Личности известные — дети больших людей. Лидером организации получался, правда, еврей. Впрочем, чему тут удивляться? Евреи всегда в первых рядах недовольных любым политическим строем. Кто революцию делал?
И родители у него подходящие. Оба — и отец, и мать, из-за границы не вылезают. Устроились там, где-то в Африке, помогают каким-то возрождающимся туземцам, знамо — для прикрытия легенда и, естественно, сношаются с врагом, а сынок обнаглел и сманивает в свою организацию несознательных заграничными шмотками. На квартире у себя и дружка блат-хату смастрячил, сожительствует с подельницей развратной, бывшей учительницей старше себя. Та ему в открытую пропагандирует стишки эмигрантов, от которых порнухой и голубизной за версту разит. И устраивают сборища, где вовсю бывший тот студент, кстати, нигде так толком и не работающий, пропагандирует западный образ жизни, увлекает дружков Израилем, Парижем, другими соблазнами паскудной жизни. Сам какую-то оду на тему свободы и демократии как-то настрочил в стихах, жаль до «Омы» та ода не дожила. Агенту удалось быстро перевербовать нескольких членов этого «кухонного подпольного кружка», они ему об этом и сообщили. За сравнительно короткий срок трех человек перековал «Ома», при этом снова совершил чудо, двое из них оказались женщинами.
Веневицианов не мог нарадоваться. Он уже спал и видел, как, окончательно склонив на свою сторону заблудших, воспитает двух попавшихся к нему в сети прекрасных искусниц. Женщина — агент от природы; интриганка с неукротимой страстью к игре, к романтическим переодеваниям, с тайнами, с постельными проделками. Истории шпионажа известны сотни имен таких звезд! Они вершили победы, выуживали необходимую информацию в жарких альковах у великих людей! Современная статистика беспристрастна: чуть менее половины секретных агентов — это пленительные красотки. И здесь совсем не уместен расхожий тезис, что красота и разум — несовместимы. На бабах, проще говоря, и припухали многие.
«Ома» особенно выделял замужнюю особу, но еще с молодости вертлявую и большого мнения о себе. Но эти качества особые, их агент при вербовке и должен использовать, учил его Веневицианов, когда тот расписывал ему кандидатуру при встрече на конспиративной квартире. Сейчас, советовал он молодому, эти качества в ней надо поощрять и развивать, когда же она полностью окажется в их власти, тогда работа с ней будет вестись в другом направлении.
— Филипп Денисович, — твердил он, глядя агенту в глаза, — требует от нас биться за каждого, оставаясь хозяином положения, а маленькие слабости, тем более прелестной женщине, следует прощать. Но!..
Веневицианов погрозил пальцем агенту.
— Не увлекайтесь. Бобков знаток их душ. Впрочем, и мы не дураки. Опасайтесь собственных откровений и чувственности. Эти бабы коварны. Особенно красотки. Могут увлечь. Не заметишь.
Впрочем, в «Оме» не было ничего, за что можно было бояться. Увлечь сам он не мог. «Мал, лыс и манерничает, словно жеманная сука», — приглядывался все больше и больше при каждой встрече к агенту Павел Сергеевич, все глубже и глубже он постигал и сам его сущность, постепенно создавая полный образ любимчика. Однако, чем больше он присматривался к агенту, тем неспокойнее у него становилось на душе: уж больно неравнодушен был тот к описываемой красотке. «Ома» прямо подрагивал сам, когда докладывал о ней, не увлекся бы! Все дело погубит! Истории мирового шпионажа были известны поразительные примеры, когда получалось наоборот, и агент оказывался на месте завербованного. И такое бывало!
Вторая баба не лидер, другого пошиба. Без мужика ни то ни се. Подружка первой к тому же покручивала роман с одним из «кружковцев». «Кружковец» тот никакой, семейный, двумя детьми скоро обзаведется, видимо, с дуру, от безделья с ними со всеми дружбы не бросает. А так — бестолочь. А вот морячок — это находка. Он, по всей вероятности, один из заводил. По мнению «Омы», тот и перебрасывает или планирует для переброски информацию за рубеж. В ближайшем будущем собирается в Атлантику судовым врачом. А муж красотки этой — отдельная личность. О нем особый разговор. Но «Ома» его еще полностью не раскусил. Хитер субчик. Последний, бородатый, — свой, агента человек. «Ома» его давно присмотрел. С него вся «раскрутка» этой зародившейся антисоветской организации и началась. Бородач знак дал «Оме», он снабдил первоначальной информацией и сейчас по рекомендации «Омы» сам может стать самостоятельным агентом. «Ома» уже вел с ним подготовительную работу с разрешения майора Грейча. Тот одобрил вербовку нового кандидата. Это облегчало задачу, вдвоем, помогая друг другу, они могли толково завершить операцию по ликвидации врагов. А следующим этапом можно бы начинать и задуманное Павлом Сергеевичем; Веневицианов не оставлял надежды поиграть с «западными коллегами» в поддавки, хорошая интрига могла бы получиться, не хуже якушевской!
