Все было так же.
Я не сказал ей этого.
Ее взгляд вновь упал на мои губы. Резкий выдох подтвердил, что она тоже хотела, чтобы я ее поцеловал. Еще три секунды, и я ей уступлю.
Две.
О…
Она отступила и пошла в свою спальню. Мы прошли библиотеку, музыкальную комнату, комнату ее родителей и игровую, не заглянув ни в одну из них. Если бы я не знал, я бы решил, что она выросла не тут. Что эти стены, эта крыша, этот гребаный паркет под нашими ногами ничего не значили для нее.
На самом деле она вела себя так, будто не претендовала на это место. Это беспокоило меня. Не в романтическом смысле «мыс-Эмери-познакомились-тут», а в том смысле, который относился не столько к нам, сколько к тому факту, что она считала, будто должна отбрасывать прошлое, чтобы оставаться сильной.
Она не должна была делать это.
Я через это уже проходил, влезал в эту шкуру. Она была на три размера меньше, и всякий раз, когда я надевал ее, душила меня едва не до смерти.
Возможно, поэтому я выпалил:
– Я купил его.
Она прищурилась на меня и пошла дальше.
– Купил что?
– Поместье Уинтропов.
Она замерла, но не обернулась.
– Почему?
– Я не знаю, – ложь, как всегда.
Потому что считал, что здесь я найду разгадку к тому, как уничтожить твою семью. Оказывается, я был не прав. Ты, наверное, невиновна. Твой отец, наверное, невиновен. Еще две жертвы этого хаоса. Столько всего происходит вокруг.
Вместо этого я предложил:
– Можешь забрать его.
Она наконец повернулась ко мне, смятение было написано на ее лице, словно оно было вывеской всех ее мыслей.
– Оно мне не нужно, и я не хочу твоей благотворительности.
– По крайней мере, вещи в этой комнате – твои. Ты можешь забрать их или оставить, чтобы забрать, когда захочешь.
Пачка фасоли висела в моей руке, задевая бедро. Она пристально посмотрела на мой глаз, выдохнула и кивнула.
В своей комнате она подошла прямо к прикроватному столику и вынула музыкальную шкатулку. Когда она встряхнула ее, содержимое зашуршало. Ее вздох облегчения пробудил мое любопытство. Поставив шкатулку на стол, она исчезла в гардеробной.
Я пристально рассматривал коробку, пробегая взглядом по туго свернутым бумажкам. Самая дальняя казалась свернутой неплотно. Схватив ее, я развернул полоску, будто это было предсказание из печенья.
«Ты когда-нибудь смотрела на звезды, задаваясь вопросом, есть ли там жизнь? Если есть, то инопланетяне, вероятно, злятся, что мы все еще коронуем человечество как «мисс Вселенную».
Ручаюсь, они парят в космосе со своими превосходными технологиями, думая: мы можем помочь людям излечить рак, если только они перестанут считать себя центром вселенной.
Думаешь, поэтому мы никогда не встречали Чужих?
Эй, верховный лидер пришельцев, если ты шпионишь за мной или Эмери и читаешь мою записку, забери нас с собой. Это место пахнет нечистотами, и я застукал Вирджинию, заставлявшую Эм есть чайной ложечкой, чтобы куски были поменьше. Кстати, я упаковал тебе лишний брауни, Тигр. Надеюсь, ты съешь его в присутствии Вирджинии и скажешь ей, что в нем полно травки.
Нэш».
Я написал эту записку после дерьмовой лекции по астрологии, которую читал адъюнкт философии, нуждавшийся в лишних деньгах.
Я развернул другую.
«Рид сказал, что ты помешана на звездах. Я сказал ему, что если ты одержима звездами, то ты была бы одержима днем, учитывая, что солнце – звезда, а ночью мы не видим его света.
Он ответил, что я ошибаюсь. Ты смотришь лишь на ночное небо, ведь оно доказывает, что свет выглядывает из тьмы.
Что за поэтическая чушь, правда?
Хочешь знать, что я думаю?
Ты охотишься за тьмой, Тигренок.
Не так ли?
Нэш».
И еще:
«Однажды ты прочитаешь это, словно подглядывая за собственной памятью. Надеюсь, это счастливое воспоминание.
Кроме того, Вирджиния ворвалась в коттедж в поисках травки. Она думает, я торгую ею. Я так понимаю – ты съела брауни. Оно того стоило.
Нэш».
Раздались шаги Эмери. Я свернул записки, положив их обратно в жестяную коробку, и прислонился к тумбочке.
Я неожиданно понял, что у нас общие воспоминания.
– Почти готова. – Она вышла из гардеробной в таком коротком темном платье, что это выглядело бы непристойно, если бы она не выглядела в нем такой невинной. – Я выросла на несколько дюймов с тех пор, как надевала его в последний раз, но Вирджиния ненавидит это платье, так что пойду в нем. Тебе не кажется, что оно слишком короткое?
Нет.
Да.
Я не ответил, наблюдая, как она склонила голову набок и осмотрела себя в зеркале. Удовлетворение отразилось на ее лице при виде увядающих роз, украшающих платье. Она потянулась через меня к тумбочке и схватила тюбик туши по крайней мере четырехлетней давности.
Я выхватил тушь.
– Тебе она не нужна, или мне придется объяснять прессе, почему у моей спутницы Четвертого июля были покрасневшие глаза.
Она тихонько хмыкнула.
