Закрываю за собой дверь коттеджа и внезапно прихожу в ужас от другой мысли: а вдруг Джиджи расскажет Бо, кто я на самом деле? Поверит ли он ей? Сомневаюсь. Но это может посеять в нем сомнения и подозрения. Я должна вернуться как можно скорее. И остается только надеяться, что ничего не случится, пока меня не будет.
В бухте оживленно: мимо маяка снуют лодки рыбаков и туристические теплоходы. Тяжелые облака нависают так низко, что, кажется, протяни руку – и коснешься их кончиками пальцев. Но пока они не торопятся пролиться дождем – выжидают. Такое чувство, что все выжидают того момента, когда в бухте найдут очередного утопленника, последнего в этом сезоне. А я – единственная из сестер, которая еще никого не убила. Я отказываюсь делать то, чего хотят от меня Аврора и Маргарита, – утопить Бо.
Такого еще никогда не случалось, чтобы одна из нас не совершила ни одного убийства. И я не знаю, чем это закончится. Изменит ли это меня. Изменится ли хоть что-нибудь.
Я уже чувствую зов моря. Оно тянет меня обратно, и до конца дня притяжение будет только усиливаться. Как и в прошлые годы, у меня стучит в висках, выкручивает ребра, глубина манит к себе и снова напоминает – там, на дне, мое место. Но я игнорирую все ощущения.
Моторка проскальзывает мимо оранжевых бакенов к причалу.
Спарроу кишит туристами. По улицам носятся дети с воздушными змеями и, несмотря на полное отсутствие ветра, пытаются поднять их в воздух; один из змеев обмотался вокруг фонарного столба, а девочка изо всех сил тянет за веревку, чтобы стащить его вниз. Чайки пикируют на мостовую, подбирая крошки попкорна и сахарной ваты. Туристы штурмуют магазины, скупают соленые ириски, фотографируют бухту. Скоро вся эта шумиха закончится. Сегодня последний день. Сезон подходит к концу, и скоро все вернутся к нормальной жизни, в свои нормальные дома в нормальных городах, где не происходят страшные вещи. А я живу в таком месте, где страшные вещи повсюду, я сама – одна из страшных вещей.
И я больше так не хочу.
Я иду в противоположном направлении от Копперс-Бич и лодочного сарая, в сторону Олдер-Хилл. Именно туда я несла бутылочку розовой воды с добавлением мирры, когда встретила Оуэна. Тот заказ так и остался невыполненным…
В небе нарезают круги дрозды, будто преследуя меня.
В районе Олдер-Хилл расположено городское кладбище. Обширная, поросшая травой территория, окруженная частично разрушенной металлической оградой, выходит прямо к бухте – чтобы покоящиеся здесь рыбаки могли видеть море и защищать город.
Хотя последние сто лет я избегала этого места, ноги сами ведут меня – мимо могил, усыпанных цветами; мимо могил, покрытых мхом; мимо небольших могильных холмиков – к каменному надгробию.
Это одно из самых старых захоронений. Надгробие не обратилось в прах лишь потому, что в первые сто лет я ухаживала за могилой, не давала ей зарасти сорняками или просесть в землю. Потом мне стало тяжело здесь бывать. Я держалась за человека, которого никогда больше не увижу. Он остался в моем прошлом. А я уже не была той, кого любил он. Я стала убийцей.
Незамысловатая плита выполнена из песчаника с закругленными краями. Дождь и ветер сделали свое дело, и выбитые на камне имя и дата смерти почти не читаются; но я знаю эту надпись наизусть: «Оуэн Клемент. Умер в 1823 году».
После того как отец Оуэна застал нас на чердаке, он запретил сыну покидать остров. Я пересекала бухту на лодке, умоляла мистера Клемента позволить увидеться с любимым, однако он прогонял меня, убежденный, что я приворожила его сына. Как будто никто не может влюбиться в сестру Свон без помощи колдовства!
Если бы можно было заставить любить при помощи магии, сердца не разбивались бы столь часто, сказала однажды Маргарита. Тогда мы были еще живы.
Я не догадывалась, что нас ждет, что замышляет мистер Клемент. Знай я об этом заранее, ни за что не осталась бы в Спарроу.
В тот день над городом нависли тяжелые облака. Нас вывели из ратуши, потащили к морю и заставили залезть в лодку. Аврора ругалась и осыпала конвоиров ругательствами; Маргарита плевала им в лицо, изрыгая проклятия; и только я молча оглядывала толпу в поисках Оуэна. Я потеряла его из виду в тот момент, когда нас увели переодеваться в длинные белые рубашки, ставшие для нас саваном.
Нам связали запястья и лодыжки. Аврора рыдала, слезы градом катились по ее щекам. Когда лодка отчалила от причала, я увидела его.
Оуэна удерживали трое мужчин. Он рвался в сторону пирса, выкрикивая мое имя. Но лодка уплыла слишком далеко. Отец Оуэна и еще несколько человек везли нас к самому глубокому месту бухты.
На воду опустился густой туман и вскоре скрыл от нас берег, приглушил все звуки.
Мы сидели на деревянной скамье в носовой части лодки, упираясь друг в друга плечами и выставив вперед связанные руки. Узницы, ведомые к месту казни. Брызги летели в лицо, и я закрыла глаза, чувствуя облегчающую прохладу. До меня донеслись размеренные удары колокола на сигнальном бакене – долгие интервалы тишины означали, что ветер стих и на море спокойно. Последний раз я дышала свежим соленым воздухом. Секунды тянулись мучительно; хотелось провалиться в сон, за грань реальности, и никогда не просыпаться. Люди нечасто осознают приближение смерти, даже когда ее холодные пальцы уже вцепились в горло. Но я ощущала, как она тянется ко мне. Я уже была наполовину мертва.
