— Что? Картина?
— Угу, — водрузил Мальков очки на нос и улыбнулся снизу Шаламову. — Лестницу вон видите?
Он кивнул на пожарную лестницу рядом с балконом на третьем этаже.
— Покойнице, похоже, понадобилось зачем-то по ней забираться наверх.
— Вихрасов от штанов ее модных, с коленок, должно быть, нитки на лесенке чудом отыскал, — усмехнулся Глотов, кивая на пожарную лестницу. — Чего ей захотелось акробатничать?
— Очень все просто, — подсказал Мальков. — Я уже прикинул. На балкон можно забраться с лестницы этой. Если на край окна шагнуть, потом оттуда на балкон. Один прыжок.
— И прямиком вниз башкой, — добавил Глотов. — Вполне вероятно.
— А на балкон зачем? — заинтересовался Шаламов, не обращая внимания на эксперта. — Цирк, конечно. Но все же?
— Там дверь, — просто ответил следователь. — Дверь в кабинет. Входная-то заперта была. А сторож дрых.
— Она же здесь не работает? — вспомнил Шаламов слова Симакова. — Что ей понадобилось ночью в чужом институте? К дружку? Так там нет никого.
— Если б знать, — шмыгнул носом Мальков.
— Кстати, чей кабинет? — не отставал Шаламов.
— Младшего научного сотрудника Поленова, — буркнул следователь, — только нет его на месте. В командировку укатил вместе с директором.
Второй раз екнуло сердце у криминалиста Шаламова после того, как он услышал эту фамилию.
— А вас уже ввели в курс дела, Владимир Михайлович? — Мальков начал растирать озябшие пальцы. — Я не сомневаюсь. Свалилась она оттуда. Зачем только лезла? Непонятно. Одна надежда на Константина.
«Он уже и не сомневается, — покачал головой Шаламов, но промолчал. — Вот молодые как запрягают! За ними не угнаться скоро будет. Труп еще не осмотрел, а на все вопросы у него уже готовые ответы. А Игорушкин сетует, что замены я себе не подготовил, не отпускает от себя. Надо порекомендовать ему кого-нибудь из таких вот ранних…»
Он хмыкнул, досадно сплюнул, полез за сигаретой. «Нет, не передергивай, — одернул он себя тут же, глядя, как Мальков снова зашмыгал по-детски, схватился за очки, полез за платочком, матерью, наверное, в карманчик сунутый заботливо. — Мальчишка, конечно, со светлой головой. Ему помочь, развить аналитические способности и получится кое-что годика через три-четыре, а может, раньше. А завидую я его молодости. Но молодость, известное дело, временный недостаток, которым сам когда-то страдал!..»
— Что ты мне про Константина-то? — закурив, спросил Шаламов Малькова. — Однако что-то он с начальством заболтался.
— Пусть их бомбит, — спрятал платок Мальков и повернулся к Глотову. — Продолжим, Вячеслав Иванович?
— Значит, наверху Константин?
— Я ему поручил опросить всех сотрудников, — Мальков нагнулся над планшетом. — Сейчас явится, давно уж там. Завхоз у них блудливый. Другой причины не найти.
— Когда закончите здесь, поднимайтесь наверх, — кивнул Шаламов следователю, а сам зашагал, собираясь обойти, осмотреть дворик. — Встретимся там. Погреемся и обсудим.
— Мы уже облазили все вокруг, — попытался остановить его Мальков. — Собаку пускали.
— И чего?
— Да пусто. Только следы ее. — Мальков ткнул пальцем на беленькие босоножки, сиротливо жавшиеся друг к дружке недалеко от края траурной материи, кто-то постарался аккуратно их поставить.
— Ну ладно, — поморщился Шаламов. — Я погляжу. Погуляю.
Шаламов не торопился наверх. Там работал Вихрасов, а за него душа у не болела. А вот Мальков еще детеныш, хотя и ерепенится, его, не обижая, следовало все же подстраховать. Фамилия «Поленов», услышанная дважды от Симакова и следователя, говорила за себя о многом. Погибшая могла быть единственным человеком, но ее имя Шаламов вслух не решался называть. «Конечно, это Забурунова, — догадывался Шаламов с тревогой и страхом, — кому еще здесь быть? Конечно, должна быть она!..» И пугался этой мысли, гнал ее от себя.
Поэтому он внимательно обшарил дворик. Дождавшись, когда Мальков и Глотов закончат и уйдут, поднял материю и сам осмотрел тело, обошел все уродливое одинокое здание вокруг, постоял под каждым окном и балконом. Не спеша, ежась от пронизывающего ветра, выкурил еще одну сигарету, поглядел задумчиво на почти настоящий лес, окружающий дом, покачал головой, замерзший и усталый, начал подниматься по лестнице наверх.
Вихрасов и Мальков поджидали его, как и условились, на третьем этаже. В том самом кабинете. Он поражал своей неуютностью, даже заброшенностью. Что-то наподобие отвратительной кладовки. Хотя есть и окно, и дверь на балкон. Единственное, на чем задерживался глаз, так это величественный когда-то, но засиженный мухами до неприличия портрет Маркса на стене.
— С чем тебя, Михалыч? — протянул руку, здороваясь, Вихрасов. — Много насобирал?
— Нет грибов, — поморщился тот. — А могли бы быть. Располагает природа. А у вас?
— Евгений Васильевич вон кабинет этот решил обыскать.
— Отчего же не посмотреть, — согласился Шаламов. — Раз девушка сюда стремилась попасть, значит, имела на то важные основания. Я что-то сторожа не нашел? Хотел с ним перекинуться двумя-тремя мыслишками.
