– Просто излагаю все как есть, Мэг.
Мэг.
Меня чуть не стошнило. Может быть, Нэш действительно вызывал у меня рвотный рефлекс.
– Ты такой плохой. – Мэгги покачала головой прежде, чем опустить три тарелки на свой поднос. – Спасибо за добавку.
Нэш снял перчатки, потянулся в задний карман, вытащил грубо завернутый подарок и протянул его визжащей Стелле. Она прыгала, исполняя счастливый танец, которым я хотела насладиться.
– А как же я?! – Харлан придвинулся ближе, встав на цыпочки, чтобы быть поближе к Нэшу, как кресло-качалка, близкое к тому, чтобы опрокинуться, пять маленьких пальчиков вцепились в край липкой столешницы буфета.
– У меня есть для тебя кое-что хорошее, Харлан. – Нэш вынул мой бумажник, просмотрел пачку банкнот, не моих, потому что я была на мели, и шлепнул десять стодолларовых купюр в крошечную протянутую ладонь Харлана. – Купи все, что хочешь, а остальное отдай маме, чтобы не потерять. Хорошо?
Эти деньги предназначались не для Харлана.
Это было для нее.
Для Мэг.
«Моросис.
Соливагант.
Драпетомания».
Волшебные слова, которые шипением замерли у меня на языке.
– Мило! – Харлан слегка помахал купюрами, прежде чем сунуть их в мамину сумку. – Спасибо!
– Нэш… – Голос Мэгги понизился, ее щеки заалели, чему я удивилась. – Это слишком много.
– Это для детей. Не беспокойся об этом, Мэг. – Нэш сунул бумажник обратно в задний карман. Вежливость. Кто бы мог подумать, что она у него есть. – На самом деле не хочу больше ничего слышать об этом. Конец истории.
– Да, ладно. – Она прикусила нижнюю губу, посмотрела на него из-под длинных ресниц, затем взглянула на меня. – Сядешь с нами, Эмери? Мы займем тебе место. Займу столик, пока их все не заняли, а дети не разбежались.
– Да, – пообещала я, напоминая себе, что я не из тех, кто ненавидит других женщин из ревности.
Мэг.
Мэгги оставила меня наедине с Нэшем в молчании, достаточном, чтобы меня уничтожить. Я уставилась на него. Он уставился на меня. Женщина рядом со мной постучала ногой и несколько раз кашлянула, вероятно, разозлившись из-за своей остывшей еды.
Первым нарушил молчание Нэш.
– Эти десять минут взросления действительно сказались на тебе. Ты в полном раздрае.
– Прошу прощения?
Он поднял палец и ответил, не потрудившись понизить голос:
– Ты пробралась в дом моих родителей и переспала не с тем братом, – мое лицо вспыхнуло, но я потрясенно молчала, – ты отказалась ехать в университет Дьюка без внятной причины.
Еще один палец.
– Ты понимаешь, как бы встревожились моя мама и Рид, если бы увидели тебя сейчас? Или тебя не волнует никто, кроме тебя? Ты выглядишь так, будто голодала последние сто лет, и, новость, это не круто, так что ты можешь прекратить прямо сейчас, Анорексичка-Барби. Эта модель была снята с производства. Тут нет Вирджинии, чтобы следить за тобой. Веди себя как взрослая. Съешь уже гребаный чизбургер или десяток.
Третий палец.
– Помимо того, что ты болтлива, ты постоянно лжешь своему боссу.
Четыре пальца.
– Ты получила рабочее место в «Прескотт отеле», которое могло достаться кому-то, кому нужны деньги.
Пять пальцев.
У него кончились пальцы на руке, но он продолжал. Беспощадно.
– Ты так изголодалась по вниманию, что вломилась в мой пентхаус, чтобы принять душ. Тебе нельзя доверять. Ты – троянский конь, решивший стереть с лица земли мою империю. А теперь, эгоистичная принцесса с серебряной ложкой во рту, ты крадешь еду, которая могла накормить того, кто в этом нуждается. Я бы спросил тебя почему, но для этого потребуется достаточно внимания, чтобы услышать твои оправдания.
Если бы убийство было законным, он, вероятно, задушил бы меня прямо тут. На глазах у всех. Или, может быть, разрезал бы меня и повесил вниз головой, чтобы я истекла кровью. Он казался человеком, который наслаждается медленной пыткой.
И тем не менее у него было что сказать еще.
– Я даже представить себе не могу, насколько правой ты должна себя чувствовать, чтобы…
Я прервала его, понизив голос, потому что, в отличие от него, я знала, что такое такт.
– Не помню, чтобы я подписывалась на эту TED-лекцию. К твоему сведению, мой трастовый фонд делает мне постепенные выплаты. Я буду получать миллион долларов в год, пока мне не исполнится тридцать один. Затем я получу двести пятьдесят шесть миллионов единовременно.
Он голой рукой поднял тот жалкий кусок индейки: той же рукой без перчатки, которая касалась грязных денег, которые он дал Харлану, – и бросил его мне на тарелку. Половина упала на столешницу, собирая микробы. Другая половина приземлилась на картофельное пюре с подливой, забрызгав мою рубашку.
