Она не отступила, хотя я услышал, как одна ее подошва скользнула назад, как будто она хотела, но не могла позволить себе показать слабость.
– Два с половиной часа?!
Водка в ее дыхании ударила по рецепторам, но она оказалась более трезвой, чем я думал. То ли она выпила не много, то ли ее отрезвила ситуация. За алкогольным угаром моих ноздрей коснулся богатый аромат.
Цитрус.
Манго.
Ваниль.
Мускус.
Почти мужской.
Что-то знакомое.
Запах вторгся в мое пространство.
Она пыталась всмотреться в мое лицо, вероятно, встав на цыпочки, чтобы дотянуться.
– Меня вырубило на два с половиной часа, а вы даже не подумали проверить мой пульс? Посмотреть, дышу ли я?
– Ты храпела, и от тебя несло так, будто ты искупалась в водке, – ответил я.
– Невероятно. – Она пробормотала несколько ругательств и отступила, что особо ничего не дало.
Я все еще мог ощущать ее. Чувствовать ее. Дышать ею.
– Для справки, – добавила она, – кто-то опрокинул на меня свою выпивку.
Я уловил быстрое движение руки и дважды цыкнул.
– Я знаю, ты от меня отмахиваешься.
– Тут темно. Откуда… – Она замолчала, но у меня был ответ.
Потому что я тебя знаю.
Я приберег его для себя, удовлетворенный осознанием того, что все в этой ситуации тревожит ее. Она ни разу не взглянула на меня, даже когда я был в восторге от ее длинных ног и глубокого декольте, а потом – испытал отвращение к себе, когда увидел ее имя на бейдже.
Она снова опустилась на пол, воздух наполнился звуком срываемой маски.
«Очень мило, что ты считаешь, будто скрыла от меня свою личность, дорогая. Я знаю твой секрет. Погоди, пока узнаешь мой…»
Как будто услышав мои мысли, она отодвинулась от меня, скользнув по мрамору так, что голова ее громко ударилась обо что-то. Вероятно, о металлический поручень, опоясывавший лифт по периметру.
– Ох.
Мои глаза уже давно приспособились к темноте, и я заметил силуэт ее рук, поднявшихся ощупать голову. Она, очевидно, морщилась, ее тело сжалось, прежде чем она сделала глубокий вдох и выпрямилась.
Мне стало жаль ее на долю секунды, прежде чем я похоронил свое сочувствие в могиле рядом со своим отцом.
Эмери Уинтроп источала богатство всеми своими порами. Поездка к врачу и несколько пакетиков с лекарством от похмелья не нанесут урон ее кошельку. Тогда как бедные люди, люди, выросшие как я, как мой отец, – проживали жизнь без такой роскоши, как врач, отказываясь замечать требующие денег проблемы со здоровьем.
Пока не становилось слишком поздно.
Глава 14Нэш
Эмери опустила руки на пол лифта, принявшись выстукивать неровный ритм на точно таком же мраморе, который украшал поместье, где она выросла. Поместье, где жили те, кто разрушил мою семью.
Стук все продолжался, быстрый и громкий в замкнутом пространстве.
Тук.
Тук. Тук.
Тук.
– Прекрати, – потребовал я, ненавидя ее способность заполнять пространство своим присутствием.
Она не прекратила. Более того, ее пальцы задвигались быстрее, задев обертку от крекеров, которую я бросил на пол.
Тук. Тук.
Шурх.
Тук.
– Стоп.
Громче.
Как будто в ее теле был стержень непослушания, не сгибавшийся ни перед кем, кроме Вирджинии. Ее постукивание продолжалось. Тук. Тук. Тук.
Шурх.
Тук. Тук.
Лифт стал теснее, как будто стены тянулись к ней, подталкивая и меня. Наше дыхание затуманило маленькую коробку: она дышала тяжелее, чем я. Ее грудь вздымалась так, что касалась подбородка с каждым резким вдохом.
Ее губы быстро шевелились, бормоча нечто, что я едва мог разобрать.
– Таченда. Мойра. Кой но йокан.
То ли я ее не расслышал, то ли она придумывала слова. С Эмери никогда невозможно знать наверняка. Ее ладони уперлись в пол, толкая тело все дальше в угол, от меня. Она слепо уставилась на меня, не в силах привыкнуть к темноте, и быстро заморгала.
Улыбка изогнула мои губы. Я наблюдал, как она разваливается на части, окруженная лишь тьмой. Ни матери, которая сказала бы ей, что делать. Ни папочки, к которому можно было прибежать. Ни Рида как источника храбрости. Я же выглядел, как ребенок с плаката «Ксанакс»: спокойный и безразличный – когда вынул телефон и продолжил играть.
Динг.
Динг.
Детская игра, но все же мой успех приносил мне радость.
– Надеюсь, батарейка сдохнет, и он будет страдать вместе со мной, – пробормотала она, вероятно, себе, но я не был глухим.
Мое внимание было приковано к ее стороне лифта, я восхищался небольшими изменениями, которые с каждой секундой становились все четче. В основном – беспокойство. Та же причудливая Эмери, но выглядящая иначе и снабженная дополнительным багажом.
«Славно. Каково это, жить херовой жизнью, принцесса? Добро пожаловать в клуб».
Я заплатил девяносто пять центов за еще пять жизней после того, как потерял последнюю, и выкрутил звук на полную громкость, пока звон игры не заглушил ее безумие. Отчетливый звук расстегиваемой молнии остановил мой палец над кокосовым колечком. Я ждал, надеясь увидеть, что она делает.
