Я не вполне понимала, почему это имеет значение, но это имело значение. Может быть, потому, что я знала, это не извинения. Что бы он ни выгравировал на табличке, это было написано до того, как понадобились извинения.
Протиснувшись сквозь толпу, я встала перед табличкой, слова которой были выгравированы в камне.
«Мойра»
Скульптор Андерс Бентли
Дорогой Тигренок,
Ты носишь белое с черным, но ты радуга.
Это первое, что я заметил в тебе после того, как по-настоящему увидел тебя. С этого момента открытия пошли одно за другим гребаным вальсом – держу пари, ты потечешь от этого слова, даже не осознавая этого.
Твоя чертова гордость калечит тебя, но также доказывает, что ты самый решительный человек, которого я когда-либо встречал. Ты умудряешься быть и огнем, и водой, ты гасишь сама себя. Ты зациклена на словах, но меня выводят из себя твои поступки.
Я хочу испытать с тобой все, чего я никогда не испытывал… и повторить все, что уже испытал, потому что, черт подери, я знаю, что с тобой все будет лучше.
Когда все во мне видели злого ребенка с кровоточащей губой и разбитыми костяшками пальцев, ты просто наблюдала за мной. Когда мои ровесники видели грубость, ты видела мой юмор и возвращала его мне. Когда я не видел себя, ты все равно меня замечала.
Я надеюсь, ты смотришь на статую. Надеюсь, ты смотришь на жеоды, каскадный водопад и тигра. Надеюсь, ты потрясена. Надеюсь, это, черт подери, трогает тебя. Я не надеюсь, что она тебя чертовски возбуждает, но, чтобы сохранить аналогию, скажем, что меня – возбуждает.
Потому что именно это я вижу, когда смотрю на тебя.
Если вдруг это еще не очевидно, я, мать твою, люблю тебя.
Нэш / Бен / Твой».
Любовная записка по версии Нэша.
Переполненная ругательствами, но все же очаровательная.
И выставленная на всеобщее обозрение для фотографов, прессы и гостей, собравшихся заискивать перед ним.
Вся Северная Каролина, поклонявшаяся ему, увидит это.
Потолок: Он не разбил твое сердце. Он его расколол. Помнишь?
– Словно жеод, – прошептала я, потрясенная осознанием. – Жеод нужно расколоть, чтобы увидеть его красоту.
Все вокруг взволнованно шептались. Нэш появился в алькове у лифтов, сопровождаемый Брендоном Ву, Делайлой и еще несколькими людьми. Шок захлестнул меня до потери пульса, прежде чем паника взяла верх и заставила сердце колотиться в ритме поп.
Кровь покрывала кулак Нэша и была размазана под носом Брендона. Они подрались, и теперь его выводили из здания в сопровождении его адвоката и, вероятно, других агентов.
О, Нэш.
Что ты наделал?
Я был стукачом.
Крысой.
Официально – ничуть не лучше Роско.
Но возможность отправить Вирджинию, Эрика Картрайта и лорда Балти в тюрьму – это, мать его, придавало сил. Сдержав самодовольную улыбку, поставил подпись в соглашении там, где Франсин, подруга-адвокат Делайлы, мне велела. Никакого тюремного заключения. И даже никакого пятимиллионного штрафа.
Откровенно говоря, я бы предпочел остаться здесь, заключая сделку с Комиссией, чем внизу.
Неофициальные открытия.
Я ненавидел их. Последние четыре года я избегал их. Они наполняли меня воспоминаниями, которые мне не нравились. Каждый следующий раз – сильнее, чем в предыдущий.
«Нэш? У вашего отца случился сердечный приступ. Он упал со здания на стройплощадке. Они вызвали скорую. Вы не очень хорошо выглядите. Я могу отвезти вас туда».
«Вы член семьи? Мистер Прескотт умер по пути в больницу. Сожалею о вашей потере. Комната скорби налево, часовня – дальше по коридору. Прошу, не стесняйтесь. Если кто-то из вас может опознать тело…»
«Я подниму простынь, это будет шокирующее зрелище. Вы должны всего лишь сказать да или нет. Это Хэнк Прескотт?»
В день, когда папа умер, я должен был быть на неофициальном открытии отеля «Фелтон» неподалеку от Истриджа. Я следил за их генеральным директором, зная, что скоро куплю здание и в конце концов волью его в империю «Прескотт отель».
День начался с выпивки и празднования, а кончился тем, что я смотрел на мертвое тело отца, потому что я ни за что не позволил бы Риду или маме проходить через это.
С тех пор я не посещал неофициальные открытия.
– Мы должны проехать с вами в офис, чтобы подписать показания и задать некоторые вопросы. – Брендон отодвинул свое кресло и кивнул паре своих сотрудников. – Это, вероятно, займет остаток дня. Я знаю, у вас здесь мероприятие. У вас есть черный ход?
– Он пока недоступен. Это не важно. – Я кивнул на двух других агентов. – Скажи Первому и Второму, чтобы сняли куртки. – Я встал вслед за Брендоном, воплощение безмятежности. – Эй, Брендон?
Он повернулся ко мне.
Я ударил. Раз. Но этого было достаточно. Кровь хлынула у него из носа, капнула на белую пуговицу и брызнула на новый ковер. Делайла никак не отреагировала. К ее чести, Франсин тоже никак не отреагировала. Один агент двинулся ко мне, но Брендон поднял руку.
