— Ну, до совершенства мне далеко, — спокойно ответил Руш.
— Вы так думаете? Приказать коллегам спокойно смотреть, как тебя будут убивать, накричать на друга, застрелившего ни в чем не повинного человека, чтобы тебя спасти, и улыбаться, глядя в глаза психопату, который навел на тебя пистолет.
— Опять вы за свое.
— Я это к тому, что если кому-то и надо поговорить со специалистом о своем дерьме… то это вам.
— Вы закончили? — спросил Руш.
Бакстер промолчала, подозревая, что переступила черту. Некоторое время они сидели молча, пока медсестра, исполнявшая обязанности секретаря и до этого бросавшая на них хмурые взгляды, не утратила к ним всякий интерес.
— Я хожу в церковь, — сказал Руш, вновь переходя на дружелюбный тон, — и пока вы были в больнице, тоже был в церкви. Вот где я, выражаясь вашим языком, говорю о своем «дерьме» каждый божий день, полагая, что его у меня накопилось куда больше, чем у других.
Какие-то нотки в голосе Руша дали Бакстер понять, что это чистая правда.
— Вы неправильно меня поняли, — продолжал он, — я не осуждаю людей, нуждающихся в помощи — без нее никому не обойтись. Но при этом не верю тем, кому платят за то, чтобы меня слушать. Мне ненавистна сама мысль о том, что совершенно посторонний человек будет знать обо мне вещи, которые я — как и все остальные — так тщательно скрываю от окружающих. Ни одна живая душа не должна обладать над человеком такой властью.
Бакстер никогда об этом не задумывалась, полагая, что ее психотерапевт, весьма влиятельная дама, относится к проблемам пациентов с профессиональной дистанцированностью. Неужели она обманывала саму себя, считая, что представителя подобной профессии связывают законы и служебный этикет даже более строгие, чем те, которые она сама с такой завидной регулярностью попирала на своем посту? Неужели упорно игнорировала тот факт, что рот у этой женщины, в точности как и у других людей, расположен всего в паре дюймов ниже алчных ушей?
Она принялась в подробностях вспоминать каждый фрагмент своих бесед с терапевтом, но в этот момент их позвали к доктору Эрану. Его роскошный кабинет представлял собой более комфортный и непринужденный вариант приемной — с извечным дежурным деревом у окна. Он пригласил их сесть к его аккуратному столу. Перед ним лежала толстая папка с материалами Гленна Арнольдса.
— Могу я посмотреть ваши документы, перед тем как переходить к делу? — вежливо, хотя и твердо, спросил врач.
Увидев перед собой удостоверение Бакстер, выданное полицией Лондона, он поднял брови, но ничего не сказал.
— Насколько я понимаю, вас интересует информация об одном из моих пациентов. Полагаю, мне нет необходимости напоминать, что большая часть содержащихся в этой папке сведений представляют собой врачебную тайну.
— Он мертв, — бросила Бакстер.
— Да? — ответил доктор Эран. — Какое несчастье. Но это никоим образом не отменяет того факта, что…
— Перед смертью он убил человека, — продолжала Бакстер.
С технической точки зрения это было неправдой, но настоящая история была слишком запутанной.
— Понятно.
— Причем самым мрачным и неприятным способом, какой только можно вообразить.
— Так-так… — сказал доктор, тут же мысленно сопоставив ее слова с жуткими репортажами с Центрального вокзала. — Ну, хорошо. Чем я могу вам помочь?
В возрасте десяти лет, через год после смерти брата-близнеца, скончавшегося от тромба в мозгу, Гленну Арнольдсу поставили диагноз «шизоаффективное расстройство». Мальчик постоянно опасался, что его постигнет та же судьба, что и брата, чему в значительной степени способствовала и его предрасположенность к мучительным головным болям. Оплакивая брата, он в самом прямом смысле каждый день ждал смерти. В итоге стал все больше замыкаться в себе и впадать в депрессию, решив после печальной утраты, что жизнь быстротечна и ничего не стоит.
Три года назад ему назначили курс лечения в «Гремерси Практис», он никогда не пропускал сеансов и добился значительного прогресса в рамках как индивидуальной, так и групповой психотерапии. Если не считать незначительных рецидивов депрессии, его психотические симптомы подавлялись медикаментозным лечением. В общем и целом, парень никогда не проявлял даже намеков на агрессию или жестокость к кому бы то ни было.
— А как он платил за удовольствие находиться в вашей компании? — спросил врача Руш.
Бакстер задумалась, сознательно ли он сформулировал свой вопрос так, чтобы психотерапевт выглядел как проститутка.
— Ведь ваши услуги, ребята, обходятся ой как недешево, — добавил Руш.
— Медицинская страховка, — ответил доктор Эран, в голосе которого прозвучал лишь отдаленный намек на возмущение, — причем очень хорошая. Насколько я понимаю, после смерти брата родители оформили ему самую лучшую, какую могли себе позволить. И поскольку впоследствии у пациента было выявлено психическое расстройство…
Психиатр не договорил, а лишь пожал плечами.
— Скажите, на ваш профессиональный взгляд…
Бакстер внимательно посмотрела на Руша.
— …как вел себя Гленн в последние пару недель?
