Тяжкий полумрак повис в помещении.
— Во тьме, в которую этот гаденыш попытался спрятать прошлое, мы должны отыскать улики, изобличающие его как явного врага народа. Не может он не питать к нам ненависти, а раз ее испытывает, значит, готовит удар. Мы упредим его.
— Ему дали возможность окончить институт в Саратове? — спросил первый.
— Еще одна непростительная оплошность, — Веневицианов задумался. — Я, будучи у Бобкова, информировал его об этом случае и откровенно заявил, что возможно преступное пособничество врагу. Кто посмел оказать ему содействие поступить в высшее учебное заведение, пусть гражданское, стать юристом и оказаться в штабе нашего управления внутренних дел?
— И что же? — скосил глаза на него первый.
— Есть ответ? — поинтересовался и второй.
— Тогда это были рядовые события, которые никто не отслеживал, — покачал головой Веневицианов. — Всех захлестнула эйфория двадцатого съезда. Началось всеобщее спасение так называемых жертв политического террора. Тогда под этими сомнительными лозунгами и знаменами много гнид сумело проскочить в органы власти нашего государства, а возможно, с ними свили гнезда и настоящие враги. Помните книжонку поганца Солженицына?
— Первый день?.. — начал Грейч.
— Памятный день?.. — помог его сосед напротив.
— Последний день одного мазурика из «шарашки»[19], — оборвал обоих Веневицианов. — Оружие врага следует знать назубок. Я к чему? При Хрущеве эта зараза смогла проскочить в печать в общем потоке. Потом этот субчик, Солженицын, прикинувшийся великим демократом, жертвой и властителем всех душ, исстрадавшихся от красного террора, издал на Западе новое слезное и коварное предательское творение — свод измышлений и яркий пасквиль, назвав его «Архипелаг Гулаг». Сплошь антисоветская гадость! Но ему в Европе Нобелевскую премию навесили, а чем его падаль уступает «чернухе», которую опубликовал в своей книжке откровенный враг нашей страны эмигрант Мельгунов?[20] Одно к одному! Только писалось с разницей в пять десятилетий.
— Что же с нашим фигурантом? — напомнил первый.
— В штабе там особо не… — начал второй.
— Из штаба и со следствия мы его поперли, — оборвал обоих Веневицианов, — в школе тоже перекрываем кислород. Открою секрет, мои люди испытали его на… соответствие системе.
— И что? — напрягся Грейч.
— Интересно? — поднял брови его сосед напротив.
— Обложил их матом, — холодно блеснул глазами Веневицианов. — Это особенно подозрительно. Другой бы подурачился или заторговался. А этот отверг, приняв все предложения о сотрудничестве на полном серьезе. Дело происходило, как обычно, в ресторане, по пьяному делу. Так он там скандал поднял, чуть не набил морды моим и поколотил груду посуды. В общем, все за чистую монету принял, как есть.
— Вот гад! — откровенно выразил восторг первый.
— Влетело в копеечку мероприятие? — посочувствовал со злорадством второй. — Сам платил?
— Откуда? У этого паразита действительно не оказалось рубля за душой, — признался Веневицианов. — Но жук, каких поискать! Я только еще раз убедился, что нисколько не заблуждаюсь насчет его вражеской натуры. Нормальный советский гражданин подумает о таких деньгах, которые ему были предложены. А этот взвился и по мордасам! Паршивец!
— Тогда на валюту? — вернулся назад первый.
— Надежно, — добавил второй.
— Нет. Я ему такого издевательства над своими людьми не прощу. Враг заслужил настоящей кары.
— Это уже уголовные дела… — потух один.
— С административной ответственностью все бы легче и оперативней, — не терял еще надежды другой.
— Будь моя воля, я бы ему пятьдесят восьмую[21] и в Слон[22], — заскрежетал зубами Веневицианов. — Гаденыш заслуживает большего.
— Не те времена, — посочувствовал первый.
— Пожинаем плоды, — согласился второй.
— А я не отчаиваюсь, — Веневицианов осклабился. — Есть шестьдесят четвертая и следующая за ней![23]
— Измена? — вскинулся Грейч.
— Шпионаж! — задохнулся от чувств Дрейч.
— Полагаю, во всей красе, — зацвел Веневицианов. — Он последний раз пьянствовал с сокурсниками?
— Из Академии.
— Человек пять собралось.
— С разных мест он их собрал, — Веневицианов посуровел взглядом. — Присутствовали сотрудники наших учреждений из дальних краев. Юбилей по случаю окончания. Они к нему и съехались. Бывшие друзья. Известны разговоры?
— Обычные. Ты где, я там…
— Кто куда угодил? Как отдуваются? Один прикатил аж с Дальнего Востока…
— Вот! Я вам второй раз ничего не говорил, — Веневицианов замер и оглядел собеседников так же сверху, так же по-царски, со значением.
— Места службы, служебные функции?.. — засверкали глаза у первого.
— Круг полномочий, род деятельности?.. — подхватил второй.
— Сбор секретных сведений, — подвел черту Веневицианов. — Да, друзья мои, вы оба совершенно точно определили род шпионской деятельности этого выродка. Именно для этого он собрал своих бывших сокурсников в питейном заведении. Чтобы, подпоив, выведать особо секретные сведения о месте их службы. С одной-единственной враждебной нашему государству целью. Для передачи агентам западных стран. Арабам. Они же постоянно вокруг него крутились и крутятся.
