– Мы можем стать, кем захотим, – сказала Маргарита. Ее непокорные темные волосы не удержались под заколкой и рассыпались по плечам.
Аврора подставила лицо соленому ветру, прикрыла глаза и рассмеялась. Хейзел высунула язык и попробовала воздух на вкус; она уже представляла себе духи с запахом океана – свежим и бодрящим.
– И как бы ни сложилась жизнь, – добавила Маргарита, – мы всегда будем вместе. Втроем.
Сестры стояли, широко раскинув руки, словно хотели подтолкнуть корабль, неуклонно стремящийся вперед – сквозь ночь, бури, сильные течения и неблагоприятные ветра. В безбрежном мраке Тихого океана они увидели свое будущее, и это будущее было прекрасно.
Они не знали, что готовит им судьба.
Но даже если бы знали, то не отказались от путешествия. Они мечтали ступить на новую землю – черную, плодородную и отныне принадлежащую им. Они с рождения были легки на подъем, бесстрашны и сумасбродны.
Сестры не свернули бы со своего пути. Они должны были добраться до своего нового дома. И этим домом был Спарроу.
Глава 19
Остров пресытился влагой, и вокруг дорожки стоят лужи. Я бегу к главному дому по неровным деревянным доскам дорожки, сразу за дверью скидываю ботинки.
Я чувствую себя разбитой – после похода на кладбище, встречи с Маргаритой и от осознания того, что мне предстоит сделать. Нужно привести нервы в порядок, прежде чем я вернусь в коттедж к Бо.
Босиком прохожу через кухню. В голове трещит, будто тело Пенни уже пытается избавиться от меня, вернуть себе контроль. И еще одно ощущение нарастает внутри меня: будто кто-то тянет за веревочку, идущую из самого центра моей груди. Вот оно, начинается – гложет меня, ноет под ногтями, взбирается по позвоночнику. Это море зовет меня. Манит к себе. Требует. Умоляет.
Но я не вернусь – ни сегодня, ни завтра. Никогда.
На стене оживает телефон. Звонок отдается во всем моем теле, в каждой косточке.
Хватаю трубку, не раздумывая.
– Они едут! – выкрикивает Роуз на другом конце линии.
– Кто? – пытаюсь сообразить я.
– Все! Все едут на остров! – Подруга в панике. Точнее, на грани истерики. – Оливия, Дэвис, Лон. И все, кто получил сообщение.
– Какое сообщение?
– Оливия решила, что в этом году вечеринку в честь солнцестояния нужно провести на острове. И всех пригласила. – От волнения Роуз начинает шепелявить, детская привычка никуда не делась.
– Черт! – Мой взгляд мечется по кухне, не зная, на чем остановиться. Зачем Оливия это делает? Чего она добьется, собрав всех на острове? А вдруг они обнаружат Джиджи?
– Мы не должны позволить им найти Джиджи, – говорит Роуз, вторя моим мыслям.
– Я понимаю.
– Я прямо сейчас приеду на остров. Хит меня отвезет.
– Хорошо.
Я продолжаю сжимать трубку побелевшими пальцами.
Хлопает задняя дверь, и я едва не роняю телефон. Затем слышится звук шагов – кто-то шаркающей походкой бредет через прихожую, – и в кухню заходит мама. Поверх серой пижамы незастегнутый халат, пояс волочится сзади…
– Сюда едут люди, – говорит она, нервно подергивая большим и указательным пальцами правой руки. – Много людей.
– Да, верно, – соглашаюсь я.
– Я пойду в свою комнату, пережду, пока все не кончится. – На меня она даже не смотрит.
– Прости…
Прости. За все то, о чем не могу рассказать…
Внезапно я вспоминаю свою настоящую мать, Фиону Свон. Она была красива, но порочна. Очаровательная, хитрая и лживая женщина. Она порхала по Нью-Йорку в первые годы девятнадцатого века, сводя с ума мужчин и пользуясь ими – ради денег и положения в обществе. Мы с сестрами родились от трех разных отцов, которых никогда не знали. А когда мне исполнилось девять, мать бросила нас ради мужчины, пообещавшем увезти ее в Париж. Это был город ее мечты: она всегда представляла, что однажды Париж станет ей домом и падет к ее ногам; что в этом городе ее будут обожать. Я не знаю, как дальше сложилась ее жизнь: действительно ли она пересекла Атлантику и добралась до Франции, в каком году умерла, были ли у нее другие дети. Мы с сестрами живем слишком долго и почти совсем забыли о ней. И я зажмуриваю глаза, чтобы прогнать остатки воспоминаний.
Мама Пенни медлит в дверях, ее пальцы дрожат, левая рука теребит воротник халата. Ее голос слабый, надтреснутый, но слова бьют точно в цель, будто долго копились в груди.
– Я знаю, что ты не моя Пенни.
Я смотрю ей прямо в глаза, и мое сердце уходит в пятки.
– Что…
– Я знала все это время.
– Я… – Тело мгновенно высохло, почти окаменело; я не в состоянии вымолвить ни слова.
– Пенни моя дочь, – добавляет она, и ее голос становится холодным и дрожащим от сдерживаемых слез. – Я заметила, когда она превратилась в другое существо… Когда она стала тобой.
Все это время она знала.
Мне не хватает воздуха. Конечно же знала. У нее дар. Она чувствует, когда на острове без предупреждения появляются чужие люди, а уж мое появление… И все же она позволила мне притворяться ее дочерью, жить с ней, понимая, что в конце месяца, после солнцестояния, я исчезну.