– Все в порядке, – выдавил он и схватился за хрящ.
Чертовски верно.
Одно дело – беспокоить меня. Другое – преследовать Эмери.
Я понял также, что он сказал лишь потому, что обвинение в нападении пошатнуло бы мою позицию ключевого свидетеля и тем самым разрушило бы дело, от которого зависел его карьерный рост.
Брендон утер кровь рукой, размазав ее. Я не предложил ему воспользоваться уборной и не потрудился извиниться. Честно говоря, я бы сделал это снова, но тюремное заключение меня не прельщало. Кроме того, я должен был увидеть свою девушку.
Я вручил документы Брендону, который бросил на меня свирепый взгляд, прежде чем сунуть их в дипломат. Мы вышли к лифтам вместе. Он провел меня через вестибюль с кровью на лице. Для постороннего наша группа выглядела очень странно.
Это даже не походило на арест.
На мне не было наручников. На них не было ничего, что могло бы выдать в них агентов. Оговорка о конфиденциальности, которую внесла Франсин, вступила в силу, как только я подписал документ. Делайла и Франсин шли рядом со мной. Брендон и его веселая банда агентов – впереди и позади.
Колоссальный центральный элемент привлекал толпу. В центре толпы я заметил Эмери. Она уставилась на меня испуганными глазами. Застывшая. Мои кулаки сжимались и разжимались. Их сплошь покрывала высохшая кровь.
Я пробежался пальцами по волосам. Один раз.
Мы не сводили взглядов друг с друга, пока Брендон не распахнул дверь настежь. Перед отелем стоял ряд черных внедорожников. Мы направились к тому, что стоял посередине. Он схватился за ручку в тот самый момент, когда Эмери выбежала наружу.
– Стойте!
Паника отражалась на ее лице. Она погналась за нами, не дав мне и секунды, чтобы отреагировать, преж де чем прыгнула на меня и крепко поцеловала. Разрез на ее платье разошелся. Я прикрыл его ладонью, стараясь не рассмеяться над тем, насколько это все было в характере Эмери.
Конечно же, она была и глаголом, и прилагательным, и существительным.
Все еще прижимаясь ко мне, Эмери развернулась к Брендону.
– Прошу, дайте нам всего пять минут.
Какого черта она просила его?
Он пожал плечами и отошел в сторону вместе со своими агентами, Делайлой и Франсин. Я игнорировал толпу, сосредоточившись на Эмери. Она так любила слова, но, похоже, для меня их у нее не было.
– Я прочитала табличку, – наконец прошептала она, сплетая пальцы у меня на шее. – Ты сказал, я зациклена на словах, и ты прав. И все же я здесь, не зная, почему не могу облечь свои чувства в слова, думая, что любовь – слишком неточное описание, и понимая, что это не имеет значения. Это не имеет значения, потому что я не одна. Мне не нужны слова, чтобы мне не было одиноко. Влюбиться в тебя – все равно что слепо погрузиться в книгу, не зная, что ей суждено стать любимой. С тобой я чувствую то, что больше любви. Я буду любить всегда только тебя.
Я вскинул бровь, крепче обхватывая ее.
– Ты более чем любишь меня.
– Да. Мне все равно, что у тебя есть, – она бросила взгляд на Брендона и заговорила тише, – ты-знаешь-что, способное оправдать папу, пусть даже ты этого мне не сказал. Может быть, это ужасно неправильно, но меня не волнует ничего, кроме нас. Мне жаль, что я не сказала этого раньше. Я люблю тебя. Я буду ждать тебя. Сколько потребуется.
– Сколько потребуется? – Части головоломки соединились. Я опустил ее на землю, чтобы не уронить ее от смеха. Только она могла заставить меня расколоться в тот же день, как я подписал сделку с признанием. – Я не собираюсь в тюрьму, Тигренок. Я свидетель. Я заключил сделку.
– Конфиденциальную, – вклинился Брендон.
– Брендон, сделай уже что-нибудь со своей одержимостью собственным голосом. – Я сдвинулся, прикрывая ее собой. – Я заключил сделку с Комиссией. Я буду выступать свидетелем против Бальтазара, Эрика и Вирджинии. Твой отец получит отпущение грехов. Я не сяду в тюрьму. Обещаю.
Девушка, знающая все слова мира, снова потеряла дар речи. Это начинало мне нравиться.
Я потянул ее за платье, чтобы притянуть ее к себе.
– Вернешься ко мне?
– Всегда.
ЭпилогДва года спустя
Я не верю ей, когда она говорит, что может быть счастлива.
Моя коварная лгунья.
Ее черные волосы развеваются, напоминая гриву дикой лошади. Снаружи все покрыто снегом, толстыми, слежавшимися слоями, превратившимися в кристаллический цемент.
Огонь спасает нас от мороза. Пламя мерцает, тени танцуют на шерстяных стенах. Моя тигрица выглядит по-королевски, ее волосы светятся всякий раз, как поднимается пламя.
Красные губы искушают меня. Ее серый глаз – цвета лунного камня – сияет так ярко, что стал почти бесцветным. Другой, морозный, как Байкал, бездонный источник мудрости, белые блики в нем сражаются с голубым.
Никто не победит.
Никто никогда не побеждает, когда дело касается Эмери.