– Как грустно, – безразлично выдавил он, – в сего один миллион долларов. Мне так жаль тебя, милая. Позволь мне сделать пожертвование в благотворительный фонд наследницы миллиардера. Я направлю его в твой девятизначный трастовый фонд. Не забудь выделить пару центов тому, кому это нужно больше, то есть кому угодно.
Голова у меня туманилась гневом, который сжимал мое горло и сотрясал жилы, не давая мне вымолвить ни слова. Я проглотила разочарование и сосчитала от десяти до нуля.
– Ты не дал мне закончить, засранец. Вирджиния держит его у меня над головой, шантажируя каждые десять секунд и меняя условия моего траста.
Мои руки тряслись. Я сцепила их и спрятала под прилавок, совершенно не собираясь показывать ему, как я напугана.
Меня не волновало, что деньги для него всегда были больной темой.
Меня не волновало, что его родители выбивались из сил, чтобы накормить семью.
Меня не волновало то, что он ненавидел сверхпривилегированных жителей Истриджа, которые не испытывали благодарности за безопасность, которую обеспечивало им их богатство.
Мне было все равно, что бедность, мой отец и отсутствие лечения убили отца Нэша.
Я не думала об этом.
Я думала о своей гордости.
О потраченных впустую ночах, в которые я ворочалась с боку на бок, вспоминая его прикосновения.
О восхитительной плети, которой его слова опускались на мою кожу. О том, как он обращался со мной, как будто я была недочеловеком из-за того, что была Уинтроп.
О том, как я когда-то поклонялась ему, чтобы разочароваться, узнав, что он злодей.
О том, как я все еще жаждала его.
Нэш пожирал меня, словно сердце бури. Я была заперта снаружи без укрытия, вынужденная терпеть безжалостное истязание, не в силах его прекратить.
Я не выбирала своих родителей, но я могла выбрать, прикусить или нет язык, и я была чертовски уверена, что не стану этого делать.
Тон Нэша был жестче натянутой проволоки.
– Насколько я помню, у тебя двое родителей, и твои оправдания менее занимательны, чем эпизод «Семейства Кардашьян».
– Я не разговаривала с отцом четыре года.
Это заставило его замолчать. На целых две секунды.
Затем его лицо посуровело, как будто он не поверил мне, и он наконец, наконец-то, понизил голос. Из-за этого его слова прозвучали как шипение.
– И я плачу тебе больше сорока тысяч. Я понимаю, что это ничто для избалованной принцессы, которая всю свою жизнь прожила в позолоченном замке, но есть ли в твоем теле хоть капля ответственности?
– Да. Вот она, – я помахала перед его лицом средним пальцем. Я повысила голос, чтобы слышали все, – и для справки, это больше твоего члена и по ощущениям лучше.
Я развернулась, вцепившись в свой горчичного цвета поднос, как в спасательный круг. Я до боли прикусила язык, чувствуя во рту вкус крови и разочарования. Множество глаз уставилось на меня, но я была не из тех, кого унижает массовое осуждение.
Нет, меня трогали и выбивали из колеи лишь карие глаза и быстрый, как хлыст, язык.
Когда я взглянула на свою еду, она показалась мне жалкой.
Я ощущала себя жалкой.
Индейка дразнила меня.
Она выглядела сухой.
Сморщенной.
Одинокой.
Теперь моим тотемным животным был даже не чихуахуа по кличке Мучача.
Это был грязный, жалкий кусок индейки, который я все же намеревалась съесть, потому что была голодна и в отчаянии, и два удара сердца отделяли меня от того, чтобы бросить все и побежать к Вирджинии с протянутыми ладонями с собственным поводком в них.
Но Нэш был прав в одном.
Я была принцессой, и я поменяла свои бальные платья на поля сражений.
Он начал битву, но я выиграю вой ну.
Глава 28Эмери
Насмешки Нэша задели меня, но я проигнорировала его, потому что он не заслуживал этого. Он пялился на меня со своего места на диване.
Наблюдая.
Ожидая.
Не говоря ни слова.
Охотник, довольный тем, что выслеживает свою добычу.
Моя погоня за статуей Сизифа была для меня не столько наказанием, сколько отсрочкой от общения с Нэшем. Теперь я должна была сидеть в этом офисе весь день, а он смотрел на меня так, словно не был уверен, как бы он хотел убить меня.
Я старалась избегать столовой в часы пик в течение недели после нашей стычки, но во время работы я все еще вынуждена была сидеть с ним в одной комнате.
– Я просто говорю, что вы с Нэшем всегда вцепляетесь друг другу в глотки, я никогда такого не видела. Никто не может противостоять ему, – Ида Мари говорила шепотом.
Она поправила швейную машинку. Мы заняли стол Нэша, чтобы перешить сотню текстурных серых штор, которые при той же длине стоили дешевле.
– Все должны, – пробормотала я в ответ, – он тиран.
Я родилась с чувством собственного достоинства, и я намеревалась использовать его в полной мере. Цветы увядают. А девушки – нет.
– Тиран, выступить против которого не хватает духу ни у кого, кроме тебя. – Она склонилась ко мне, в этот раз посмотрев проницательно. – Ты либо хочешь умереть, либо… Я не знаю.
Я подтолкнула плотную ткань в машинку, сильнее надавив на педаль, впервые за много лет почувствовав себя в своей стихии.