– Пенни – это все, что у меня осталось. – Светло-зеленые глаза смотрят ясно, будто она пробудилась от своего долго сна. И она видит меня насквозь. – Пожалуйста, не забирай ее у меня.
Должно быть, она чувствует, что я не собираюсь уходить, возвращаться в море. Что я планирую навсегда присвоить себе тело ее дочери.
– Не могу обещать, – честно отвечаю я, и меня охватывает чувство вины. Даже безумная, она была единственной, кто мог бы заменить мне родную мать. И пусть это безнадежно глупо, но я позволила себе думать, что это мой дом, моя спальня на втором этаже, моя жизнь. И моя мама тоже.
Отчасти я узнаю в ней себя: печаль в глазах; горе и разбитое сердце, перепутавшее нити рассудка. Я могла бы быть ею. Соскользнуть в безумие и позволить ему завладеть мной, превратить меня в тень.
Мы обе потеряли любимых. Нас обеих раздавил этот город. И мы знаем, что океан берет больше, чем отдает.
Если бы я только могла избавить ее от страданий, от боли, мелькающей в ее глазах. Но это не в моей власти.
– Прости меня. Прости за то, что случилось с тобой. Ты заслужила лучшую жизнь, подальше от Спарроу. Этот город в конце концов уничтожит всех до единого. Он убил меня и моих сестер. Мы не всегда были такими. – Мне хочется, чтобы она поняла, что когда-то я была хорошей, доброй, веселой девушкой. – Этот город разбивает сердца и выбрасывает в глубину. Все мы здесь во власти океана – и бежать нам некуда.
Полоска света падает сквозь кухонное окно. Слова правды проносятся между нами, как холодный бриз.
– Вернись сегодня вечером в море, – умоляет она, и слезы катятся по щекам. – Пусть моя дочь получит назад свою жизнь.
Я скрещиваю руки на груди, провожу ладонями по рукавам. И решительно говорю, глядя ей в глаза:
– Но я тоже заслуживаю жизни.
– У тебя уже была жизнь. У тебя была самая длинная жизнь из всех. Пожалуйста!
Я украла ее дочь, последнее, что у нее осталось в этом мире, – даже рассудок покинул ее, – но я не могу освободить это тело. Оно – мой единственный шанс на настоящую жизнь. Она должна понять. Она же знает, что значит попасть в ловушку в этом проклятом, залитом грязью городе. Когда что угодно сделаешь, лишь бы сбежать, лишь бы жить нормальной жизнью.
Я получила второй шанс. И не упущу его.
– Мне жаль. – Я знаю, что она слишком слаба, чтобы меня остановить, поэтому поворачиваюсь и, едва не врезавшись в стол, стремглав вылетаю из кухни в прихожую, а затем на улицу.
Я останавливаюсь на крыльце, всматриваясь в даль, надеясь, что Роуз ошиблась. На некотором отдалении от берега, над морем собирается плотная, темная стена облаков, наполненная дождем, несущая за собой грозу. Но по-прежнему никаких признаков лодок, приближающихся к острову.
Я сбегаю по ступенькам и спешу к «Старому рыбаку», где все еще заперта Джиджи. Убираю доску и захожу внутрь. Джиджи стоит у окна, глядя в сторону причала.
– Сюда едет куча народа, – сообщаю я, тяжело дыша, – на вечеринку по случаю летнего солнцестояния. Оливия пригласила чуть ли не весь город. Оставайся здесь и запрись изнутри.
– Сначала меня запирали снаружи, а теперь, значит, я должна сама запереться? Забавная ситуация.
– Если они найдут тебя здесь…
– Да-да, – перебивает она. – Меня хотят убить. Я в курсе.
– Я серьезно.
Она взмахивает руками.
– Ты думаешь, я хочу, чтобы меня повесили, задушили или пристрелили? Поверь, я тоже не хочу, чтобы меня нашли. Буду сидеть тихо, как подобает порядочной «злой сестре».
Внимательно смотрю на нее – нет, вроде ничего подозрительного, – однако Джиджи ухмыляется. Распахиваю дверь навстречу ветру и уже на пороге слышу:
– Почему ты помогаешь мне?
– Ты моя сестра. – Что бы ни натворила она или Маргарита, они всегда будут моими сестрами. – Не хочу, чтобы ты умерла… во всяком случае, так.
– Спасибо. – Она бросает взгляд в окно и добавляет тонким ангельским голоском, напоминая мне Аврору, какой та была в детстве: – А ты вернешься до полуночи, чтобы выпустить меня?
Я киваю, глядя в ее холодные, словно снег под лунным светом, голубые глаза. Она должна знать, что сестра ее не бросит. Остается только надеяться, что я смогу сдержать обещание.
Тот, кто встретил смерть, уже никогда не будет прежним.
Остается только граница между невыносимым мраком пучины и светлыми бликами на поверхности моря; все мысли об одном – добраться до поверхности. Жадно, глубоко вдохнуть свежий воздух, почувствовать солнце на лице, летний ветер на мокрых ресницах. Забыть, как смерть хватает тебя за горло.
Я открываю дверь в коттедж Бо и заглядываю внутрь. Но его там нет. И в этот момент кто-то кладет руку мне на плечо.
– Что случилось? – Бо стоит на пороге. От него не укрывается паника в моих глазах.
– Они едут!