— Что? Совсем плохо? — склонился над ней Лаврентий, не спуская глаз с парочки, готовой в любой момент сорваться с места и исчезнуть.
— Умираю, — выдохнула Варька, — ног не чую.
— Стоят, советуются, — зло прошептал Лаврентий. — Чем их привлек этот дом? Я и не был здесь никогда. Глухой район какой-то. Ни света, ни людей.
— Здесь кладбище недалеко, — также шепотом ответила Варька. — Я маму хоронила. Тут рядышком. На улицу за угол, а там через шоссе.
— Нашли пристанище.
— Я боюсь, Лавруш, — задрожала Варька. — Ты меня не бросай, пожалуйста. Я от страха умру.
— Глупая женщина! — только и мог выговорить Лавр, тоже без сил падая рядом, отчего скамейка, жалуясь, тяжело заскрипела и чудом не развалилась.
— Тише ты! — прижалась к нему Варька. — Сломаешь.
Лаврентий и сам, испугавшись шума, вскочил на ноги, уставился на будто кого-то поджидавшую парочку у подъезда.
— Им не до нас, — успокоил он Варьку, увидев, как Димыч и «ушастый» направились все же в подъезд. — Похоже, они добрались до места.
Варвару это не интересовало, она уже не обращала на него внимания, разглядывая остатки босоножек.
— И это мои любимые! — Варька вытянула ноги, готовая зарыдать.
— Тихо! — прикрыл он ее рот рукой.
— Кому мы нужны! — вырвалась она. — Им на нас наплевать! Заодно и на все твои дурацкие подозрения. Они, может быть, к своим девушкам спешили сюда. А ты, сам бездушный истукан, так и до других тебе дела нет. Что мы перлись сюда? Моя обувь!.. Что с ней стало?
— В полночь! Хороши любовнички! — Лавр ехидно улыбнулся через силу.
Его тоже мучили босые ноги, но теперь к мучениям прибавились и угрызения совести; он бескорыстным сердцем верил в верного друга Димыча, но тот, соврав, посеял сомнения, которые заставили его выскочить из дома, а потом устроить эту гнусную слежку; теперь же от Варькиных стенаний стало тошно, он почувствовал себя в роли паршивого соглядатая.
— Тебе никогда не понять! — в сердцах добивала его Варька. — Холодное сердце не способно на большие чувства.
— А я вот действительно пойду к ним сейчас и спрошу! — решительно рванулся Лавр к подъезду. — В конце концов, пусть Димыч мне прямо объяснит, что он здесь делает?
— Стой! — схватила его Варька.
— Отпусти! Я имею на это полное право! Друг он мне или кто?
— Подожди.
— Нечего мне ждать! Чего это он с «ушастым» шашни завел? Ему, конечно, известно, откуда тот. Что он тут с ним делает?
— Стой, тебе говорят! Подумай! — Варвара вскочила, заглянула ему в глаза. — Ты не боишься, что то же самое он может спросить у тебя? Как, например, ты здесь оказался?
Лаврентий обмяк.
— Нет уж, Лаврик, сиди пока. Успокойся.
— Оставь! — вывернулся он. — Я погляжу все-таки, куда это они направились. Улицу запомнить, номер дома, чтобы потом, если что, узнать.
— Зачем тебе, боже мой! — Варвара упала опять на лавочку. — Бедные мои босоножки!
Между тем, пока они переругивались, парочка исчезла в подъезде. Через минуту Лаврентий осторожно приблизился и заглянул внутрь. Темнота была кромешная, лишь где-то вверху мелькал лучик тусклого света. «Похоже, пользуются фонариком, — следил он, — поднимаются по лестничной клетке уже на самый последний этаж». Чтобы лучше рассмотреть движение светлого пятна, он сделал шаг в черную утробу подъезда. На него дохнуло гнилостным подвальным запахом. «Здесь, наверное, крысы! — сжался он от омерзения и противной тошноты. — Кладбищенские! Они и тут промышляют! Мало им там корма!» У него закружилась голова. Нет! Дальше он не ходок! К тому же громко, даже сердце оборвалось, заскрипели рассохшиеся деревянные ступеньки под его ногами. Он выскочил из подъезда, вдохнул свежего мокрого воздуха, как живительной спасительной влаги напился, оглядел двор. Варвара сжалась на скамейке в гордом одиночестве. Лаврентий, набрав воздуха побольше, сунулся опять в подъезд. Наверху, видимо, дошли до места, остановились, завозились у двери.
«Сейчас звонить будут или стучать», — дожидался Лаврентий с нетерпением, он почувствовал озноб, ноги задубели от холода.
На асфальте и даже по лужам идти было теплее, чем здесь, в мрачном черном подъезде, не грело даже сухое дерево под ногами. Казалось, все умерло, а неживое, известное дело, не способно согревать.
Ни звонка, ни стука, однако, не последовало, лишь легкий шум и протяжный скрип открываемой двери.
«Что за чертовщина! — совсем затревожился Лавр. — Выходит, они пришли в дом, где нет никого? Зачем? На ночь глядя сюда тащиться! Что происходит?»
Он, поначалу стоя у подъезда, машинально обратил внимание на то, что в течение достаточно продолжительного времени ни один человек не прошел, не мелькнул поблизости, не пробежала, не залаяла собака, не прошмыгнула блудливая кошка. В таких старых деревянных домах, давно тоскующих по сносу, бродячие кошки и собаки только и находят себе пристанище, здесь они царствуют и блаженствуют днями, отдыхая от машин уличных, шума и гама, а ночью выходят в поисках развлечений и пищи. А здесь будто все вымерло.
