Я смутилась от тяжелых взглядов коллег, когда мой желудок издал урчание, похожее на рык дерущихся из-за кости собак.
– Что? У нас нет времени на еду.
К тому времени, как Нэш вошел в комнату, все уселись и начали свои дневные скетчи. Он посмотрел на банку колы в руке Кайдена, на йогурт Шантильи, сыр Иды Мари и пакетик с натуральным соком Ханны.
Затем он посмотрел на мои пустые ладони и дважды провел рукой по волосам – а это значило, что он считает себя идиотом, – и пошел к холодильнику. Распахнув дверь с грацией пьяного борца сумо, он пробежал взглядом каждый ряд, как будто для того, чтобы проверить, полон ли еще холодильник, и снова взглянул на мои пустые руки.
Его пальцы зависли над холодильником, почти сжались на ручке. Мое лицо вспыхнуло при воспоминании о том, как они были внутри меня, затем ожесточилось, когда я вспомнила, как он ушел. Вежливость, должно быть, совсем ему незнакома, но было странно ненавидеть его за то, как он разговаривал со мной в столовой.
Не потому, что он этого не заслуживал, заслуживал вполне, а потому, что я убеждала Бена в том, что нужно прощать и двигаться вперед. Если я не последую собственному совету, я стану лжецом. Я могла бы делать это с Ридом, Вирджинией и Нэшем, но я не могла лгать Бену.
Игра в гляделки с Нэшем продолжалась почти минуту. На меня обрушивались немые вопросы Шантильи и Иды Мари, но я не могла отвести взгляд. С последствиями я разберусь позже.
– Вы ели? – Нэш говорил так, будто в комнате больше никого не было. Его взгляд опустился на мой живот, будто тот мог дать ему ответ.
– Нет.
Я не стала вдаваться в подробности.
Не дрогнула.
Не сказала ему, что с тех пор, как я в последний раз ела, прошло четырнадцать часов.
Не сказала ему, что пользуюсь его приложением, чтобы общаться с Беном.
Не сказала ему, что мне невыносима мысль о смерти его отца от рук моего отца.
Не сказала ему, что это не дает ему права жестоко обращаться со мной.
Вместо этого мы общались взглядами.
Мой сказал: «Я не создана для того, чтобы проигрывать».
Его сказал: «Я создан, чтобы побеждать».
Еще минута.
Две.
На третьей Шантилья подошла к Нэшу.
Он проигнорировал ее, бросив на меня еще один яростный взгляд, и вышел.
Я выдохнула, когда он ушел.
Победа казалось такой же пустой, как алюминиевая бейсбольная бита.
Холодной.
Жесткой.
Не окончательной.
Глава 33Нэш
Если мне придется еще раз смотреть, как Шантилья крутит передо мной задницей, я заслужу памятник в Смитсоновском институте.
Она подкинула перед собой кусок материи, позволив ему медленно опуститься на пол. Он лежал на полу ровно, но она не торопясь опустилась на четвереньки. Отставив задницу, она разглаживала складки.
Наш новый обеденный ритуал, леди и джентльмены.
Если это ад, я исправлюсь. Мать вашу, обещаю.
– Не поможете мне, Нэш? – Она оглянулась на меня, ее тело изогнулось, как у сучки.
Мой взгляд оставался приклеен к телефону.
Снова «Кэнди Краш».
На полную громкость.
Победные «дзинь» заполнили пространство.
– Если капитализм не изменился за последние двадцать минут, то вся суть того, чтобы платить людям деньги, заключается в том, что тебе самому не нужно тратить время на бессмысленное дерьмо. – Мой большой палец пробегал по экрану. По комнате эхом разносился звук сминаемых фантиков от конфет.
– Я что-то пропустил? – Кайден посмотрел на задницу Шантильи, когда она провела ладонью по полиэфирной ткани. У него были два неслепых глаза и здоровое либидо, а у Шантильи было тело модели из спортивных журналов. И все же я не взглянул на нее.
Ни разу.
Определенно не в последние десять дней, когда каждая попытка становилась отчаяннее предыдущей.
Можно было бы подумать, что она поймет гребаный намек.
Офисных обеденных пикников не было до тех пор, пока я не начал пытаться накормить Эмери, а Шантилья не подхватила начинание.
Если бы Эмери – гребаная Эмери и ее упрямая задница – сдалась, все в этом офисе могли бы вернуться к игнорированию друг друга, пожалуйста и спасибо.
Шантилья расставила пять серебряных приборов – для всех, кроме Эмери.
– Это просто обед, Нэш.
– Для вас – «мистер Прескотт», и поскольку вам так трудно понять границу, позвольте преподать вам урок. – Я сунул телефон в карман, наступил на скатерть и загремел столовым серебром, разбив своими туфлями за три тысячи долларов фарфоровую тарелку.
Я продолжил:
– Вот что случается, когда работники пересекают мои границы, – мой каблук впился в разбитую тарелку и прокрутил осколки, – они становятся так же бесполезны для меня, как разбитая тарелка. Люди – расходный материал, в том числе и вы. Уберите этот беспорядок и выметайтесь. В будущем, Шартрез, не переступайте черту, если хотите сохранить свою работу.
Проблема была в том, что Шантилью так же заботила ее работа, как тающие льды в Арктике. То есть совсем не заботила. Я стал ее целью в тот же момент, как переступил порог этого офиса и представился команде.
