он?
Гленн затряс головой, ему было тяжело дышать. Стиснул зубы и поднес ко лбу руку.
— Ты что, не слышишь? — заорал он на Руша; Руш не отвечал, не понимая, какой ответ в глазах парня будет правильным.
Наконец охватившее парня неистовство пошло на спад.
— Нет, я не могу с вами на эту тему говорить. Особенно о нем. Какой же я дурак! Вот почему он велел мне просто прийти сюда и сразу все сделать!
— Не волнуйся, все в порядке, — мягко произнес Руш. До имени кукловода ему оставался всего один шаг, но он боялся сказать неверное слово из опасений получить пулю в лоб. — Забудь, считай, что я тебя ни о чем не спрашивал.
В дверях по периметру зала возникли бойцы группы быстрого реагирования.
— Ты сказал, что, придя сюда, должен был что-то сделать… Что именно?
Гленн даже не услышал вопроса. Он опять заплакал, а потом машинально поднял и опустил пистолет, словно проклиная себя за слабость.
Ситуация явно выходила из-под контроля.
— Это твой брат? — в отчаянии спросил Руш и показал на жертву, все громче заявлявшую о себе.
— Нет, пока еще нет, — ответил Гленн, — но скоро им будет.
— Когда?
— Когда нас освободят полицейские.
— Освободят? — переспросил агент. — Ты имеешь в виду убьют?
Парень кивнул. На его груди появилась красная точка. Глаза Руша проследили, как она переместилась на лоб.
— Вас никто не собирается убивать, Гленн, — солгал он.
— Нет, он сказал, что нас убьют. Им придется… после того, как мы убьем кого-то из ваших.
Агент вновь перевел взгляд на пистолет.
— Я не верю, что ты готов причинить кому-то вред, — сказал он обезумевшему парню. — Знаешь почему? Потому что у тебя для этого были все возможности, но ты так ничего и не сделал. Наоборот, стал стрелять в потолок, чтобы отпугнуть окружающих… и тем самым их спасти. Я прав?
Гленн кивнул и опять заплакал.
— Все в порядке. Я прослежу за тем, чтобы с вами ничего не случилось. Положи пистолет на землю.
Гленн на мгновение задумался и наклонился вперед, чтобы опуститься на колени, но в ту же секунду дико закричал, вырвав из кожи глубокий стежок. Пришитая к его спине жертва от боли пришла в себя, завопила от ужаса и заметалась, от чего соединявшие их швы натянулись еще больше. По их барахтающимся телам заскользила красная точка.
Гленн увидел на груди перекрестье лазерного прицела и понял, что его предали.
Он знал, что сейчас произойдет.
— Не стрелять! Не стрелять! — заорал Руш, вскочил на ноги, сделал шаг к «сиамским близнецам» и поднял руку, перекрывая спецназовцу линию огня.
Красная точка уперлась в его плечо.
Гленн поднял глаза, чтобы в последний раз посмотреть на Близнецов над головой, к которым ему вскоре предстояло вознестись, и навел на Руша пистолет.
— Не стрелять! — опять завопил тот: информация, которую мог предоставить парень, была гораздо ценнее его жизни.
«Брат» Гленна задергался, увлек его за собой, и резкий хлопок превратил красную точку на шее парня в зияющую кровавую рану. Выстрел цели не достиг, Руш услышал звук передергиваемого затвора, но было слишком поздно — умирающий уже взял его на мушку.
Дамьен закрыл глаза и задержал дыхание, на его лице отразилось слабое подобие улыбки.
Грянул оглушительный выстрел.
Глава 12
Суббота, 12 декабря 2015 года,
11 часов 23 минуты утра
Водянистый кофе из автомата в руках Кертис остыл еще двадцать минут назад. Она невидящим взором уставилась в телевизор, работавший с выключенным звуком и не способный отвлечь от бед и невзгод тех, кто в этот час оказался в Медицинском центре Нью-Йоркского университета имени Лангона. Рядом сидела Бакстер, вот уже полчаса пытаясь набрать коротенькую эсэмэску. Потом наконец сдалась и отложила телефон.
— Если он умрет… — тихо проговорила Кертис, — …я, думаю, я больше не смогу этим заниматься…
Бакстер понимала, что коллега ждет от нее какого-нибудь ответа, но не знала, что ей сказать, — она не очень-то умела утешать людей. Поэтому лишь сочувственно улыбнулась, с удивлением констатировав, что это сработало.
— Нельзя было Руша туда отпускать, — продолжала Кертис.
— Это решение приняли не мы, а он, — ответила Эмили, — Руш сделал свой выбор, к худу ли, к добру ли.
— К худу… конечно, к худу.
— Это наша работа, — пожала плечами Бакстер, — мы часто оказываемся в дерьмовых ситуациях, когда жизнь сталкивает нас с неизбежным выбором.
— Согласна, — сказала Кертис, — мне тоже приходилось делать выбор. Судя по вашим словам, у вас в таких делах большой опыт. Вы принимали решения, о которых потом жалели?
К столь бесцеремонному вопросу Эмили оказалась не готова. Ей совсем не хотелось воскрешать в памяти запах паркетного лака, ощущение пропитанной кровью ткани, прилипшей к телу, пол, вибрировавший при приближении спецназа… синие глаза Волка…
— Бакстер? — спросила Кертис, вырывая ее из пучины воспоминаний.