Лодка замедлила ход и остановилась. Я открыла глаза и посмотрела в небо. Из облаков вынырнула чайка и в тот же миг исчезла снова.
Мужчины привязали к нашим ногам тяжелые мешки, наполненные камнями, которые фермеры собрали, убираясь на полях за городом, и пожертвовали по случаю нашей казни. Нас заставили подняться со скамьи и подойти к борту. Маргарита уставилась на самого молодого из наших палачей, буквально пожирая его глазами, в тщетной попытке заставить освободить ее. Однако смягчение приговора нам не грозило. Кара настигла всех трех сестер: прелюбодеяние, распутство и даже настоящая любовь должны были упокоиться на морском дне.
Я глубоко вдохнула, готовясь к встрече с неизбежным, когда сквозь туман показался нос другой лодки.
– Что за черт? – спросил один из мужчин позади нас. Сидящий в лодке человек отчаянно налегал на весла.
Аврора повернулась и посмотрела на меня – она раньше всех догадалась, кто это.
Он украл лодку.
В следующую секунду я ощутила резкий толчок в спину. Поверхность воды разверзлась, множество острых бритв вонзились в тело, и воздух разом вышел из легких. Смерть – это не огонь; это лютый холод, сдирающий плоть с костей. Я камнем пошла на дно. А рядом со мной в мутной воде так же стремительно тонули мои сестры.
Я думала, смерть придет быстро – секунда-две, и все кончено, но тут вода надо мной забурлила, и рука обвилась вокруг моей талии.
Я открыла глаза и сквозь разделяющую нас темную воду, сквозь взвесь песка, водорослей и обломков ракушек увидела его. Оуэна.
Он схватил меня за руки и начал тянуть вверх, сражаясь с холодом и грузом на моих ногах, в то время как я не могла и пошевелиться. С широко раскрытыми от напряжения глазами Оуэн теребил веревки и отчаянно пытался спасти меня, прежде чем вода хлынет мне в горло и в легкие. Увы, камни были непомерно тяжелы, а узлы завязаны слишком туго.
Наши лица замерли всего в нескольких сантиметрах друг от друга; я в исступлении затрясла головой, начала отталкивать его, умоляя сдаться, но Оуэн не отпускал меня. Мы погрузились слишком глубоко, ему могло не хватить воздуха, чтобы вынырнуть обратно. И все же он притянул меня к себе и поцеловал холодными губами. Я закрыла глаза и почувствовала, как он обнимает меня. Это последнее, что осталось у меня в памяти, прежде чем вода хлынула в горло.
Он так и не отпустил меня. Даже когда было слишком поздно. Даже когда понял, что меня не спасти.
В тот день мы оба погибли в бухте.
Следующим летом, в первый раз вернувшись в город в теле одной из местных девушек, я отправилась на кладбище Спарроу и долго стояла рядом с могилой Оуэна. И никто не догадывался, что это Хейзел Свон пришла повидаться с любимым, ныне покоящимся в гробу.
В тот день, когда мы оба утонули, тело Оуэна всплыло на поверхность бухты, и отцу пришлось вытаскивать из воды труп единственного сына. Судьба отплатила ему сполна.
Тогда, много лет назад, я стояла над еще свежей могилой, охваченная чувством вины. Оуэн погиб из-за меня. Однако очень быстро мое страдание превратилось в ненависть к этому городу. Все эти годы мои сестры мстили за себя – я же мстила за смерть Оуэна.
Он пожертвовал собой в попытке спасти меня. Может быть, чувствовал, что предал меня, признавшись, что видел на моем теле знак ведьмы. Он считал, что стал причиной моей смерти. А я стала причиной его…
В тот день умереть – утонуть – должна была я. Однако не умерла. Но я так и не смогла простить себя за то, что случилось с ним. За жизнь, которую мы так и не прожили.
Я опускаюсь на колени рядом с могилой, счищаю с надгробия грязь и опавшую листву.
– Прости меня…
Нет, не то. Этого недостаточно. Оуэна нет уже почти двести лет, а я так и не попрощалась с ним по-настоящему. До сегодняшнего дня. Я опускаю голову, не уверенная, что одних слов будет достаточно. Но все же начинаю еще раз.
– Я никогда не хотела жить так долго. Всегда надеялась, что однажды море наконец примет меня. Или я когда-нибудь состарюсь, и меня похоронят с тобой рядом. – Делаю глубокий вдох. – Теперь все изменилось… я изменилась. – Я поднимаю голову и смотрю на море. Отсюда открывается прекрасный вид на бухту и остров Люмьер, где меня ждет Бо. И я сознаюсь: – Кажется, я люблю его. Хотя, наверное, уже слишком поздно. И я его не заслуживаю, как не заслуживаю и нормальной жизни после всего, что натворила, после стольких загубленных душ. Он не знает, кто я на самом деле. Возможно, мои чувства к нему тоже обман. – Легкий ветерок касается моих щек, и над кладбищем начинается мелкий дождь. Эти слова, произнесенные на могиле Оуэна, кажутся мне покаянием. Я должна была все ему рассказать. – Сейчас я должна попытаться. Вдруг моей любви к нему достаточно, чтобы спасти нас обоих…