Коварная ложь — страница 50 из 88

Месть и сожаления вырезаны из одного материала. И то и другое заразно. И то и другое излечивается прощением и забвением. Я не хочу, чтобы ты страдал.

Бенкинерсофобия: Ты слишком уж переживаешь обо мне.

Дурга: Потому что мне не все равно.

Моя улыбка стала шире, пока я ждала ответа. Не потому, что я не думала, что Бен любит меня. Я знала, что любит, так же как знала, что заставляю его улыбаться и что настоящая причина, по которой мы отказывались нарушить правила и встретиться, не имела ничего общего с правилами.

Мы были кристаллами жеода.

Красивыми.

Прочными.

Блестящими.

Стойкими.

Обреченные жить, укрытые внутри уродливой скалы.

Мое беспокойство за Бена вынуждало меня давить сильнее, умоляя его увидеть себя таким, каким его видела я, но я не могла добиться этого, потому что даже жеоды могли разбиться вдребезги. Если мы разобьемся, я потеряю свой компас, свое убежище, свое святилище.

«Эгоистичная, эгоистичная Эмери. Расскажи мне, какой ты хороший человек».

Я шептала магические слова в пустое пространство офиса, пусть даже я знала, что магические слова не спасут меня от этого.

Бенкинерсофобия: Как масаи вообще выжили, если они всех изгнали?

Дурга: История вымышлена, но она доказывает мою точку зрения.

Бенкинерсофобия: Ты придумала для меня историю про масаи?

Дурга: Я знаю, ты смеешься. Прекрати осуждать себя.

Бенкинерсофобия: Дурга?

Дурга: Бен?

Бенкинерсофобия: Я тоже тебя люблю.

Мои щеки все еще горели, когда через десять минут в офис вошел Нэш. Он протянул пакет с дорогой едой из местного стейк-хауса. Все остальные ушли на традиционный вторничный обед с тако, так что в комнате царила тишина.

Он дал мне целых тридцать секунд на то, чтобы я взяла его, прежде чем опустить пакет на журнальный столик передо мной и уставиться на мои горящие щеки.

– Это лосось с лимонником и маленькими зелеными штучками, которые делает ма и от которых ты с ума сходишь.

– Это каперсы, Нэш, и их не делают. Их готовят. – Я постучала ненакрашенными ногтями по экрану телефона, дыша через рот, чтобы не чувствовать запах еды. Мой живот продолжал непрерывно урчать. – Откуда ты знаешь, что я люблю каперсы?

– Серьезно? Вы с папой дрались за них всякий раз, когда мама делала куриную пикату. – Нэш сел рядом со мной на диване, заняв изрядную его часть. Он подтащил пакет ближе к краю стола и вынул черный пластиковый контейнер с прозрачной крышкой. – Однажды ты перевернула целую тарелку, пытаясь стащить каперсы с тарелок папы и Рида. – Было похоже, что это счастливое воспоминание для него, от чего в моей груди стало неуютно, пусть даже я изо всех сил старалась игнорировать и его, и еду. – Кончилось тем, что мама стала класть каперсы в двой ном размере. Каждый раз, когда она готовила куриную пикату, казалось, будто ешь это зеленое дерьмо с курицей и макаронами.

Мой взгляд опустился, когда он снял крышку.

«Твою мать».

Неужели у меня текли слюнки?

– Бетти все еще готовит куриную пикату?

– Да. Раз в месяц.

Его слова вывели меня из его орбиты.

Из взъерошенных волос, заставлявших меня вспоминать слово «кафуне».

От полных губ, которые раскрывались каждый раз, когда он говорил.

Из его запаха, который мне нравилось красть.

– Ты видишься с ней раз в месяц? – Я запиналась, не вполне веря собственным словам. Это противоречило злодейскому архетипу Нэша, который я создала у себя в голове. Тот, который защищал меня от навязчивых привязанностей и напоминал мне, что это не тот парень, который отдавал мне ланч и поддерживал меня после инцидента с Эйблом.

Нэш проткнул лосося вилкой, в этот же момент мой желудок громко заурчал.

– Я вижу ее практически каждые выходные. – Он помахал лососем у меня перед лицом, демонстрируя безупречную среднюю прожарку. – Я съем это, если ты не съешь, а твой желудок, кажется, чертовски зол на тебя.

Я проигнорировала еду, цепляясь за кусочек своего прошлого, который оставался незапятнанным.

– Как выглядит Бетти? Он сунул вилку в рот.

– Сильной.

– В смысле?

– Это значит, она ест и улыбается, когда я смотрю.

– А когда ты не смотришь?


– Смотрит туда, где должен был быть папа, и из глаз у нее течет, как из поломанного крана. Если мы сидим за обеденным столом, она смотрит на его стул. Если мы в машине, пялится на руль на каждом светофоре так, как будто за рулем должен быть он, а не я.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что ты спросила, и, может быть, тебе не все равно.

– Может быть? Конечно же мне не все равно. Я люблю Бетти.

– Так ты ешь или что?

«Почему ты все пытаешься накормить меня, странный, ненормальный злодей?»

Слова вертелись на кончике языка, умоляя соскочить с него. У меня не было сил для борьбы, и я проглотила их. На вкус они казались плохим решением и не заглушали аппетит.

