– У Эрла Хейвуда пивной живот, потому что он пьет на работе, – она передразнила его постоянное пьяное покачивание, – кроме того, его зовут Эрл. Хей. Вуд. Наймешь его и будешь наблюдать, как рушится твоя компания.
– Эм. – Шантилья подняла руку и слегка помахала ею, словно дошкольник, которому нужно в туалет. – Я уже могу открыть уши?
– Нет, – с казал я одновременно с Делайлой, которая сказала да.
Шантилья опустила руки и чуть потрясла ими, как будто держать их прижатыми к ушам было больно.
– Так… я могу нанять кого-то еще?
Прежде чем обернуться к Шантилье, Делайла выгнула бровь в мою сторону.
– Нет нужды. Мистер Прескотт согласился более активно участвовать в проекте.
Я должен был сказать нет.
Я должен был нанять кого-то еще.
Я не сделал этого.
Вместо этого я кивнул, потому что Эмери работала в отделе дизайна и мне нужно было узнать местонахождение Гидеона, даже если бы пришлось вырвать его из ее непослушных пальцев. Кроме того, я хотел, чтобы она была несчастна, а ничто не делало ее более несчастной, чем мое присутствие.
– Увидимся завтра рано утром, Хасмофил.
Глава 24Нэш
В кафе напротив отеля подавали курицу и клецки, напоминавшие мне те, которые готовила мама. Поэтому, хоть я и предпочитал чистые артерии в семь утра, я потакал себе из сентиментальности.
Папа тоже любил курицу и клецки. Мы готовили их на все праздники, а на его день рождения их подавали на завтрак, обед и ужин. Эти не шли ни в какое сравнение с мамиными, но клецки были вылеплены в той же форме, и, прищурившись, я, вероятно, смог бы убедить себя в том, что они мамины. Добавьте немного галлюциногенов, и я буду драться с отцом за остатки.
Я сидел в кафе за столиком у ближайшего окна, мой взгляд был прикован к тому, что творилось на противоположной стороне улицы. Прислонившись к одному из красных кленов у входа в отель, Бренд он Ву дважды взглянул на часы, прежде чем вынуть телефон и набрать номер.
Он был одет в костюм, сшитый по фигуре, но вискоза и полиэстер кричали: «Я живу на государственную зарплату! Пожалуйста, не проси меня платить на этом свидании». Его замшевые мокасины дважды переступили по тротуару. Он постукивал пальцами по бедру.
Я стал есть медленнее, как только засек его полчаса назад. Официантка принесла еду, и я мог бы оставить большие чаевые и выйти через заднюю дверь, но я наслаждался, наблюдая, как Брендон ждет.
Терпение у него было, как у собаки, желающей помочиться. Его большой и указательный пальцы дергались, как будто он бросал окурок на землю. Свободной рукой он тронул за ухом, но ничего там не нашел, похлопал по заднему и передним карманам брюк.
Так же пусто.
Сделал несколько шагов, вынул свой телефон и начал кричать на бедолагу на другом конце провода. Я, естественно, ничего не мог расслышать со своего места, а чтение по губам было мифом, придуманным для телешоу, так что я безучастно наблюдал, как Брендон окончил разговор и прекратил метаться.
Он пялился на что-то.
Я проследил за его взглядом вплоть до Эмери. Она была одета в то же черное расстегнутое худи и пару огромных треников. Нечто, напоминающее шнурок, пожеванный Роско, поддерживало штаны на ее талии, но она все равно поправляла их через каждые десять шагов.
Она была так прекрасна, что вызывала у меня отвращение. Тип красоты, которую ничто не могло скрыть. Ни саркастические футболки, бессмысленные для всех, кроме нее, ни дерьмо из магазина «Все по доллару», которое она называла косметикой в те дни, когда не заботилась о макияже. Ни огромные треники, которые ей приходилось подтягивать каждые десять секунд.
Просто. Мать его. Красава.
Точ к а.
Конец предложения.
Делайла часами сидела в салоне, совершенствуя свой балаяж, чтобы он выглядел естественно. У Вирджинии все еще оставались шрамы от бразильской подтяжки ягодиц, которой, как она клялась, никогда не было, даже после того, как она вернулась с новой задницей, фигурой в форме скрипки и заявлением, будто она месяц болела мононуклеозом. Шантилья покрывала себя косметикой, короткими платьями и требовавшим внимания отчаянием.
Тогда как Эмери было плевать.
Ей просто было плевать.
Это казалось бессмысленным, ведь она специализировалась на дизайне одежды. Она выросла в мире, который твердил ей, что внешность имеет значение, и специализировалась в том, что подкрепляло эту идею, но у нее не было никакого желания поддаваться ожиданиям общественности.
Такая естественная.
Такая свежая.
Такая порочная, напомнил я себе.
Капюшон худи был накинут на ее голову, но я знал, что это Эмери, потому что на футболке было написано «Неведомый», на этот раз шрифтом без засечек во всю ширину груди. Груди, на которую я смотрел пару дней назад.
Таких задорных грудей, умоляющих меня шлепнуть их и посмотреть, как они запрыгают.
«Ей двадцать два. Не поддавайся, придурок».
Я поддался.
Вытащив из внутреннего кармана телефон, я набрал «неведомый».
Прилагательное.