Возможно, даже раньше, учитывая ее поведение на корпоративной вечеринке, куда она пробралась без приглашения. Если бы не ее дядя, я бы ее уволил. Легко. Кайден ушел с Идой Мари и Ханной, на его телефоне был открыт «Убер». С лицом таким же красным, как ее волосы, Шантилья собрала края скатерти к центру, собрала всю посуду в середину и сунула узел под стул Кайдену.
Эмери сунула блокнот в рюкзак «Джана Спорт» и закинула его на плечо. Ее носок ступил на порог, когда я остановил ее.
– Не вы, мисс Родес.
Пискнула мышь.
Или Шантилья.
Звучало одинаково.
– Да, мистер Прескотт? – Она обернулась, оперлась бедром о дверной проем и изучающе посмотрела на меня. Я посмотрел на Шантилью, которая не торопясь собирала свои вещи в сумку «Биркин», которую она не могла позволить себе, но ее семья – могла. Молчание позволило Эмери окинуть меня взглядом с головы до ног в попытке удовлетворить любопытство.
«Удачи, Тигр».
Этот тлеющий уголек между нами так и не погас. От близости ко мне у нее вспотели ладони. Она вытерла их о джинсы, уставившись на меня так, будто хотела попробовать меня на вкус, трахнуть меня, использовать. Убедиться, что наша единственная ночь ничего не значила. Случайный оргазм, который случился бы с кем угодно другим.
«Ага, точно, – сказала ей моя вскинутая бровь. – Продолжай убеждать себя».
Она что-то неслышно пробормотала. На этот раз не те странные слова. Полноценное предложение. Я склонился ближе, пытаясь расслышать.
Что-то вроде: «Все хуже, чем в первый раз, что имеет смысл, учитывая то, что я принимала тебя за лучшего Прескотта».
«Спасибо за трах. Нет намерения повторять это снова. Как и желания».
«Мне нравился тот, кем ты был, но я ненавижу того, кем ты стал».
«Пока, Нэш».
Я приподнял бровь и наблюдал за тем, как она наблюдает за мной, прислонившись к моему письменному столу, за которым я работал каждый день, эффективно и прилежно. Я вносил свой вклад, когда это было необходимо, занимался своими делами, когда не мог ничем помочь.
Делал именно то, чего, мать их, хотел от каждого здесь, но Шантилья, кажется, была безнадежна.
Когда приходило время ужина, я смотрел на Эмери, считывал ее нежелание принимать мои предложения еды, заказывал ей еду навынос, которая оказывалась в итоге у одного из ночных охранников.
К тому времени, как были размещены и отправлены заказы на мебель, все тоже начали заказывать еду в офис. Так возник новообретенный фетиш Шантильи на пикники, во время которых она, словно преуспевающая мать, раздающая на Хеллоуин никому не нужные конфеты, расставляла для настроения свечи и столовое серебро.
– Что? – огрызнулась Эмери, яростным движением отбросив с лица волосы, едва Шантилья ушла.
– Встала не с той ноги? – Я рассматривал ее волосы, как будто они подтверждали мои предположения. Они подтверждали. Дикие и непослушные, как всегда.
Раздражение скрывало ее похоть.
– В этом есть какой-нибудь смысл? – Она похлопала по животу прямо под надписью «латибюл» на ее футболке. – Я голодная. Это мой обеденный перерыв.
– Кто-нибудь уже предлагал тебе сникерс? Когда ты голодная, ты несносна, как маленький ребенок.
– Чтоб ты знал, подобную реакцию ты вызываешь у всех, кто общается с тобой. А если бы ты был голоден и не мог ни поесть, ни поговорить, ты бы устроил истерику похуже, чем маленький ребенок.
Я сделал вид, будто проигнорировал ее, – чего, мать ее, конечно, не мог сделать, – вытащил кое-что из ящика стола, поднял это и покачал.
– Ма сделала это для тебя.
Шах и мат.
Я узнала неоново-розовый контейнер, как только увидела его. Волна тоски по дому захлестнула меня, словно землетрясение.
Мои пальцы дернулись от желания вырвать подарок из пальцев Нэша и заявить, что он мой.
Я действовала хладнокровно.
– Ты видел Бетти в выходные?
– Мы это уже обсуждали. Я вижу ее практически каждые выходные.
Он в два шага сократил дистанцию между нами. Я отпустила футболку, оставив мятую ткань прямо над пупком. Когда он положил пластиковый контейнер мне в ладони, я ухватилась за него, как коала, вцепившаяся в эвкалиптовое дерево. Вот только мое дерево было женщиной весом сто сорок фунтов и ростом в пять футов два дюйма, с седеющими волосами и карими глазами, как у Нэша.
– У тебя глаза твоей мамы.
Слова слетели с губ раньше, чем я успела прикусить язык. Случайное огнестрельное ранение в живот, произведенное из собственного оружия. Смущение в сочетании с невероятной болью. Я произнесла магические слова и осмотрела себя в поисках раны.
«Ничего. Только раны внутри, идиотка. Из-за таких, как ты, на оружии делают предохранители».
Карие глаза изучали меня и втягивали в свой водоворот. Я отказывалась отвести взгляд или объясниться. Нарушить молчание было равносильно проигрышу, поэтому я страдала молча. Не мазохистка. Просто упрямица.