– Там еще должен быть гольф. Но у нас обоих неподходящие наряды, что, вероятно, будет единственным забавным моментом во всем этом.
Ее рука нашла древний тюбик гигиенической помады и провела ею по губам, вероятно, нанеся на них какую-нибудь заразу, но я бы все равно поцеловал ее.
Она пнула четыре гигантские коробки у туалетного столика, платье на бедре задралось.
– Думаешь, я смогу запихнуть это в гардеробную?
– Гардеробную?
Ее рука метнулась к губам.
– Дерьмо.
– Гардеробную? – повторил я, пытаясь понять, почему ее вдруг охватила паника. – Выкладывай.
– Нэш…
– Я посмотрю. – Я открыл одну из коробок. Груды футболок «Уинтроп Текстиль». Я не знал, что думать об этом, кроме того, что я нуждался в ее футболках, но мне ненавистно было то, откуда они взялись. – Ты знаешь, я последователен. Нам обоим будет проще, если ты скажешь мне.
– Это не так уж важно.
– Скажи мне, – настаивал я, – не лги.
Она сдалась при слове «ложь», на секунду у нее проскользнуло виноватое выражение.
– Я жила в отеле, в гардеробной.
Я взорвался.
Мать его. Взорвался.
Она вывела меня из себя.
Могла ли она быть еще более самоотверженной, выбешивающей, противоречивой, сбивающей с толку, великодушной, ненормальной, замечательной или, мать ее, поглощающей?
Мое тело трясло с силой буровой установки. Мне нужно было пробежать марафон, переплыть Тихий океан или сплавиться по Амазонке. Буквально все что угодно, лишь бы потратить эту энергию, потому что в основном я бесился из-за того, что не замечал этого раньше.
Я начал эту гонку мести с благородными намерениями, но я выбрал последнего человека, которого стоило мучить.
– Я перееду, – у Эмери хватило порядочности выглядеть виноватой, что само по себе было неправильно, – клянусь, просто дай мне время найти место.
– Ты думаешь, я поэтому взбешен?!
Я покачал головой, потом покачал снова, задаваясь вопросом, избавит ли это меня от творящегося кошмара.
Нет. Все та же гребаная реальность.
Кусок дерьма, познакомься со своим близнецом. Мной.
Отступив от туалетного столика, я шагнул, и каждый шаг гремел, как выстрел из пушки.
– Ты серьезно? – Я не ждал ответа. – Ты голодаешь, у тебя нет дома, но ты отдаешь какой-то девице, которую даже не знаешь, больше двух тысяч долларов в месяц на учебу? Что за хрень, Эмери?
– Ты знаешь о Деми? – Она встряхнула головой, будто силясь стряхнуть шок.
Нет, дорогая. Я пробовал. Не работает, и вот я тут, чувствую себя величайшим придурком в истории Земли. Наполеон Бонапарт, Христофор Колумб и, мать его, Нэш Прескотт.
– Что насчет тебя? – Я потер лицо. – Когда ты начнешь заботиться о себе?
– Когда не буду чувствовать себя виноватой!
– Какая вина?! В чем ты виновата?! – Проклятие, вот оно.
Момент, когда она призналась в том, что была замешана в хищении.
Момент, когда я узнал, что она была виновна, и, хуже того, все равно хотел ее.
Она взглянула на часы из орехового дерева на прикроватной тумбе.
– Мы опоздаем.
– Мне плевать.
– Я должна прийти вовремя.
– Плевать.
– Вирджиния шантажирует меня трастовым фондом. Дерьмо. Отсосок. Придурок.
Я скрестил руки на груди.
– Мы поговорим об этом позже.
– Конечно, – сказала она, но я не поверил ей. Она никак не прокомментировала мороженую фасоль, которую я оставил на тумбе, бросив мне пакет.
– Я велела тебе приложить это. Синяк уже набухает и темнеет.
– Я переживу фингал, Тигр. У меня много их было.
– Как хочешь.
Она пожала плечом, снова взглянула в зеркало в полный рост и потрогала засохший цветок на платье. Словно не в силах сдержаться, покружилась. Платье двигалось вместе с ней, поникшие лепестки внезапно ожили.
Это было, мать ее, настолько в стиле Эмери Уинтроп, что я впился ногтями в пакет, чтобы мои руки не прижали ее к зеркалу и не начали срывать платье.
– Мне нравится, что ты наблюдаешь за мной. В основном потому, что я знаю – ты это ненавидишь, – крикнула она через плечо.
Прижимая к глазу мороженую фасоль и глядя, как она кружит в украшенном мертвыми розами платье, я сдался перед фактом, что хочу Эмери Уинтроп.
Это случилось.
Я катился в ад.
Глава 44Нэш
Сплетни следовали за нами – мной, – пока наш кедди вез нашу группу к очередной лунке. Мой глаз потемнел и распух до такой степени, что я слышал перешептывания. По большей части жители Истриджа заискивали передо мной так, как обычно не заискивали перед новоявленными богачами.
Пресса рисовала меня святым, и для жителей Истриджа хороший пиар был желанным подарком на эксклюзивном мероприятии. Они шумели вокруг, тыкались льстиво и клянчили объедки.
Вирджиния висела на руке Бальтазара, словно вешалка на крючке. Проволочная, из химчистки, которая никому не нужна. Эйбл «Маленький Член» Картрайт осторожно сместился к самому краю тележки, его не по размеру маленькие шорты для гольфа плотно прижимались к борту.