Ее руки касались корсета платья, пока он не ослабел, и тогда она еще раз тяжело выдохнула. Она подтянула колени к груди, обхватила их руками и спрятала лицо в них.
Когда ее вырвало насухую, я закатил глаза.
Когда раздался второй звук, я открыл «Спотифай».
Третий терзал мои уши, пока пальцы бежали по клавиатуре.
На четвертый я нажал Shut Up, Black Eyed Peas.
Одна секунда.
Две.
Три.
– Выключи это дерьмо! – Ее голос отскакивал от стен безудержным криком. Ее гнев породил в лифте волны, обрушившиеся на меня, как цунами. – Клянусь, я разобью телефон о твою голову, если ты не выключишь это дерьмо!
Выполнение приказов никогда не было моей сильной стороной.
Я оставил песню повторяться снова и снова. Она вскочила из своей скрюченной позы и толкнула меня, вложив в это усилие весь свой вес. Котенок, принимающий себя за тигра.
Мой телефон с грохотом упал на пол между нами, но я уперся ногами покрепче, не сдвинувшись ни на дюйм, даже когда ее крошечные пальчики сжали твердые выступы моих грудных мышц, а ее сиськи прижались к моему прессу так, что я почувствовал, как бьется ее сердце.
Ее грудь трепетала, словно крылья колибри, от чего руки покрылись мурашками. Ее запах отталкивал и манил меня. Я наклонился вперед, тогда как должен был откинуться назад.
Я хотел секса с ней.
Я хотел ее трахнуть.
Я не мог себе это позволить, так что остановился на ином.
Шагнув ближе, я упивался звуком ее прерывистого дыхания, коснувшись губами уха и шепнув:
– Имитировать паническую атаку – не лучший способ мило привлечь внимание.
Отстранившись, я ударился о стену всем телом, и мое бедро задело ее тонкую талию, вызвав хриплый вздох. Такая хрупкая. Такая вкусная. Такая неправильная.
– Небольшой совет, – протянул я. Медленно. С интонацией, какую используешь в разговоре с кем-то, кто только начал учить английский. – Если после секса ты дышишь так, займись кардиоупражнениями.
Эти слова сделали меня таким же лжецом, как и Уинтропы.
Ее руки все еще лежали на моей груди, сжимая рубашку, дыхание вырывалось быстрыми вздохами.
Она дышала очень сексуально.
Пахла сексуально.
Двигалась сексуально.
Эмери и кардиотренировки были последним, о чем я думал, когда в моем мозгу снова всплыло, как она оседлала меня.
Крошечные ноготки царапнули грудь. Она не понимала, что мои глаза привыкли к темноте еще полчаса назад. Ее бедра подались вперед, будто она жаждала того, что я никогда не дал бы ей по собственной воле. Ей пришлось бы украсть у меня это. Ограбить меня.
Маленькая воровка.
Прямо как ее отец.
Как я.
– Ненавижу тебя, – прошептала она.
«Это нормально, Тигренок.
Я тебя тоже ненавижу».
И если она когда-либо попросит прощения, я швыр ну ее мольбы ей в лицо и разрушу ее жизнь просто ради забавы.
Ее семья убила моего отца, и я никогда не забуду этого, это словно вытатуировано на моей плоти. Я никогда не прощу.
Я прижал указательный палец ей ко лбу и давил до тех пор, пока она не поняла намек и не отступила, глядя словно голодная собака.
– Ты не знаешь меня, дорогуша.
Она засмеялась: лениво, безумно, сводя с ума. Это был непрерывный смех без начала и конца. Просто шум.
Хриплый.
Расстроенный.
Достойный саундтрека к ужастику.
Она слетела с катушек.
Эмери Уинтроп окончательно потеряла голову.
Но безумие всегда было у нее в крови. Она любила адреналин, словно наркоман, лазала по деревьям и падала, не моргнув глазом, лезла в постель и гордо демонстрировала свои эмоции на футболках, яростно защищая себя.
Она напоминала мне загнанного в угол хищника, готового наброситься, отчаянно пытающегося огородить себя от версии «Вирджинии 2.0», которую пыталась сделать из нее мать.
Это делало ее дикой. Безрассудной. Глупой. Такой глупой.
– Я знаю таких как ты. – Она ударила меня по пальцу, отбросив его в сторону. Ее расстегнутый лиф упал вперед, но она либо не заметила, либо ей было все равно. – Не просто богатые, состоятельные.
Слово вырвалось, словно ругательство. Она придвинулась ко мне. Не повесилась на меня, она придвинулась к моему телефону. Она наступила пяткой на экран и прокрутила его, пока тот не треснул, рассыпавшись калейдоскопом красных, зеленых и синих огней, едва осветив конверсы под ее платьем в пол.
– Симпатичные, – еще одно слово, которое из ее рта вырвалось подобно ругательству, – сверхпривилегированные. Вы считаете себя лучше остальных, считаете, что можете делать все, что хотите, и это сойдет вам с рук. Вы мне отвратительны.
От меня не ускользнул тот факт, что под это описание подпадал ее отец. Хотя я не сказал ей этого, поскольку этим раскрыл бы себя. Я изобразил слащавую улыбку, которую она все равно не увидела, и рассмеялся. Громко. Прямо ей в лицо, чтобы запах ментола щекотал ее кожу.