«Не хватает только встречи с привидением, — пугливо подтрунил над собой Лавр. — А что? Кладбище рядом, заброшенный дом без света и жильцов… Кто-то в нем должен водиться? Самое место для нечистой силы…»
Завершив стенания тяжким скрипом, дверь наверху затворилась. Лаврентий выскочил наружу. Варвара, отдохнув немного и придя в себя от впечатлений, встретила его с улыбкой.
— Удостоверился? — спросила она.
— Как сказать, — присел он рядом.
— А наверху свет зажгли. Видел окошко?
Он задрал голову. Действительно, угловое окно слегка осветилось за глухой драпировкой.
— Ждать будешь?
— И не знаю.
— А если они до утра?
— Не ворвусь же я к ним в квартиру! — брякнул он первое, что пришло на ум.
— Нет. Я до утра здесь не останусь. Побежала за тобой сдуру. С меня хватит. Ты как хочешь. Дожидайся своих дружков-бабников, а мне начхать.
— Иди, — что он мог еще сказать.
— Я замерзла, — Варька прижалась к нему, обхватила руками, ей уже было наплевать на испорченные босоножки. — Пойдем, Лавруш. Ну их ко всем чертям, бабников этих! У нас своя любовь.
— Ну какая все-таки ты дура, Варьк, — оттолкнул он ее. — Я бежал за ними, чтобы это узнать? Бабами их интересовался?
— А то че ж? — беззаботно опять обняла она его.
— Да-а-а, — он затих в ее объятиях, не противясь больше. — Тебя, Варвара, не переделать.
— Да, я дура, — не обиделась она. — Расскажи тогда сам. Только холодно здесь. Пойдем домой. Там и расскажешь все.
— Нет, — попытался он выскользнуть из кольца ее рук. — Я никуда отсюда не уйду, пока они не появятся.
— Это почему же?
— Так надо.
— Ну вот что, если тебе наплевать на меня, то подумай хотя бы о своем здоровье.
— А в чем дело?
— Ты босиком! Где твои «домашки»? Боже мой! — Варька всплеснула руками, она только теперь обратила внимание, что на его ногах, кроме комьев спекшейся грязи, ничего не было. — Ты простынешь! Завтра — прямиком в больницу! При твоем здоровье!.. Домой! И только домой!
— Ничего не случится, — попытался вразумить он ее, но совладать с разбушевавшейся не на шутку, измученной, с издерганными нервами женщиной ему оказалось не по силам.
Шум мог привлечь людей с улицы. Варвара, разойдясь, выступала уже в своем амплуа.
— Хорошо, хорошо, — обнял он ее. — Сейчас я что-нибудь придумаю. Успокойся.
Но что он мог сделать? Ничего путного в голову не шло. Крутились рваными эпизодами тревожные мысли. И все вокруг Светкиной внезапной смерти, вокруг Вадима и Эдика, уже мучившихся безвинно за решеткой!..
— Хочешь, я останусь здесь, если тебе так важно их дождаться? — сжала она его холодные руки своими горячими. — А ты беги, обуйся. Они выйдут — я их попрошу задержаться до тебя.
Он недоумевающе уставился на нее.
— Беги! Ты успеешь.
Он молчал, не находя нужных слов, чтобы объяснить.
— Ты успеешь вернуться. Они только вошли. Не затем же они сюда перлись, чуть ли не на самый край города, чтобы через десять минут умчаться назад?
«Неужели она ничего не поняла? — обожгла его опять гневная мысль, он даже задохнулся от негодования. — “Ушастый” и Димыч! Почему они оказались вместе в то время, когда нелепо, совершено неизвестно почему погибла Светка? Когда неразлучные друзья, Вадим и Эдик, вдруг в кровь разодрались и теперь в тюрьме, а Димыч носится с “ушастым” по городу!..»
Лаврентия вдруг осенило. Словно молния пронзила его воспаленный мозг, мечущийся в поисках ответа на все эти вопросы. Он вспомнил, где видел раньше этого «ушастого». Как же! Как он прежде его не узнал, еще при первой встрече? Когда тот приперся к нему в квартиру с ужимками, странными намеками и повадками крысы, разыскивающей сыр?
Ваня учился с ними в институте одно время, старше был на два курса. Его все кликали Ваньком. Но, хотя и в то время был он таким же, как сейчас, маленьким и ушастым, он уже тогда славился шустрым характером и везде поспевал быстрее всех, как мышь. Он и запомнился этим — быстрее всех подметил Светку, первую красавицу курса, а впрочем, и всего института, и тут же подрулил к ней. Но на нее уже положил глаз Эдик Мартынов, потом Вадик, верный друг, «ушастому» наладил лыжи, навсегда его отучив заглядываться на девочек младших курсов; обошлось без бокса, хватило словесного внушения. И про «ушастого» они все забыли. Тот, кстати, через два года пропал совсем с их горизонта. И вот возник, объявившись в другом качестве. Теперь и бокс ему не помеха. Но Светки нет!.. А он появляется опять… и как раз по этому поводу… Ведь именно он принес страшную весть о ее смерти!..
— Лаврушка! — толкнула его в бок Варька. — Лаврушка! Что с тобой? Очнись! Ты спишь!
— Что? — действительно, словно со сна, очнулся он от воспоминаний. — Что случилось?
— Свет погас! Смотри! — Варька замахала рукой на окно верхнего этажа.
Мрачный дом снова почернел и погрузился в прежний свой сон.