– Ты уверена, что не голодна? – Ее широко распахнутые глаза избегали Нэша. – Тут так много еды. Кому-то придется забрать остатки домой.
Нэш одобрил наш 3D-проект с минимальными правками, это означало, что пол, шкафы и отделка уже были установлены, а вскоре будет заказана и расставлена мебель. Это также означало, что сегодня я закончу еще позже. Столовая к тому моменту будет закрыта.
«Перестань позволять гордости разъедать здравомыслие, Эмери. Нэш прав. Принимать помощь нормально. Это не сделает тебя менее достойным человеком. Мэгги позволяет тебе шить пальто для нее и детей. Ты позволила Риду устроить себя на работу. Ты никогда не останавливалась перед тем, чтобы получить еду в столовой. Это начинает выглядеть так, будто тебе трудно принимать помощь только от Нэша».
Ободряющая речь ничего не дала.
Я скорее шагну в медвежий капкан, чем приму помощь Нэша. Потому что я предпочитала, чтобы он оставался жесток. По крайней мере, так я знаю, чего ожидать.
– Я в порядке, – я вынула ластик из своего рюкзака, – у меня сегодня планы на ужин.
В столовой, если повезет.
Нэш прищурился. Я облажалась, когда ради Бена решила оставаться вежливой, потому что всякий раз, как я не спорила с Нэшем, мне становилось все более и более комфортно оправдывать нашу близость.
Это никак не повлияло на мою тягу к нему. Он по-прежнему выглядел, как ответ на мольбы одиноких женщин, и я все еще помнила его пальцы внутри себя и мои губы, обхватывающие его член, и эти воспоминания согревали меня ночью.
– Эмери, – Нэш указал подбородком на коридор. Он умудрился превратить мое имя в требование. Как только мы дошли до лифтов, он быстро заговорил: – Ты не ошибаешься, я – не хороший человек. Я не делаю ничего хорошего. Если я и придержу дверь открытой для тебя, то только для того, чтобы взглянуть на твою задницу. Если я делаю тебе одолжение, то лишь потому, что ожидаю того же взамен. Если я тебя кормлю, то только потому, что предпочитаю иметь дело с твоей тощей задницей, чем с гневом мамы. Чем скорее ты это поймешь, тем лучше.
Но в этих словах не было ничего особенного. Беззубый хаски, грызущий любимую игрушку. Казалось, ему было неловко от идеи накормить меня, и я едва не рассмеялась. Копнуть глубже, и все, что он делает, – бросает деньги на мои проблемы со своим фирменным упорством.
Полная противоположность младшему брату, который обычно угощал меня обедом за свой счет так, что мне не казалось, будто я принадлежу ему, и он никогда не заставлял меня чувствовать, будто принятие его щедрости будет стоить мне души.
Медленно покачав головой, я выиграла время, чтобы сформулировать адекватный ответ.
– Мой отказ принимать твою еду – это не отвращение к добрым жестам, все это связано с тем фактом, что мне не нужны твои сотни долларов на питание, дорогой лосось или еда навынос весом в сорок восемь унций, которая может прокормить десять семей, – мои обутые в конверсы ноги шагнули ближе к его мокасинам от Сальваторе Феррагамо, – деньги не решают всех проблем, включая мои. Иногда я не узнаю тебя, Нэш. Это тебя не пугает?
Я поразила его.
Молния прямо в пустую полость, где должно было быть сердце.
Старый Нэш когда-то оставался без еды, чтобы избалованная Уинтроп могла пообедать. Он никогда не просил о благодарности, никогда не стыдил меня моей дрянной матерью и никогда не заставлял меня принимать его благотворительность.
Он оставлял мне записки, потому что мой тоскующий взгляд следил за записками Бетти всякий раз, как Рид, бегло взглянув, выбрасывал их. Однажды я даже вынула одну из мусорки, принесла домой и представляла себе, будто Бетти – моя мама и она написала эти слова для меня.
Нэш застукал меня, когда я прятала ее под скамейкой в центре лабиринта – параноидальная Вирджиния нашла бы записку и разорвала бы ее пополам. Опершись о железную лопату своего отца, он посмотрел в мое виноватое лицо и протянул руку в перчатке.
Мои дрожащие пальцы уронили записку ему на ладонь. Я молилась, чтобы он не выбросил ее. Вместо этого он одарил меня взглядом, которого я не поняла, и сказал, что щель под статуей Геры – лучшее место для тайника.
Если бы этот Нэш подошел ко мне сейчас с коричневым бумажным пакетом и запиской, написанной им, я бы с улыбкой на лице проглотила бутерброд с арахисовым маслом и желе и перечитывала бы записку снова и снова, пока та не запечатлелась бы в моей душе.
Все это было завязано на гордости, но также это имело отношение и к чувству самосохранения.
Я отказывалась портить свои воспоминания о Нэше.
Его телефон зазвонил, выручив нас обоих. Иначе кто знает, до чего он дошел бы в своем стремлении накормить меня? Он пробормотал что-то о Сингапуре и оставил меня рисовать, пока остальные ели. Через час он так и не вернулся, но все остальные присоединились ко мне в создании макетов.
– Что он тебе сказал? – Руки Иды Мари летали над ее блокнотом. Она в восьмой раз расспрашивала меня о моем очередном споре с Нэшем. Вот только она не знала, что это был спор.