Незнакомый, неизвестный, таинственный и непонятный.
Она была такой же неведомой, как я – радужным единорогом (для протокола: я прекрасно понимал, что обманываю себя. Я знал, что хочу Эмери, но, учитывая, что она была Уинтроп и ей было двадцать два года, мой член вполне мог обойтись и без нее).
Когда я снова поднял взгляд, Эмери вынула из своей сумки пальто. С множеством карманов, которое выглядело скорее практично, чем модно. У него был хлопчатобумажный капюшон, выглядывающий из плотной шерсти.
Она продолжала идти, и, прежде чем я успел одернуть себя, я положил на стол две сотенные бумажки и вышел через главный вход, опустив голову и надеясь, что Брендон не заметит меня.
Здравомыслие, как оказалось, было подобно беспечному папаше: оно улетучивалось именно тогда, когда ты нуждался в нем больше всего.
Когда Эмери повернула налево, я последовал за ней, но держался на расстоянии, поскольку осознавал, что Брендон поджидал не меня. Он ждал Эмери и теперь следил за ней, куда бы она ни направлялась.
Примерно в четырех кварталах от отеля, которые я прошел в костюме, не предназначенном для прогулок, Эмери остановилась перед палаточным городком, который городской совет бухты Хейлинг пытался уничтожить годами.
Костюм жег кожу. Я наблюдал, как Эмери пробирается между палатками, как будто это место принадлежит ей. Оно ей не принадлежало. Я знал это, потому что оно принадлежало мне.
Куча бездомных мужчин и женщин жили в палатках на пустыре, принадлежащем вашему покорному слуге (через подставную корпорацию, потому что в мой список дел не входило «нажить врагов в городском совете». Нет, спасибо).
Я знал многих из этих людей не понаслышке, поскольку работал волонтером в столовой, расположенной несколькими домами ниже. С тех пор, как я приехал в город, я жертвовал деньги на продукты и работал волонтером пять раз в неделю, обычно – в часы пик.
Мэгги стиснула Эмери в крепких объятиях. Она улыбалась, несмотря на то что вышла замуж молодой и из-за самодельного взрывного устройства потеряла мужа и дом всего несколько месяцев спустя. Эмери протянула пальто Мэгги, устроив целое шоу, когда натягивала на нее капюшон, затем наклонилась, чтобы обнять близнецов Мэгги.
Харлан порылся в сумке, вытащив детское пальто поменьше. Стелла запрыгнула Эмери на спину, плюшевый мишка, которого я подарил ей на прошлой неделе, болтался у нее в кулачке. Эмери закружила Стеллу, потом проверила свой телефон и поморщилась.
Они расстались, крепко обнявшись. Мэгги покачала Эмери из стороны в сторону, словно сестру, которую не видела много лет. К этому моменту мы оба опаздывали на работу, и я понятия не имел, зачем вообще пошел за ней, вот только мой взгляд продолжал следить за Эмери, даже когда я велел своим ногам, чтобы они прекратили это без образие и вернулись к отелю.
«Работа, Нэш. Помнишь об этом? Штука, благодаря которой у твоей семьи есть крыша над головой?»
Когда Эмери направилась прочь из палаточного городка, Брендон схватил ее за плечо, затащив в укромный уголок улицы. Она боролась с ним, царапая его пальцы. Я едва не вмешался, а потом она вскинула взгляд и прекратила сопротивление.
Она знала его.
Она знала Брендона Ву.
Она знала гребаного агента Комиссии, ведущего расследование против меня.
Хуже того, она взяла что-то, что он передал ей, огляделась и спрятала это глубоко в карман.
Я видел достаточно.
Я вернулся в отель, набрав сообщение Делайле, чтобы ее детектив выяснил, что за связь существует между Эмери и Брендоном.
Прежде чем я успел послать его, я удалил гребаный текст, потому что был еще недостаточно глуп, чтобы оставлять электронный след. Вместо этого я открыл приложение «Объединенный Истридж», испытав некоторое облегчение, когда увидел сообщение от Дурги.
Дурга: Яд – достаточно осторожный способ убить кого-то? Спрашиваю для подруги, она ненавидит своего начальника (к сведению, эта подруга – я, так что ожидаю осмысленного ответа).
Бенкинерсофобия: Скажи своей подруге, что она всегда может устроиться работать ко мне. Ртом. Под моим письменным столом. Долгие и тяжкие часы работы. Считай, что я предупредил.
Что я на самом деле хотел, так это спросить у Дурги, удовлетворяла ли она себя насадкой для душа, что, если подумать, было лицемерием с моей стороны, учитывая, что последние несколько ночей я провел, дергаясь при воспоминаниях о том, как грудь Эмери прижимались к дверям моего душа, и какая тугая она была внутри, когда она пробралась в комнату Рида…
«Проклятье, ты – особый вид придурка».
Я выдохнул, прислонившись к стене у входа в отель. Эмери остановилась, как только увидела, что я загораживаю вход. Это не входило в мои намерения, но я воспользовался ситуацией, скрестив руки на груди: послание было четким.
Не. Связывайся. Со. Мной.
Слишком поздно.
Увидев меня, она, казалось, потеряла равновесие. Но быстро выправилась и попыталась обогнуть меня, но я сместился одновременно с ней.