Веневицианов, победным жестом отодвинув кресло, поднялся из-за стола, вскочили и двое его приглашенных.
— За дело, друзья, — он пожал им руки. — И последний совет. Его следует брать в Москве. К чему будировать нашу общественность? Они и заниматься будут сами, чтобы нам не нервировать несостоявшегося тестя.
Нат Великомудрый
Всю оставшуюся до утра ночь над Лаврентием колдовала Варвара, спасая его подорвавшийся со всех сторон тонкий организм. И тело, и нервы, да и душа ни к черту, весь аппарат и отдельные части — ноги в особенности и нос нуждались в тщательной профилактике. Тазик с горячей водой и горчицей для нижних конечностей, кастрюлю с булькающей картошкой для дыхательной системы, а махровое полотенце на разламывающуюся голову. В таком состоянии с полчасика, потом три стакана «кисленького», опять же аспирин из родительских запасов и в постель, где жаркое Варькино тело…
Проснулись они за полдень от надрывающегося идиотски пронзительного звонка.
— Междугородний, — плаксиво определил Лаврентий, но сталь уже пробивалась в его голосе твердым «эр». — Родители? Откуда им? Кого разбирает?
— Вставать пора, — пропела Варька над ухом, перепорхнула через него, подала трубку и помчалась на кухню ставить кофе.
Так Лаврентий узнал о загадочной гибели Инки и, когда запиликала, загудела сигналами отбоя трубка в его упавшей руке, нелепые, страшней одна другой несуразные мысли забегали, заметались в сознании.
— Варька! — позвал Лаврентий обреченно и тяжко. — Варька! Вот черт! Хоть не просыпайся.
— Что случилось, Лавруш? — принеслась к нему она, бесстыже голая, с двумя чашками на блюдечках в руках. — Павел Моисеевич?
Лицо ее несравненного Лавруши было белее подушки, однако белизна эта шла не от вчерашних приключений или ночного времяпрепровождения, глаза его горели новым нездоровым лихорадочным светом, и взгляд этот, кроме ужаса и страха, ничего не выражал.
— Все! — тихо изрек Лаврентий. — Погиб я. Теперь настала моя очередь.
— Что ты! Что ты! Бог с тобой! — оставила чашки на полу Варька и бросилась обнимать его, прижимать к груди, как ребеночка. — Кто же звонил-то? Дьявольское наваждение, как есть! Трое суток на нервах! И не видать ни конца ни края.
— Теперь за мной придут, — еще мрачнее прошептал Лаврентий.
— Свят! Свят! Свят! Спаси и сохрани!
— Тише! Не поможешь.
— Ты расскажи, Лавруш. В чем дело-то? — Варька села на пол перед кроватью.
— Рассказывать мне нечего, — вытаращил на нее глаза Лаврентий. — Могу только гадать. Сам не знаю ничего. Одни предположения.
— «Ушастый»! Он, гад! И здесь проклятущий? — сердцем угадала Варька.
— «Ушастый»? — задумался, не спуская с нее глаз Лаврентий, но остыл тут же, махнул рукой. — Пустое. Я о другом. На нас охота!
— Чего?
— На нас охота идет, понимаешь?
— Что-то уж заплелся ты, Лавруш, совсем… Что-то уж слишком… запутался…
— Вот, кумекай своими куриными мозгами, — у Лаврентия засветилось подобие осмысления в глазах. — Сколько нас было-то в тот вечер? Веселая наша компания-то?..
Он, будто заглядывая в себя, в самые глубинные точки погрузившись, оттуда, из глубины, начал медленно извлекать:
— Так… Первая она. Светка…
— Что ты! — начала было Варька.
— Светку тоже считаем, она должна была явиться, но не пришла.
— Что же ты мертвую-то тревожишь? — вступилась все же Варька.
— Погоди ты! — оборвал он ее. — Светка и Вадим, Мартын и Димыч, Инка с Семеном и я. Итого семеро… Светка, значит, в ванной оказалась, эти двое — в тюрьме, разодравшись в пух и прах; выпадают четверо. Инка головой о бетонку под балконом у Поленова на работе; остались мы с Димычем, так как Семен в Саратове пока.
— Ты с Димычем?
— Сама понимаешь… Считай.
— Нет. Он не с тобой, — нерешительно поправила его Варька. — Он весь день вчера с этим… с «ушастым», который до этого с утра нас разбудил. Он не с вами…
— Димыч с ним… Ты права. Но тогда и Инка тоже?.. Подожди, а что же она на бетонке оказалась?
— Мертвая?
— Я же тебе сказал. Семену в Саратов позвонили из милиции. Начальник угро с ним говорил сам. Расспрашивал все по мелочам…
Лаврентия как будто осенило и даже с постели подбросило. Он, оборвав речь на полуслове, вскочил и заметался по квартире.
— Ты чего? — испугалась Варька. — Чего ищешь-то, оглашенный!
— Одежда моя! Штаны! Куртка! Где? — уставился он безумными глазищами на Варьку. — В чем я в тот вечер от Туманских вернулся? Где все?