К тому же прошло столько времени, а мы уже некоторое время не спорили друг с другом. Если подумать, последний раз мы спорили в столовой. Или когда я выплюнула бутерброд ему на ногу, если это считается, а это не считалось, потому что:
А. С моей стороны это явно был не умный поступок.
Б. Меня смущало то, что я вытащила бутерброд из мусорного ведра и съела его.
Тайна, которую я унесу с собой в могилу.
И лучше, если на моем гробе будет висячий замок.
«Кого ты пытаешься обмануть? Ты споришь с ним каждый раз, когда он пытается накормить тебя».
– Я уже сказала. По сути, он велел мне больше не выходить за рамки, – солгала я.
В некотором роде.
Была ли это ложь?
Он постоянно кричал об этом своим взглядом, и я была практически уверена, что он это сказал. Я даже не помнила, о чем был спор. Лишь то, что выглядел он так, будто хотел перекинуть меня через колено и преподать мне урок, и мое тело было не против такой перспективы.
Ида Мари передала мне угольный карандаш 4B, чтобы ладонь не оставалась пустой. Я держала карандаш расслабленно, наклоняя его, когда накладывала тени. Шантилья поручила нам набросать макеты эксклюзивных произведений искусства, которые будут размещены в люксах верхнего уровня.
Никто из нас не был известным художником, но она потратила смехотворную сумму из бюджета на импорт бамбуковых панелей из Китая, отчего мне хотелось выбить ей зубы и вставить их щербатому ротвейлеру, который околачивался вокруг палаточного городка Мэгги.
«Мэг», – поправила я.
Она любила меня за то, что я отдавала Стелле свою булочку, и за нашу обоюдную одержимость фресками. Если бы она знала, что я думаю о прозвище, которое дал ей Нэш, она, вероятно, отказалась бы от дополнительных часов сна по выходным и запретила бы мне сидеть со Стеллой и Харланом. Не то чтобы палаточный городок представлял какую-то опасность, но настоящие матери беспокоились о своих детях.
Вирджиния никогда не беспокоилась обо мне.
Я поменяла 4B на 9B, чтобы раскрасить средний палец.
Ида Мари отложила свой набросок и сморщила нос, глядя на него.
– Это ужасно. – Она вздохнула, разорвала лист из скетчбука, смяла его и начала снова. Между нами громоздилась гора выброшенных набросков, словно забытая игра в дженгу. – Просто Нэш Прескотт смотрит на тебя так, что…
Шантилья подошла к нам.
– Как он на нее смотрит?
– Как будто он разочарован во всем дизайнерском отделе, – солгала Ида Мари. – За превышение бюджета на мебель, которую мы заказали. Эмери выбирала ковры.
Я прикусила язык прежде, чем выпалила, что ковры были с распродажи и бюджет превысили все, кроме меня. Мы обе знали, что у Шантильи нос как у акулы и она вынюхивала все обо мне и Нэше, как акула ищет кровь.
– Нэш прав. – Шантилья расправила скомканный набросок Иды Мари, закатила глаза, снова скомкала его и выбросила в мусорное ведро, прежде чем снова обратить внимание на меня. – Не позорь меня. У тебя, может, и протекция Делайлы Лоуэлл, но как исполнительный директор мистер Прескотт выше ее по должности.
– Сэр, есть, сэр. – Я издевательски отдала честь. Если она хотела относиться к компании Нэша, как будто это военное учреждение, я изо всех сил буду потакать ей, но заставлю ее чувствовать себя нелепо.
– Я серьезно, Эмери. – Она пошла к позвавшему ее К ай ден у.
– Она ненавидит тебя. – Бессмысленное замечание Иды Мари повисло между нами. Нож с тупым лезвием. – Вражда с ней не поможет.
– Я знаю, но мне не хватает контроля, чтобы остановиться. Она возненавидела меня еще до того, как я с ней заговорила, а я не люблю хамов.
– Она ненавидит тебя лишь потому, что ты знаешь Делайлу Лоуэлл, а Шантилья уже три года пытается пробиться наверх по пищевой цепочке. Кстати, откуда ты знаешь Делайлу?
Я вырвала из блокнота свой набросок среднего пальца, гордо положила его на журнальный столик и вернулась к другому наброску, который начала ранее.
– Я не знаю ее. Я видела ее раньше, но на самом деле я никогда не встречалась с ней официально. Она просто подруга моего друга.
– Красавчик?
– Почти женатый.
Я игнорировала сообщения и звонки Рида, потому что у меня не было для него никаких слов, кроме как: «Не делай этого». Я никогда не понимала Рида и Бэзил. У них не было ничего общего, кроме цвета волос.
Ида Мари заглянула в мой альбом и издала:
– О-о-о-о-о. Определенно красавчик.
Я взглянула на свой рисунок, боясь, что случайно нарисовала Рида или, что еще хуже, Нэша. Вместо этого на меня смотрел контур лица другого мужчины. Его визитка все еще горела у меня в кармане. Надпись – «Комиссия по ценным бумагам и биржам США» – будоражила меня всякий раз, как я смотрела на нее.
Я чуть не подавилась, когда поняла, откуда его знаю.
Брендон Ву вошел в мою жизнь в тот день, когда она развалилась.