– Почему не разбудил меня? – сонно упрекаю я.
– Мне показалось, что тебе нужно поспать.
Я легла в постель не переодеваясь, так что быстро отбрасываю одеяло и потягиваюсь.
– Следующая смена моя. – Опускаю ноги вниз, на холодные скрипучие половицы. – А ты отдыхай.
Бо встает с кресла, позевывая. Проходя мимо друг друга, мы сталкиваемся плечами, оба сонные. Добравшись до кровати, он в изнеможении падает на спину и кладет бейсболку на лицо. Мне безумно хочется забраться обратно в кровать, пристроить голову ему на плечо и опять провалиться в сон. Вот так бы лежать рядом с Бо, отныне и навсегда… И не считать, сколько дней нам отмерено судьбой. Я могла бы уехать с острова вместе с ним, не оглядываясь назад. И может быть, я была бы счастлива.
Спустя всего несколько минут замечаю, что Бо расслабился – он спит. Но вместо того чтобы устроиться в кресле, я иду к двери, приоткрываю ее ровно настолько, чтобы протиснуться в холл, и бесшумно спускаюсь по лестнице к выходу.
По чистому небу проносятся редкие низкие тучки, то наползая на луну, то снова открывая ее.
Я торопливо набрасываю дождевик и иду к «Старому рыбаку».
Вытащить отсыревшую доску из-под ручки двери удается с третьей попытки.
Единственный источник света в комнате – пламя горящего камина в другом конце комнаты. Пахнет плесенью, нафталином и еще чем-то кислым. На долю секунды мне становится стыдно, что Джиджи оказалась запертой в таком месте.
Она тоже не спит – стоит у огня и греет руки.
– Привет, Пенни, – говорит она, не оборачиваясь. Я прикрываю за собой дверь и стряхиваю капли с дождевика. – Я не убивала его брата.
– Может, и нет. Но он твердо намерен выяснить, кто это сделал.
Мне хочется подойти к камину, чтобы согреться, но я не собираюсь приближаться к Джиджи. На диване лежит принесенное мной одеяло, по-прежнему свернутое. Она вообще не ложилась.
– Пришла пригласить меня к себе домой выпить чаю и принять душ?
– Нет.
– Тогда почему ты здесь? – Она резко оборачивается.
Ее светлые волосы висят грязными спутанными прядями. И снова я подавляю в себе чувство жалости. Джиджи моргает, и мерцающий серебристый силуэт Авроры под ее кожей тоже закрывает и открывает глаза. Две девушки будто постоянно меняются местами. Как на неудачном фотоснимке, когда один кадр оказался поверх другого. Но когда Джиджи отворачивается от камина, я почти не вижу в ней Аврору – ее очертания тускнеют и расплываются. Я могла бы поверить, что никакой Авроры нет и Джиджи обычная девушка.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– А что ж своего дружка не привела? – Левый уголок ее рта ползет вверх.
– Он хочет убить тебя… Весь город хочет убить тебя.
– Тоже мне новость! – С потолка позади нее свисают лохмотья паутины, с застрявшими в ней мухами и мотыльками. Паук давно мертв, но его паутина продолжает убивать.
– Но на этот раз тебя поймали плывущей к берегу, сразу после того, как ты утопила двух приезжих. Люди уверены, что ты одна из сестер.
– И ты, разумеется, не имеешь к их открытию никакого отношения.
Она намекает, что это я проболталась насчет нее. Но я рассказала только Бо.
– Неужели ты не устала год за годом убивать людей?
Именно об этом я хотела поговорить с ней в лодочном сарае, если бы Лон не поймал меня раньше.
Она явно заинтригована.
– Ты говоришь так, будто у нас есть выбор.
– А если есть?
– Не забывай, – решительно возражает Аврора, – что это ты виновата в том, как все закончилось.
Я опускаю глаза в пол – хлопья пыли скопились вокруг ножек кухонного стола и вдоль стен.
– Дай угадаю, ты влюблена в этого мальчишку? – Она опять кривит губы в усмешке, довольная, что сумела смутить меня. – И уже подумываешь, что, может быть, есть способ сохранить это тело, остаться человеком навсегда? – Она отходит от камина и, кажется, вот-вот рассмеется. – Черт возьми, Хейзел, ну и наивная же ты! Какой была, такой осталась. Даже тогда думала, что нас не убьют. Думала, что мы будем спасены. Но ты ошиблась.
– Прекрати! – Мои губы дрожат.
– Это не твой город. Не твое тело. Эти люди нас ненавидят. Они готовы убить нас снова, а ты притворяешься одной из них. – Она вздергивает подбородок, словно пытается посмотреть на меня под другим углом, разглядеть спрятанное внутри существо. – А этот мальчишка… Бо. Он любит не тебя, он любит Пенни Талбот, телом которой ты пользуешься. – Слова слетают с ее губ, будто от них горчит на языке. – А теперь ты заперла родную сестру в этом отвратительном коттедже. Ты предала нас – свою семью.
– Ты опасна, – с трудом выговариваю я.
– И ты тоже, – смеется она. – Скажи-ка, неужто ты планируешь провести сезон впустую, никого не утопив? Солнцестояние уже скоро.
– С меня хватит. Я больше не хочу убивать.
Потребность мстить терзает меня, как шип в коже, – покалывает, не давая забыть, зачем мы вернулись в город. Но я сопротивлялась и порой даже забывала о ней. С Бо желание мстить притупилось, он заставил меня поверить, что я могу быть кем-то еще… не монстром, в которого однажды превратилась.