Эмили не знала, сколько времени на этот раз в ней пробыла, представляя, что было бы, сделай она другой выбор, терзаясь и мучаясь, как каждый раз, когда в голове всплывали гипотетические сценарии, предусматривающие куда более благоприятные решения, заканчивающиеся счастливым концом.
Детектив рассмеялась над собственной наивностью. Такого понятия, как «счастливый конец», в этой жизни не бывает:
— Мне доводилось принимать решения, не зная поначалу, как, впрочем, и потом, верные они или нет, — ответила она, — с этим просто надо научиться жить.
— К худу ли, к добру ли, — сказала Кертис.
Бакстер кивнула.
Женщина на сестринском посту указала на них подошедшему врачу. Бакстер с Кертис встали и прошли за ним в кабинет.
— Мы не смогли его спасти, — вводная фраза врача прозвучала, как удар молота по наковальне.
Кертис встала и вышла, предоставив Бакстер закончить разговор. Когда Эмили вышла в комнату ожидания, Кертис нигде не было. Она вытащила телефон и поднесла его к уху:
— Руш? Это Бакстер. Врачи не смогли ничего сделать. Нам надо поговорить.
Заблудиться на Манхэттене практически невозможно, но Кертис, бездумно зашагав по Первой авеню, никак не могла сообразить, какой дорогой лучше вернуться в участок. Ее энциклопедические знания об улицах, переулках и достопримечательностях ограничивались лишь территорией Мидтауна, какой бы огромной она ни была, но не распространялись на окраины острова.
Тревожное небо по-прежнему противилось желанию обрушиться на город снегом, но пронизывающий ветер и без того делал жизнь его обитателей невыносимой. Она шла вперед, борясь с ветром и понимая, что ее в любой момент может стошнить.
Изнутри женщину разъедало чувство вины, давившее осязаемым, ядовитым грузом, который ей страшно хотелось с себя сбросить и утопить в реке, мелькавшей вдали на каждом перекрестке.
Она убила невинного человека.
Когда Кертис впервые это признала, внутри у нее все перевернулось. Она подбежала к утопавшим во мраке воротам подземной автостоянки и выплеснула содержимое желудка.
Буквально через пару минут после того, как она нажала на спусковой крючок, они страшно поссорились с Рушем, хотя к выстрелу ее подтолкнул не кто иной, как он. Этот день, и без того худший в ее жизни, стал еще хуже. Это он решил отправиться к Гленну Арнольдсу безоружным и беззащитным. Это он непонятно почему остался стоять рядом с ним, вместо того чтобы укрыться в безопасном месте, когда ситуация стала выходить из-под контроля. Это он заставил ее столкнуться со страшной дилеммой: либо смотреть, как на твоих глазах убивают коллегу, либо выстрелить самой, рискуя при этом убить невиновного человека.
Она свой выбор сделала.
Кертис впервые воспользовалась оружием в ходе оперативных мероприятий. Отличница во всем, она сделала один-единственный выстрел, унесший жизни сразу двух человек: пуля прошла у основания черепа Гленна Арнольдса, убила его и вошла в спину его жертвы.
Если бы она взяла на пару миллиметров выше…
В тот самый момент, когда она так отчаянно нуждалась в утешении и дружеской поддержке, Руш сказал, что она приняла неверное решение и зарубила на корню их расследование, что она должна была позволить этому парню его убить. Его реакция на произошедшее почему-то расстроила ее больше, чем что-либо еще.
Чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, она вытащила телефон и набрала номер, который любой другой человек занес бы в список контактов как «Дом». На экране вспыхнули слова «Квартира Кертис».
— Господи, пожалуйста, пусть подойдет мама… — прошептала она.
— Сенатор Тобиас Кертис, — резко сказал глубокий голос.
Кертис молчала, она даже подумала, не повесить ли трубку.
— Эллиот? Это ты? — спросил сенатор. — Эллиот?
— Да, сэр. Вообще-то я хотела поговорить с мамой.
— А со мной, значит, ты общаться не желаешь, да?
— Нет… да… просто…
— Так да или нет? Ты уж как-нибудь определись, — настаивал сенатор.
Из глаз Эллиот текли слезы. Ей так нужно было с кем-нибудь поговорить.
— Я жду.
— Пожалуйста, я хочу поговорить с мамой, — сказала она.
— Нет. Я не хочу приплетать сюда маму. Думаешь, я не знаю, что случилось? Леннокс позвонила мне, как только узнала. А должна была позвонить ты.
На короткий миг Кертис испытала облегчение: ему уже обо всем доложили. Свернув за угол и увидев улицу, которая, наконец, показалась ей знакомой, она переложила телефон и поднесла его к другому уху, чтобы отогреть замерзшую руку.
— Я убила человека, пап… Простите. Сэр.
— Жертва мертва? — спокойно спросил сенатор.
— Да, — ответила она и разрыдалась.
— О господи, Эллиот, — заорал он, — как ты могла проявить такую небрежность? Ты хоть представляешь, что начнется, когда об этом пронюхают журналисты?
— Я… я… — стала заикаться Кертис, которая хоть и не ожидала от отца ничего другого, но все же была шокирована столь вопиющим безразличием к ее беде.