— Прошу прощения?
— У него наблюдались какие-нибудь признаки рецидивов? Может, он перестал принимать лекарства?
— Может быть, мне об этом ничего не известно, — в замешательстве ответил доктор Эран, — я его ни разу не видел.
— Как это? — спросила Бакстер.
— На следующей неделе он должен был прийти ко мне в первый раз. Извините, я думал, вы знаете. Ко мне перешли пациенты доктора Бентхема — с минувшей пятницы он больше не практикует.
Бакстер и Руш переглянулись.
— С минувшей пятницы? — спросила детектив. — Давно он собирался уволиться?
— Ну разумеется. Собеседование, чтобы унаследовать его практику, я прошел добрых два месяца назад.
Бакстер вздохнула, подумав, что они так ни к чему и не пришли.
— Нам надо будет с ним поговорить, — сказал доктору Руш. — Вы сможете снабдить нас его контактами?
Ни один телефон из тех, что им дала пугливая секретарша, так и не ответил. Она распечатала им и домашний адрес доктора Бентхема в округе Вестчестер, примерно в пятидесяти минутах езды от Манхэттена. Пока труп Гленна Арнольдса застрял где-то между больничным моргом и лабораторией патологоанатома, пока ФБР пыталось идентифицировать его жертву, а Кертис по-прежнему игнорировала их звонки, Бакстер и Руш решили рискнуть, съездить в городок под названием Рей и нанести доктору визит, прекрасно понимая, что эта инициатива вполне может обернуться пустой тратой времени.
Зачитывая Рушу описание пути к дому Бентхема, Бакстер не лелеяла особых надежд:
— Так… вот и площадка для игры в гольф… видите слева? Теперь нам надо пересечь Бивер Суомп Брук, а на следующем перекрестке свернуть на Локаст-авеню.
— Отлично.
Они припарковались в идиллическом тупичке. К северу от города насыпало много снега. Толстый белый покров лежал на аккуратно подстриженных изгородях, обрамлявших широкие, чисто подметенные гравийные подъездные дорожки. В прекрасных садах горделиво стояли безупречные снеговики, окруженные паутиной маленьких следов детских ног. Обшитые досками дома были выкрашены каждый в свой цвет, придавая зимней картине скандинавский вид. Представить себе столпотворение Таймс-сквер всего в часе езды отсюда было очень и очень трудно.
— Подозреваю, что архитектор, планировавший поселок, хотел сохранить это местечко в тайне, — сказал Руш, вглядываясь в номера домов и, помимо своей воли, с завистью мечтая о том, чтобы в одном из таких идеальных поместий когда-нибудь поселилась его семья.
— А это еще что за Дог Шит Драйв? Аллея Собачьей какашки?
Бакстер засмеялась. Руш тоже засмеялся — он не привык к ее смеху.
Когда они свернули на подъездную дорожку к дому, сенсоры в сумерках включили автоматическое освещение, указывающее путь к гаражу на три машины. Его вид отнюдь не обнадеживал. За окнами тоже было совершенно темно. В отличие от других домов, здесь палисадник, сад и тропинку к входной двери покрывал приличный слой нерасчищенного снега.
Припарковав машину, они вышли в безмолвный сад. На крыльце соседнего дома от ветра тихо позвякивали китайские колокольчики, вдали на дороге взревел автомобиль, набирая скорость. Бакстер поразилась, как здесь холодно: казалось, температура была на несколько градусов ниже, чем в городе. Под ногами громко хрустел снег. В гаснущем сумеречном свете они двинулись к входу. С каждой секундой тьма становилась все гуще, а окружающие деревья теряли как цвет, так и ясность очертаний.
Руш позвонил в дверь.
Тишина.
Бакстер встала на клумбу и заглянула в большое окно. Незажженные лампочки китайских фонариков вокруг дверного проема напомнили ей о запущенном доме Руша. Эмили сощурилась, давая глазам привыкнуть к темноте. В другой комнате она заметила, как ей показалось, намек на какой-то теплый отблеск.
— Может, где-то не выключили лампочку, — сказала она Рушу, когда тот постучал в дверь.
Потом потопталась еще немного на клумбе, обогнула угол и заглянула через боковое окно в комнату — ту самую, где, по идее, должен был гореть свет. Однако внутри царил непроглядный мрак. Эмили вздохнула и вернулась к Рушу.
— Скорее всего, хозяева уехали в отпуск, — сказала она. — Ведь скоро Рождество.
— Может быть.
— Может, поспрашивать у соседей?
— Сегодня не стоит, слишком холодно, — сказал Руш, направляясь к теплой машине, — я оставлю визитную карточку, а утром можно позвонить.
— К тому же вы обещали вечером пригласить нас на ужин, — напомнила ему Бакстер.
— Верно, но только если мы найдем Кертис. Вам я не грубил.
— Разве что самую малость.
— Согласен, — улыбнулся Руш, — самую малость. Они сели в машину и включили обогреватель. Руш дал задний ход и проехал по длинной подъездной дорожке, ориентируясь на мерцающие огоньки коттеджа напротив. Потом бросил последний взгляд на дом своей мечты, нажал на газ, машина забуксовала на месте и ринулась вперед, унося их обратно в Манхэттен.