– Тебе придется это сделать. Такие уж мы есть, сестры Свон! – Она сжимает пухлые губы и накручивает прядь волос на палец. Кажется, что лицо Авроры бьется изнутри Джиджи, будто она хочет занять больше пространства, вытянуть шею и высунуться за пределы чужого тела. Порой мне кажется, что я также заперта в теле Пенни, плененная контурами ее кожи.
– Мы живем слишком долго. – Мой голос обретает силу, и я наконец подбираю нужные слова. – Двести лет мучаем город, и что это нам дало?
– Ты влюбилась в какого-то парня, даже не местного, и теперь вдруг решила защищать город? – Она скрещивает руки на груди, на ней все та же грязная белая футболка. – И кроме того, мне нравится возвращаться. Мне нравится заставлять мальчишек влюбляться в меня, контролировать их… Пополнять свою коллекцию трофеев.
– Ты хочешь сказать, что тебе нравится убивать их.
– Я их завоевываю, а значит, могу оставить себе, – огрызается сестра. – И не моя вина, что они настолько доверчивы. Мужчины – слабаки. Какими были две сотни лет назад, такими и остались.
– Когда ж ты насытишься?
– Никогда! – Она резко, с хрустом, мотает головой.
Я обреченно выдыхаю. А чего я ожидал, придя сюда? На что надеялся? Ведь знала же – мои сестры никогда не остановятся. Они теперь, как море, которое затягивает корабли в пучину и губит людей без всякого сожаления. И они будут продолжать убивать еще два столетия, если им это удастся.
Иду к двери. Здесь больше делать нечего.
– Разве ты не усвоила урок, Хейзел?! – кричит она вслед. – Однажды тебя уже предал любимый человек, почему же ты уверена, что Бо не предаст тебя?
Я с трудом сдерживаю ярость, кипящую внутри меня. Она ведь толком не знает, что случилось тогда.
– Бо не такой!
– Вряд ли. Хотя он очень милый, – ухмыляется она. – Пожалуй, даже слишком хорош для тебя. Я думаю, он должен быть моим.
– Держись от него подальше! – рявкаю я.
Она щурится, смотрит на меня сквозь узкие щелочки.
– Интересно, а что ты собираешься с ним делать?
– Я не стану убивать его!
Не заведу его в море и не утоплю. Не хочу обрекать его душу на бесцветное существование в ловушке бухты, где ее будут таскать по дну течения и приливы.
– Ты же понимаешь, что через несколько дней тебе придется расстаться с ним. Он влюбился в призрака, а останется с телом Пенни, которая ничего и не вспомнит. – Она издает короткий смешок. – Вот это будет весело! Он будет любить Пенни, не тебя.
В животе у меня начинает подниматься тошнотворное урчание.
– Он любит меня… а не это тело! – Но слова мои звучат слабо и неубедительно.
– Да неужели? – Она закатывает глаза, точь-в-точь как Джиджи. Мы невольно сохраняем манеры девушек, в тела которых вселяемся. Точно так же привычки Пенни стали моими, все ее воспоминания дремлют в моем разуме, ожидая, пока их вытащат наружу. Я играю роль Пенни Талбот, и играю хорошо.
– Я тебе все сказала. Попробуй только прикоснуться к Бо! Держись от него подальше, или я позабочусь, чтобы те парни, из города, получили возможность сделать именно то, чего они так хотели, – убить тебя.
Она снова смеется, но ее взгляд мрачнеет, пока она наблюдает, как я выхожу за дверь и пинком захлопываю ее за собой.
Хейзел Свон
Хейзел быстро шагала по Оушен-авеню, осторожно сжимая в руках небольшой сверток. Она торопилась доставить заказ для миссис Кэмпбелл на Олдер-Хилл – бутылочку розовой воды с добавлением мирры.
Девушка в очередной раз опустила глаза на свою ношу, искусно завернутую в плотный пергамент, и вдруг врезалась в человека, стоявшего на тротуаре. Сверток выскользнул из ее пальцев и упал на булыжную мостовую. Аромат розы и мирры быстро растворился в сыром морском воздухе.
Оуэн Клемент опустился на колени, чтобы собрать осколки, и Хейзел сделала то же самое. Ее рука задела его руку, пальцы, мокрые от разлитых духов, соприкоснулись.
Хейзел, в отличие от сестер, всегда избегала излишнего проявления чувств в отношениях с мужчинами и потому оказалась не готова к вспышке страсти, охватившей ее при знакомстве с Оуэном Клементом, сыном первого смотрителя маяка с острова Люмьер. Он был французом, как и его отец, и слова с небольшим акцентом слетали с его губ, как легкий ветерок.
По ночам Хейзел переправлялась через бухту на остров. Они с Оуэном бросались друг другу в объятия и становились одним целым; а утром просыпались на чердаке над амбаром, где пахло сеном и их разгоряченными телами. Вечерами, при свете луны, влюбленные прогуливались вдоль единственного ряда молодых яблонь, которые отец Оуэна посадил на острове той весной. Деревья должны были начать плодоносить лишь через несколько лет, но свежий запах будущего урожая уже тогда чувствовался в воздухе.
Вместе они исследовали каменистые берега, ступая по мелководью, и волны ласкали их босые ноги. Мечтали, как вдвоем уедут далеко на юг – может быть, доберутся до Калифорнии – и начнут новую жизнь. Бросали в воду плоские камешки и загадывали желания – иногда невыполнимые.