Мой взгляд следил за каждым съеденным им куском. Я позволила себе две с половиной секунды страданий, прежде чем отвернулась от еды и схватила телефон, как будто это была моя единственная связь с Беном – и так оно и было.

– Нет, – выдавила я из себя. Я не твой благотворительный проект.

Бен любил меня.

Нэш меня смущал.

И, в конце концов, похоть – всего лишь утешительный приз за любовь.

Глава 32Эмери

Для кого-то, кто преуспел в противостояниях, я могла бы записать «избегание» в колонке «навыки» в моем резюме.

Строитель пристально смотрел на меня под резкими лучами солнца.

– Снова?

Я откинула волосы с лица, жалея, что не могу точно так же отбросить чувство вины.

– Последний раз, клянусь.

Я говорила это последние четыре раза, когда просила его подвинуть.

«Немного левее.

Может быть, чуть ниже.

О… это слишком низко. Выше?

Правее».

На девяносто процентов уверена, что вывеска «Прескотт отель» располагалась теперь точно там, где была с самого начала.

– Так? – Он поднял кусок металла выше над входом.

– Да. Хорошо.

Облегчение разлилось по его телу. Его спина выразительно говорила, что я свободна. Слоняясь у двойных дверей, я жалела, что у меня нет привычки курить или чего-то такого, что удерживало бы меня снаружи, подальше от офиса, где в полную силу продолжалась «кормящая сага».

Нэш каждый день приносил мне деликатесные блюда, и каждый день я отвергала их.

Моя сила воли напоминала голодного щенка, челюсти раскрывались при легчайшем запахе еды.

От солнца в глазах плясали пятна. Два курьера отпихнули меня с дороги. Между ними на тележке стоял гигантский хромированный холодильник, весь исписанный именем Нэша.

Что. За. Черт?

Я быстро заморгала. Ущипнула себя за предплечье дважды, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Это был не просто холодильник. А один из тех умных, у которых планшеты встроены в дверь.

Повернувшись к строителю, я потерла глаза и посмотрела на него прищурившись.

– Вы это видели?

Он опустил голову, как будто это избавило бы его от моего внимания.

– Видел что?

– Неважно.

Взяв телефон, я открыла приложение «Объединенный Истридж».

Дурга: Есть номер хорошего психиатра? Кажется, моему боссу нужен такой.

Бенкинерсофобия: Забавно. У меня те же мысли по поводу одного из моих подчиненных.

Дурга: Уволь его. Дай мне работать на тебя.

Бенкинерсофобия: Считай это предложением работы: сорок часов в неделю, легкая одежда. Наколенники, учитывая условия работы.

Следующее сообщение пришло сразу после.

Бенкинерсофобия: А если серьезно, ты как, в порядке?

Дурга: Буду в порядке.

Дурга: Я скучала по тебе в выходные.

Бенкинерсофобия: Я провел выходные с семьей. Обычно это не мешает мне писать тебе, но моя мама скрывает от меня что-то. Я провел последние несколько дней, пытаясь понять что.

Дурга: Выяснил?

Бенкинерсофобия: Нет, но я выясню. Я всегда получаю то, что хочу. Ты уже должна это знать.

Дурга: Ты прямо как мой босс.

Бенкинерсофобия: Трахни его.

«Я уже сделала это».

Бенкинерсофобия: В переносном смысле. Не надо трахаться со своим боссом.

«Слишком поздно».

Мои пальцы летали над клавиатурой, пока экран не закрыла тень. В поле зрения показались блестящие каштановые мокасины. Я подняла взгляд от них на их владельца.

«Только не снова».

Дежавю щекотало голову, умоляя прислушаться к нем у.

«Ты откуда-то знаешь Брендона. Вспомни откуда. Это важно, Эмери».

Все еще ничего.

– Мне не интересно. – Участившееся сердцебиение поднялось вверх по горлу. Спрятав телефон в карман, я изогнула бровь и сделала вид, будто все в порядке. – Не понимаете намеки, мистер Ву?

– Мистер Ву – это мой отец.

– И мистер Ву это также вы. Отличный разговор. Давайте никогда не будем повторять это снова. – Я сделала вид, что собираюсь налево, и свернула направо, чувствуя себя следующим Дэвидом Бэкхемом, когда Брендон купился на финт.

– Мисс Уинтроп, мы должны поговорить, – его пальцы сомкнулись вокруг моего запястья, отпустив, когда я дернулась прочь, – это важно. Вам ничего не грозит.

– Хрен там, – я развернулась и бросила на него свирепый взгляд, – я прекрасно знаю, что не делала ничего плохого. Я не нарушала никаких законов. Меня не колышет, из какого там государственного учреждения на три буквы вы пришли. Для меня это ничего не значит. Вы для меня ничего не значите. – Вокруг моего запястья появился синяк. Но я отказывалась потереть его. – Вы смотрите не на того Уинтропа, и, кстати, я уже много лет не видела отца. У меня есть работа, которую нужно делать. Кошмарного дня. Я знаю, что у меня он такой и будет.

Металлическая дверная ручка охладила мою ладонь, но внутри все равно было на тридцать градусов жарче. Я развернулась и отшатнулась, когда в отражении двери увидела взгляд Нэша. Его прищур метался от меня к Брендону и снова ко мне.