— Мои его увезли, — буркнул Вихрасов.
— Проворный ты, — покачал головой Шаламов. — Он же спал?
— И поэтому тоже, — зевнул опер. — А здесь негде работать. Побеседуют с ним хлопцы.
— И завхоза не встретил. Заговорил ты его?
— И этого я отправил отсюда в райотдел, — Вихрасов заскрипел стулом, на котором сидел, нахохлившись. — В захолустье, в уголки эти, Михалыч, хоть не езди. Такие порой экземпляры откапываешь ненароком.
— Только без намеков! — погрозил пальцем криминалист. — У тебя подозрения есть?
— Найдем. — Вихрасов хмыкнул загадочно.
— Значит, Евгений Васильевич, — улыбнулся Шаламов следователю, — хочешь поискать?
— Положено, — опустил тот голову.
— Есть что-нибудь? — не унимался Шаламов. — Еще какие мысли, версии?.. Соображения?..
— По правде сказать, — голова моя разбегается! — откровенно горько вздохнул тот. — Зачем-то она лезла сюда?
— А точно сюда? — наклонился к нему Шаламов.
— Вот! — задрал вверх большой палец руки Вихрасов. — А я что говорю!
— А тебе говорить не надо, — буркнул Шаламов. — Ты опер. Ты должен работать. Ты мне ответь: отсюда можно связаться по телефону с Саратовом? Найти там Поленова, Семена Аркадьевича и…
— Пробовал, Михалыч, — не дал договорить Вихрасов и грустно улыбнулся. — Не найти его. Остановились они у бабки какой-то. Телефона там нет. А телеграмму можно, чтобы срочно выезжал.
— Ну?
— Уже Симаков умчался с Виссарионычем. А ты и не заметил?
— Значит, все откладывается до завтра, — задумчиво проговорил Шаламов.
— Завтра, если ЧП не случится у них в Саратове, — заспешил Вихрасов. — Я его на переговорный пункт вызвал.
— Хорошо. — Шаламов, докурив, смял окурок в консервную пустую банку тут же на столе. — Значит, пока этот кабинет — вся наша надежда. Забуруновым сообщил про дочку?
Вихрасов вскинул глаза на Шаламова, тот оставался спокойным, как будто сказал обычные слова.
— Хотел посоветоваться, — сдержал эмоции опер.
— А что тут мудрить? Родителям следует знать. Им мирские заботы улаживать в трое суток. Время пошло. А вот нам пахать. Они уже завтра, Константин, нас с тобой долбить начнут: кто да что, зачем и почему? А что мы скажем?
— Значит, Михалыч, тоже думаешь — звенья одной цепи?
— Ты, полагаю, так же кумекаешь. Или по-другому?
— Да нет, — пожал плечами опер. — Погляди-ка сюда, что мне под руку попалось.
Вихрасов поманил за собой криминалиста к оконной раме и кивнул на открытый шпингалет, который, привлекая внимание, зиял свежесодранной пожелтевшей от времени масляной краской.
— Недавно открывали окно.
— А может, распахнул кто изнутри? — Вихрасов задумчиво свел брови. — Когда покойнице нашей по окну погулять захотелось, чтобы на балкон да сюда попасть…
Он толкнул легонько оконную раму, и та отворилась, ветер ворвался в комнату.
— И лети птичка на бетон, — закончил свою мысль Вихрасов.
— Что же? Выходит, и здесь его застукали?
— Опять, как с Софьей Марковной: Некто, без лица и имени.
— Может быть и так, — хмуро согласился Шаламов. — Давай, Константин, принимаемся. В кабинете этом придется все просеять, как сквозь ситечко, аккуратненько.
Мальков смотрел на них, таращил глаза, с трудом улавливая смысл, однако, главное, похоже, ухватил и полез за платочком протирать очки.
Из дневника Ковшова Д.П
Чего только о женщинах не врут! Как только с ними не поступают! И возвеличивают, превозносят до королев и святых, и топчут, обращая в мразь, прах и ведьм. Мне пришлось встретиться с непохожей ни на одну из таких. Оказалась она Зубровой Анастасией, или «Настеной», как он ее называл. Малознакомая кому жена знатного орденоносца, директора известного на всю область коневодческого совхоза.
А пришла она ко мне, не дожидаясь приглашения, хотя команду доставить я Течулину дал сразу после невразумительного демарша ее мужа в тюрьме.
Она вошла, постучавшись, одна, без сопровождения, я понял, что и следователь мой не знал о ее появлении.
— Анастасия Зуброва, — сказала от двери и спрятала за спину узелок.
— Присаживайтесь, — растерялся и я.
— Вот, приехала…
— Хорошо, хорошо, — показал я ей рукой на стул поближе. — Без повестки, значит?
— А зачем? Я убила.
— Что?
— Я убила Савку. Отпускайте Ивана Григорьевича. А меня сажайте. Детей я устроила.
И тихо так, и складно, и все так спокойненько. А может, уже перегорело, перемелилось, отплакалось?
— Вы что говорите? Вы в здравом уме?
— Сказала и все. Как есть. Я убийца.
— Я врача вызову. Вас, Анастасия?.. Как по отчеству?
— Семеновна.
— Вас, Анастасия Семеновна, следует психиатру показать.
— Показывайте. Я здоровая. Пусть судят. Чего ему там париться зря? Не по совести. Из-за меня все началось. Я Савелия сгубила. И отвечать мне.