло из-за меня. Вот и помогла тебе вылечиться.