Веневицианов назначил агенту очередную встречу, следовало расставить точки, сориентировать «Ому» на главное, чтобы не распылялся, поставить конкретные задачи, пришла пора определиться, наконец, с мужем красотки. По замыслу Павла Сергеевича, женщина и должна была на этой стадии сыграть роль обольстительницы, агент все это время докладывал, что в личных отношениях с мужем у той наметились отрицательные тенденции. Процесс необходимо было пресечь, а красотка должна была начать более активную работу по обращению мужа на их сторону.
В назначенный день к назначенному часу «Ома» не появился.
Прождав лишних десять минут на конспиративной квартире, Веневицианов возвратился в «контору», разнес в пух и прах Грейча, поручил разобраться. Тот до конца дня и весь следующий не смог добиться никакой информации. «Ома» пропал! Это бесило Павла Сергеевича, он понял, случилось непредвиденное, возможно, непоправимое, чего он не ведал до этого.
На следующий день к вечеру черный как ночь Грейч принес Веневицианову убийственную весть, что красотка обнаружена в квартире матери в ванной со вскрытыми венами.
Его забил нервный озноб. Теперь он предчувствовал, что кончится не только этим. Грейчу удалось под каким-то предлогом побывать в прокуратуре района и выяснить: делом занялась областная прокуратура.
— Почему? Кому понадобилась взбалмошная девчонка, изменявшая мужу направо и налево? — вопрошал, буйствуя, Павел Сергеевич.
— Можно только догадываться, — отвечал, не поднимая головы, майор и выдал свою версию, крупинки которой собрал в районной прокуратуре и поблизости.
Вокруг смерти дочери известная мама не постеснялась поднять большой шум. Как это бывает в провинции, дело сразу приобрело характер вонючего скандала. Задребезжали звонки в Кремле, забегали клерки в облисполкоме, поднялся на ноги весь облздравотдел и прежде всего вездесущий и повсюду вхожий Алексей Моисеевич. Веневицианов никогда не допускал и мысли, что такое возможно. Он по-настоящему схватился за голову. Грейч принял все дела на себя, Дрейч поддерживал шефа, как мог, нравственно и психологически. Возраст начальника был не тот, что у них, об этом они сейчас оба вспомнили. Но в «конторе», кроме них, об этом проколе не догадывались, Павел Сергеевич запретил что-либо докладывать начальству… А собственно, что докладывать? Если ничего не зарегистрировано, то и докладывать нечего. Свербело нутро у Грейча: Веневицианов признался, что пошел на поводу у любимчика и, когда тот попросил выдать ему липовую красную книжку на имя несуществующего сотрудника их «конторы», согласился; теперь как бы эта книжица где-нибудь не всплыла, да еще в одном деле со смертью красотки. Поэтому предстояли две задачи: отловить агента и разобраться с обстоятельствами гибели красотки и следить за действиями прокуратуры. Второе вытекало из первого так же, как первое из второго. Грейч сообщил, что Игорушкин поручил следствие криминалисту Шаламову. Тот — известная фигура, в убийствах специалист. Это настораживало, Шаламов мелко не копал. Но отстранить его от следствия не было оснований, оставалось отслеживать ситуацию и наращивать усилия в поисках агента.
На второй день неизвестный попытался убить мать красотки. Грейч рвал на себе волосы, боялся докладывать шефу, подозревая «Ому», ему уже стало известно, что тот понаделал кучу оперативных нарушений: бегал по улицам со своими завербованными, сводил их вместе в одну конспиративную квартиру и много еще чего…
— Но зачем? К чему ему старуха? — возражал капитан Дрейч. — Здесь пахнет сумасшествием или налицо маньяк.
— И он его создал сам, — поджал губы Грейч. — Когда мальчишка начинал под моим руководством, за ним не наблюдалось никаких подобных странностей. А он развил у него манию величия! Якушева из него начал творить, видите ли! Новая версия операции «Трест» башку его партийную не покидала! Великих исторических лавров захотелось!..
Старуха, слава богу, выжила, но грянула новая беда — убилась насмерть подружка красотки.
— Из известной «кружковской семерки», исключая двоих арестованных Шаламовым, и семьянина, укатившего в Саратов, — докладывал Веневицианову почерневший от бессонницы Грейч, — в живых остался один, еврей. Двоих он угробил. Что будем делать?
— Почему он? — у Веневицианова раскалывалась второй день голова от боли.
— Больше некому.
— Это ваши инсинуации, — стонал Павел Сергеевич.
— Они основаны на анализе.
— Так где же этот паршивец? — из последних сил заорал Веневициванов. — На что вы все годитесь, если не можете отловить своего же человека!
— Поэтому и затрудняюсь. Много успел узнать паршивец. Но я уверен, он явится к нам сам.
— Когда?
— Когда сделает то, ради чего устроил весь этот концерт. Он заметает следы.
— Что вы называете концертом? Массовые убийства, совершенные психически больным человеком? Похоже, он вздумал чинить над ними свой суд. Его надо остановить до того, пока он не натворил больших бед!
— Есть безобидные средства.
— Что? Не расслышал?
— Автоавария, несчастный случай, электрошок, в конце концов.
— Хлопоты и лишние свидетели.